Всеобщая мобилизация
Всеобщая мобилизация
С этого момента одно событие за другим потрясали общество. Через шесть недель после объявления войны было принято решение о призыве на военную службу. В США обязательная воинская повинность вводилась во время Гражданской войны 1861–1865 годов, что вызвало массу недовольства, особенно в Нью-Йорке. В 1917 году мужчины, многие из которых родились за пределами страны или были сыновьями иммигрантов, встретили решение о мобилизации, по меньшей мере, без энтузиазма. В то время в США существовала регулярная армия, насчитывающая 130 тысяч человек, но ее нельзя было всерьез считать дееспособной. В армию шли те, кто был не в состоянии делать что-либо другое. Денежное содержание было незначительным, продвижение по службе очень медленным. Население не скрывало своего отношения к армии. В 1916 году один владелец бара в Техасе вывесил на своем заведении плакат: «Вход запрещен для собак и солдат». Можно было бы привести немало свидетельств в том же духе.
Нет, американцев совершенно не привлекала служба в армии. Это подтверждается и следующим сравнением: в 1913 году во Франции насчитывался 1 солдат на 53 жителя; в 1917-м в США был всего 1 солдат на 516 жителей. Совершенно очевидно, что восстановление обязательной воинской повинности не нравилось многим. Против выступили пацифисты, ирландские и немецкие меньшинства, а также канадские французы, обосновавшиеся на севере Новой Англии. Укоренившиеся предрассудки оказались сильны. Спикер Палаты представителей не скрывал общего отношения: «По мнению жителей штата Миссури, существует совсем небольшая разница между conscript (призывником) и convict (заключенным)». И так думали не только в этом штате. Но без призыва на военную службу не будет и армии.
Через десять дней после объявления о вступлении США в войну генеральный штаб рассчитывал иметь 700 тысяч добровольцев, а их насчитывалось всего 4355. А между тем Франция и Англия требовали у Вашингтона отправки в Европу экспедиционного корпуса. Маршал Жоффр, командующий французской армией, уверял, что достаточно 500 тысяч человек. Маршала бурно приветствовали на улицах Вашингтона и Нью-Йорка. «Папаша Жоффр» — это победитель под Марной. Его обаяние покоряло толпу, особенно когда он, выступая, восклицал с забавным акцентом: «I do not speak English.[13] Да здравствуют Соединенные Штаты Америки!» Его компетентность производила впечатление на военных, а журналисты делали остальное, создавая миф о нем как о блестящем полководце. «Нью-Йорк тайме» сравнивали Жоффра с Аэцием,[14] сумевшим остановить гуннов, с Роландом и Оливье.[15] Заканчивалась статья славословием: «Люди видят в подобных необычайно мужественных личностях символ и надежду, ради которых стоит умереть, олицетворение страсти и поэзии, героев, не ждущих наград, способных, по примеру жителей Лиона в дни Французской революции, умереть за идею». И нью-йоркцы горячо аплодировали «человеку, остановившему немцев почти у ворот Парижа». Такова была пропагандистская операция, безусловно, необходимая для того, чтобы сломить последние аргументы против мобилизации. Неоспоримо и то, что союзники с нетерпением ожидали прибытия американцев на поля сражений.
Вообразим на мгновение эту импровизированную мобилизацию. Специальные комиссии спешат организовать просмотр мужчин от двадцати до тридцати лет. Взяты на учет десять миллионов человек. Не все из них будут мобилизованы, так как система основана на принципе отбора, но четыре миллиона найдены пригодными для военной службы. Многие ищут предлог, чтобы не попасть в число отобранных в армию. Молодые люди женятся в спешке, только чтобы избежать казармы. Вспыхивают выступления против мобилизации, как, например, в Нью-Йорке и Монтане. Фермеры Оклахомы, коренные американцы, даже вооружаются, чтобы противостоять мобилизации.
Один американский бизнесмен написал своему другу-французу: «Очень печально, что мы вступили в войну; но теперь, когда это произошло, мы пойдем до конца…. Мы будем участвовать в войне до последнего доллара и до последнего солдата…. Мобилизация проводится энергично. Нам нужно еще несколько месяцев, чтобы обучить новобранцев, а затем мы отправим их «за море», а если понадобится — отправим еще один миллион». Другой, более осторожный соотечественник попытался объяснить мобилизационную заминку: «Нужно время, чтобы подготовить необходимое количество солдат. Как известно, наша страна до сих пор была наиболее мирной в мире, а наша регулярная армия была смехотворно малочисленной для столь огромного государства».
Еще один штрих, свидетельствующий о царившей тогда атмосфере напряженности и борьбы. В октябре 1917-го в Нью-Йорке проходили муниципальные выборы. Кандидат от социалистов получил 21 процент голосов. В предвыборной кампании он настаивал на мире, яростно и неустанно выступая против «массового истребления нашего мужского населения, расточительного разбазаривания наших ресурсов в безумном поиске непостижимой демократии». В Чикаго аналогичный подсчет дал 34 процента голосов за социалистов; в Дейтоне (штат Огайо) — 44 процента; в Баффало (штат Нью-Йорк) — 25 процентов. Естественно, подобное сопротивление мобилизации было недооценено или о нем умолчали. А разве во Франции 1917–1918 годов много говорили об этом?
Мобилизация сопровождалась также пропагандой, пытавшейся поднять боевой дух. Сначала это делалось осторожно. Дескать, война, которую ведут США, — это крестовый поход, это священная миссия, направленная на защиту фундаментальных принципов демократии. Право и справедливость против автократии и варварства… Как только силы Зла будут побеждены, Добро восторжествует. Нет ничего справедливей этой борьбы. К тому же США не сражаются ни за какие новые территории, ни за какое материальное преимущество. Все, чего они хотят, — это мир «safe for democracy» (мир, где царит демократия), руководимый Лигой Наций, сплоченный удовлетворением требований притесненных народов.
В январе 1918 года президент Вильсон выдвигает программу из 14 пунктов. Один из его близких соратников кратко сформулировал убеждения, царившие тогда: «Мы — единственная нация, которая заняла в этой войне позицию, совершенно лишенную эгоизма. Все воюющие державы откровенно рассчитывали на распределение трофеев, тогда как президент Вильсон поднял моральную планку Америки. Намерение нашей страны — помочь остальному миру оказать ему услугу».
Подобная декларация в самом деле не была полностью фальшивой. Но в то же время не все и правда, так как США преследовали цели, каких пыталась достичь любая другая великая держава. Но для среднего американца это было неважно. Он усвоил, что его роль исключительная, а выполнение этой миссии требует самопожертвования, и что за рубежом он сможет понять истинные причины этой войны.
Были и другие, более энергичные способы воздействия на сознание. Был создан комитет информации, целью которого было заставить американцев осознать главные задачи момента. Была введена цензура в прессе. Добровольные ораторы выступали с краткими заявлениями, предпочтительно во время перерывов между сеансами в кинотеатрах. В этой пропаганде, естественно, избегали нюансов. Кто не поддерживает войну — тот агент немецкого милитаризма, их называли «Гансами». Началось преследование «внутренних Гансов», по образному выражению Теодора Рузвельта. Все немецкое вызывало страх или отвращение. Sauerkraut (кислая капуста) называлась теперь liberty cabbage («капустой свободы»). В городе Цинциннати (штат Огайо) решили убрать bretzels (соленые крендели с тмином), которые раньше выставлялись на стойках баров.
Сказалось влияние пропаганды и на медицинской терминологии. Корь называлась German measles. Ни один врач или больной не решались теперь произносить это название болезни со столь «постыдным определением». Стали говорить: liberty measles. Хуже того, стал распространяться страх перед шпионажем. Роберт Ла Фолетт, сенатор от штата Висконсин, голосовавший против вступления в войну, лишился мандата в этом штате и был изгнан из своего клуба. 15 июня 1917 года был срочно принят жесткий закон о шпионаже. Он предусматривал наказание сроком до 20 лет тюрьмы и штраф в десять тысяч долларов для тех, кто мог мешать мобилизации или помогать врагу в распространении ложных слухов, или подстрекать армию к неповиновению. Другое важное распоряжение: федеральная почта имела право отказаться отправлять любую корреспонденцию, которая, по мнению министра, могла бы призывать к предательству, вооруженному восстанию или нарушению законов. В результате пострадало несколько периодических изданий. Это был не запрет на появление, а асфиксия.[16] Нетерпимость приобретала тревожные пропорции. Один кинорежиссер был приговорен к 10 годам тюремного заключения: его фильм был посвящен американской революции, а англичане были представлены в нелестном виде, но ведь Великобритания была теперь союзником США! Юджин Дебс, выдающийся лидер социалистов, произнес пацифистскую речь в июне 1918 года. Результат: судебный процесс и осуждение его на 10 лет тюрьмы.
За месяц до этого президент подписал закон о массовых выступлениях. На этот раз под прямой угрозой оказались свобода мнений, свобода слова. Согласно новому закону только министр связи мог разрешить или запретить использование федеральной почты. В соответствии с новым законом было арестовано 2168 человек, 1055 из них осуждены. Можно рассуждать, завышены или занижены эти цифры. Существенно, что подобная практика была направлена против американских традиций и свидетельствовала о наступлении кризиса. В то время как снижалась толерантность, наблюдался подъем довольно подозрительного и ограниченного патриотизма. В обстановке этой экзальтации началась охота на ведьм.
Тем не менее «материальные результаты» не были огорчительны. США постарались занять достойное место в конфликте. Естественно, недостаточно было только желания создать боеспособную армию. Приходилось преодолевать значительные трудности. Лагерей для военной подготовки недоставало. Необходимо было их срочно создать, а на это требовалось по меньшей мере несколько месяцев. Нужно было срочно изготовить униформу. Не было инструкторов. На помощь пришли французы и англичане — они обучали совершенно неопытных, но полных энтузиазма американских солдат. Вооружение армии находилось также в плачевном состоянии: устаревшие ружья, да и их было недостаточно; совсем мало пушек, пулеметов, танков и самолетов. Тогда Франция продала американцам необходимое вооружение. Союзники также обеспечили США транспортом, необходимым для доставки войск в Европу через Атлантику. Наконец постепенно американские солдаты начали прибывать в порты Франции. К концу 1917 года их насчитывалось около 150 тысяч. Этого было явно недостаточно. Через три месяца их численность удвоится. Наконец с весны 1918-го все силы были задействованы. В июле во Франции уже насчитывался миллион американцев, а в день подписания перемирия — два миллиона.
Экспедиционные корпуса сыграли решающую роль в победе, несмотря на их слабость. Они обеспечили союзникам численное преимущество и несколько важных побед Появились они на фронте довольно поздно, поэтому их потери относительно невелики по сравнению с армиями союзников. С1914 по 1918 год на полях сражений погибло 50 тысяч американцев, 1 миллион 400 тысяч французов, 1 миллион 600 тысяч немцев и 120 тысяч бельгийцев. И тем не менее американцы были убеждены, в основном справедливо, что без их участия исход войны был бы иным. Французы и англичане возражали, особенно после перемирия, заявляя, что Pix союзники из-за океана сыграли незначительную роль, так как война продолжалась уже тридцать два месяца, когда Конгресс США проголосовал за объявление войны, а в течение девятнадцати месяцев пребывания американцев в Европе они не были достаточно активны, за исключением последних сражений. Подведение итогов вызывало у них огромное раздражение.
Следует отметить еще один аспект. Экономическая мобилизация тоже сыграла решающую роль. США экспортировали зерно, сахар, сырье, металлы, машины, бензин, что способствовало общей победе. Кроме того, с апреля 1917 года США предоставили союзникам заем в десять миллиардов долларов. В стране наблюдался бурный рост экономики. Работа предоставлялась всем, даже неграм с Юга США, — этого требовала интенсивно развивающаяся промышленность Севера и района Великих озер. С 1915 по 1918 год реальные доходы населения возросли на 25 процентов. Фермеры немного страдали от налогов на продажу пшеницы, но запросы на пшеницу были столь высоки… Стоило производить, чтобы продавать. Правда, инфляция поглощала часть прибыли, хотя ее пытались тормозить налогами и национальными займами. В любом случае, Федеральное правительство предприняло шаги по государственному регулированию экономики. В исключительной ситуации — исключительные меры оздоровления экономики. Государство взяло под контроль железные дороги и флот, финансировало военные закупки, контролировало расходы сырья, внимательно следило за отношениями между рабочими и нанимателями. Федеральное правительство курировало также область потребления, призывая к экономии. Герберт Гувер, глава администрации по контролю за продовольствием, рекомендовал согражданам экономить продукты. Расточительное отношение к продуктам расценивалось как предательство. Введен был контроль за расходом топлива, экономным использованием угля. Это тем более важно, так как зима 1917/18 года была суровой. Замерзали водопроводы и озера. Сообщение по железным дорогам прерывалось из-за снежных заносов. Движение по автотрассам прекращалось после сильнейших снегопадов. В пятницу 18 января и четыре следующих дня, а затем каждый вторник в течение девяти недель промышленные предприятия на востоке Миссисипи были вынуждены сокращать потребление угля. Остановка предприятий по воскресеньям была обязательной, за исключением военной промышленности. Американка из Бостона в своем письме во Францию так описала напряжение среди соотечественников: «Влияние войны сказалось на нашей жизни; мы отправляем слишком много угля и провизии в Европу. Наши ресурсы сокращаются и многие страдают».
Самопожертвование, страдания, усилия — вот слова войны, которые американцы не употребляли уже долгое время; эти слова объясняли, на какие жертвы нужно идти во имя общей победы. К счастью, рост экономики явился хорошим стимулом. Что собой представлял хороший американец в 1918 году? Он или сражался где- нибудь в Европе, или, оставшись в стране, производил продукцию для войны, ограничивая себя во многом и питая уверенность в том, что задача Америки — помочь цивилизованному миру.