Предисловие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Предисловие

I

Эта книга — первая из трех работ по истории Третьего рейха. В ней рассказывается о зарождении Третьего рейха в бисмарковской империи XIX века, о Первой мировой войне и тяжелых послевоенных годах Веймарской республики. В ней также рассматривается восхождение нацистов к власти, ставшее возможным в результате их успеха на выборах в сочетании с полномасштабной политической агрессией во время мирового экономического кризиса 1929–33 гг. Центральной темой является то, каким образом нацистам удалось установить однопартийную диктатуру в Германии за очень небольшой период времени и, по-видимому, без какого-либо реального сопротивления со стороны немецкого народа. Вторая книга посвящена развитию Третьего рейха в период с 1933 по 1939 г. В ней анализируются его центральные институты, описывается внутреннее устройство и то, как людям жилось при этой власти. Во второй книге также рассматривается процесс подготовки общественного мнения к войне, которая бы восстановила Германию в статусе ведущей европейской державы. Сама война является темой третьей и завершающей книги, в которой рассматривается быстрая радикализация политики военных завоеваний, социальной и культурной мобилизации и репрессий, а также расового геноцида, осуществляемых Третьим рейхом до момента его окончательного краха и распада в 1945 г. В последней главе анализируются последствия двенадцати недолгих лет существования рейха и его наследие для будущих поколений.

Эти три книги в первую очередь предназначены для людей, не имеющих представления о предмете или обладающих некоторыми знаниями и желающих узнать больше. Я надеюсь, что специалисты тоже найдут в них то, что сможет их заинтересовать, но они не являются основной аудиторией, для которой предназначены эти книги. Наследие Третьего рейха широко обсуждается в СМИ в последние годы. Оно продолжает привлекать всестороннее внимание. Возмещение убытков и компенсация, вина и оправдание стали тонкими политическими и моральными вопросами. Образы Третьего рейха, музеи и мемориалы, привлекающие внимание к исторической роли нацистской Германии 1933–45 гг., находятся повсюду вокруг нас. Вместе с тем от внимания часто ускользают предпосылки, подоплека событий этого периода в истории самого Третьего рейха. Задачей этих трех книг является как раз анализ того, что стояло за этими событиями.

Любой человек, решивший реализовать подобный проект, должен начать с вопроса о том, действительно ли так необходимо писать еще одну историю нацистской Германии. Может быть, уже хватит? Может быть, уже написано столько, что больше нечего добавить? Несомненно, лишь немногие исторические проблемы становились предметом столь напряженных исследований. Последняя редакция стандартной библиографии по нацизму, опубликованная неутомимым Майклом Руком в 2000 г., содержит более 37 000 пунктов, а в первой редакции, вышедшей в 1995 г., их насчитывалось всего 25 000. Такое удивительное увеличение числа изданий является красноречивым свидетельством постоянного, непрекращающегося потока публикаций по предмету[1]. Ни один историк не может охватить сколько-нибудь значительную часть такого ошеломляющего литературного багажа. И действительно, некоторые исследователи, столкнувшись с таким устрашающим объемом доступных данных, которые совершенно невозможно связать воедино, в отчаянии сдались и отказались от дальнейшей работы. В результате было предпринято на удивление немного попыток написать масштабную историю Третьего рейха. Действительно, в последние годы было издано несколько блестящих кратких обзорных исследований, в частности за авторством Норберта Фрая и Людольфа Хербста[2], несколько интересных аналитических исследований, в особенности «В нацистской Германии» Детлева Пойкерта[3], и некоторые полезные коллекции документов, среди которых выделяется уникальная четырехтомная антология на английском языке, снабженная исчерпывающими комментариями Джереми Нокса[4].

Однако число полномасштабных исторических исследований нацистской Германии, написанных для широкой аудитории, можно пересчитать по пальцам одной руки. Первое из них и общепризнанно самое удачное — «Взлет и падение Третьего рейха» Уильяма Л. Ширера, опубликованное в 1960 г. Начиная с момента появления книги Ширера было продано несколько миллионов экземпляров. Ее многократно переиздавали, и она остается первым источником информации для многих людей, ищущих легкочитаемую общую историю нацистской Германии. Успех этой книги обуславливается понятными причинами. Ширер был американским журналистом, работавшим в нацистской Германии до вступления США в войну в 1941 г., и для него характерен журналистский подход к описанию деталей и освещению событий. Его книга полна человеческого интереса, захватывающих цитат, принадлежащих действующим лицам той драмы, и она написана в стиле регулярных журналистских репортажей с фронта. И вместе с тем она постоянно подвергалась критике со стороны профессиональных историков. Немецкий эмигрант, ученый Клаус Эпстайн высказал общее мнение, указав на то, что в книге Ширера представлен «невероятно топорный» анализ немецкой истории, подталкивающий к выводу, что захват нацистами власти был неминуем. Книга обнаруживает «зияющие пробелы» в описании исторических событий. Она слишком концентрируется на высокой политике, иностранной политике и военных событиях и даже в 1960 г. «нисколько не была впереди современных исследований, посвященных нацистскому периоду». Спустя полвека этот комментарий оказывается еще более оправданным, чем в дни Эпстайна. Поэтому, несмотря на все свои достоинства, книга Ширера не может считаться авторитетным исследованием истории нацистской Германии, которое соответствовало бы требованиям читателя XXI века[5].

Исследование совершенно другого типа представлено в книге немецкого политолога Карла Дитриха Брахера «Немецкая диктатура», опубликованной в 1969 г. Она стала итогом пионерских и до сих пор ценных исследований Брахера, посвященных падению Веймарской республики и захвату власти нацистами, и в основном ориентируется на происхождение и развитие нацизма и его связь с немецкой историей — именно на те области, в которых наименее сильна работа Ширера. Этим вопросам посвящена примерно половина книги, в оставшейся части содержится несколько менее развернутое описание политической структуры Третьего рейха, внешней политики, экономики и общественного устройства, культуры и искусства, военного режима и распада нацистской системы. Несмотря на такую неравномерность, книга охватывает очень большое число проблем и остается авторитетной классической работой. Огромным достоинством подхода Брахера является аналитическая четкость описания и стремление объяснить, прокомментировать, всесторонне осветить все затронутые вопросы. К этой книге можно с пользой возвращаться снова и снова. Однако она отличается не только неравномерным освещением предмета, но и безусловной академичностью подхода. Она часто оказывается сложной для восприятия. Кроме того, за последние три с половиной десятилетия исследования, предпринятые во многих областях, неизбежно оставили позади то, что было сделано Брахером[6].

Если у Ширера мы находим популярное, а у Брахера академическое изложение истории нацистской Германии, то недавно одному автору успешно удалось преодолеть разрыв между этими двумя подходами. В двухтомнике британского историка Иана Кершо «Гитлер» жизнь Гитлера успешно рассматривается как часть новейшей истории Германии, его взлеты и падения объясняются воздействием глобальных исторических факторов. Однако книга «Гитлер» — это не история нацистской Германии. В самом деле, отслеживая процесс всевозрастающей самоизоляции Гитлера во время войны, эта работа неизбежно становится все более узкой в своем охвате. Она фокусируется на областях, которым Гитлер уделял наибольшее внимание, а именно на внешней политике, войне и расизме. Она по определению не может передать точку зрения простого народа или представить исчерпывающее описание многих проблем, которыми Гитлер напрямую не интересовался[7].Одной из главных задач настоящей книги и двух следующих томов, таким образом, является охват всех важнейших аспектов истории Третьего рейха: не только политики, дипломатии и военных событий, но и экономики, социальной жизни, расовой политики, правосудия и полицейской доктрины, литературы и искусства с широтой, которая по разным причинам отсутствует в более ранних работах, что позволит представить общий взгляд на эти проблемы и определить их взаимосвязь.

Успех биографии Кершо показал, что исследование нацистской Германии является международной задачей. Самым новым широкомасштабным и общим исследованием по данной теме также стала работа английского историка Майкла Берлей «Третий рейх: Новая история». В ней читателю с самого начала объясняется зарождение насилия в сердце нацистского режима с такой подробностью, которой не достигла ни одна другая книга. Как справедливо сожалеет Берлей, слишком часто в академической литературе рисуется некая бескровная, практически абстрактная картина нацизма, как будто бы различные теории и споры вокруг него важнее самих людей. В книге Берлея этот баланс полностью смещается. Его основной задачей было представить моральную историю Третьего рейха. Книга «Третий рейх: Новая история» посвящена в основном массовым убийствам, сопротивлению и коллаборационизму, политическому насилию и принуждению, преступлениям и зверствам. В этом она полностью восстанавливает представление о нацистской Германии как о тоталитарной диктатуре, на что в последние годы слишком часто пытались не обращать внимания. Однако в ней отсутствует подробное рассмотрение внешней политики, военной стратегии и экономики, социальных изменений, культуры и искусства, пропаганды, семьи, положения женщин и многих других аспектов нацистской Германии, которым посвящены многие последние исследования. Более того, при основном внимании к моральной оценке в книге имеется тенденция недооценивать важность объяснения и анализа. Нацистская идеология, к примеру, рассматривается как «пустая болтовня», «претенциозная чушь» и пр., чтобы подчеркнуть аморальность немцев, отринувших свой моральный долг самостоятельно мыслить. Но необходимо сказать и о противоположном подходе, как у Брахера, при котором эти идеи рассматриваются серьезно, несмотря на всю их нелепость и мерзость для современного читателя, и приводятся объяснения причин, по которым столько людей в Германии стали приверженцами этих идей[8].

В настоящей книге делается попытка объединить некоторые достоинства предыдущих исследований. Во-первых, это повествовательная форма изложения, как у Ширера. Мы стремимся поведать историю Третьего рейха в хронологическом порядке и показать, как одно вытекало из другого. Повествовательное изложение вышло из моды в 1970–80-е гг., когда историки повсеместно стали использовать аналитические методы исследований, унаследованные в основном из общественных наук. Однако различные современные исторические работы, написанные в повествовательном жанре, показали, что такие исследования можно проводить, не жертвуя аналитической строгостью или объяснительной силой[9]. Как и в книге Ширера, в данной работе делается попытка дать слово людям, жившим в то время. Предвзятость немецкой исторической науки при нацистах, культ личности и почитание власти историками Третьего рейха привели к тому, что немецкие историки после Второй мировой войны стали полностью вычеркивать отдельные личности из истории. В 1970–80-е гг. под влиянием современной социальной истории наука в основном интересовалась более общими процессами и структурами[10]. Поток исследований, порожденных этим подходом, неизмеримо продвинул вперед наше понимание нацистской Германии. Но в погоне за пониманием мы практически упустили из виду реальных людей. Поэтому одной из задач настоящей книги стал возврат отдельных лиц в общую картину. И я все время старался как можно шире цитировать работы и речи современников и совмещать повествовательный и аналитический характер книги с историями реальных мужчин и женщин, как находившихся у вершины власти, так и обычных граждан, которые попали в водоворот драматических событий того времени[11].

Описание жизни людей в то время как ничто другое наглядно демонстрирует исключительную сложность выбора, который им приходилось делать каждый день, а также неопределенность и трудность ситуаций, в которых они оказывались. Современники не могли видеть вещи так четко, как мы, оборачиваясь назад: они не могли знать в 1930 году, что должно произойти в 1933 году, и не могли знать в 1933 году, что должно было произойти в 1939, 1941 или 1945 году. Если бы они знали, то, бесспорно, их выбор был бы другим. Одной из самых сложных проблем при описании истории является попытка представить себя в мире прошлого со всеми сомнениями и неуверенностью людей, которым предстоит идти в будущее, для историка ставшее уже прошлым. Произошедшие события, которые кажутся неизбежными в ретроспективе, в то время совершенно не были такими, и при написании этой книги я старался постоянно напоминать читателю, что все могло обернуться совсем по-другому в разные моменты истории Германии второй половины XIX и первой половины XX века. Люди творят свою собственную историю, как однажды метко заметил Карл Маркс, но не в соответствии с условиями, которые они сами выбирают. Такие условия включают не только исторический контекст, но и способ мышления людей, предпосылки, в соответствии с которыми они действуют, принципы и убеждения, которые определяют их поведение[12]. Главная задача данной книги — воссоздать все эти аспекты для современного читателя и напомнить ему (цитируя другой известный исторический афоризм), что «прошлое — это другая страна: там живут по-другому»[13].

В силу всех этих причин мне кажется, что в историческом исследовании нельзя позволять себе роскошь моральных оценок. Во-первых, это не соответствует научному подходу, во-вторых, это высокомерно и самонадеянно. Я не знаю, как вел бы себя, живи я при Третьем рейхе, даже просто из-за того, что, если бы я жил тогда, я был бы не таким человеком, как сейчас. С начала 1990-х исторические исследования нацистской Германии и все больше работ по другим предметам заполнены идеями и методами, взятыми из морали, религии и закона. Такой подход оправдан, если необходимо принять решение, имеет ли право отдельный человек или группа людей получить компенсацию за страдания, пережитые во время правления нацистов, или, наоборот, эти люди должны в той или иной форме возместить ущерб за страдания, причиненные другим. В таких случаях подобный подход не только уместен, но и необходим. Но это не является историческим методом[14]. Как отмечал Иан Кершо, «для постороннего человека, не немца, который не познал на себе, что такое нацизм, очень просто критиковать и требовать стандартов поведения, которые практически невозможно было обеспечить в тех обстоятельствах»[15]. Учитывая прошедшее с тех пор время, можно сказать, что то же самое относится и к подавляющему большинству немцев. Поэтому я изо всех сил старался избегать слов, которые бы имели моральный, религиозный или этический подтекст. Задача этой книги — понять. Судить должен читатель.

Понять, как и почему нацисты пришли к власти, сегодня не менее важно, чем раньше, а учитывая, что воспоминания стираются, это оказывается еще важнее. Мы должны проникнуть в мысли самих нацистов. Мы должны выяснить, почему их оппоненты не смогли их остановить. Мы должны понять природу и внутреннюю кухню нацистской диктатуры после ее установления. Мы должны оценить процессы, в результате которых Третий рейх втянул Европу и остальной мир в войну немыслимой жестокости, которая закончилась его собственной катастрофой. В первой половине XX века были и другие катастрофы, наиболее заметной из которых, пожалуй, стало это царство террора, созданное Сталиным в России в 1930-е. Но ни одна из них не имела такого глубокого и продолжительного эффекта. Третий рейх, сделавший расовую дискриминацию основой своей идеологии и развязавший беспощадную и разрушительную захватническую войну, впечатался в сознание современного мира, как этого не смог сделать (наверное, к счастью) ни один другой режим. История того, как Германия, стабильное и современное государство, меньше чем за одну человеческую жизнь привела Европу к моральному, физическому и культурному краху и отчаянию, — это история отрезвляющих уроков для всех нас, уроков, которые из этой книги должен извлечь сам читатель.

II

Вопрос о том, как это произошло, всегда занимал историков и разного рода интерпретаторов. Диссиденты и интеллектуалы в эмиграции, такие как Конрад Хейден, Эрнст Френкель и Франц Нойман, публиковали в 1930–40-е гг. работы, посвященные нацистской партии и Третьему рейху, которые до сих пор заслуживают прочтения и долгое время оказывали значительное влияние на направление исторических исследований[16]. Но первой попыткой рассмотреть Третий рейх в его историческом контексте стала работа ведущего немецкого историка того времени Фридриха Мейнеке, вышедшая сразу после окончания Второй мировой войны. Мейнеке считал, что главной причиной взлета Третьего рейха стала растущая одержимость Германии мировым господством, начавшаяся в конце XIX в. во времена Бисмарка и еще более усилившаяся в дни кайзера Вильгельма II и Первой мировой войны. Он говорит, что в Германии распространился милитаристский взгляд на вещи, благодаря чему армия получила решающее губительное влияние на политическую ситуацию. Германия достигла впечатляющих успехов в промышленности, однако это стало результатом чрезмерной концентрации на узких задачах технического образования за счет отказа от более широкого культурного и нравственного воспитания. «Мы искали нечто „положительное“ в работе Гитлера», — писал Мейнеке об образованной верхушке среднего класса, к которой принадлежал сам, и он был достаточно честен, чтобы добавить, что они нашли то, что, по их мнению, соответствовало потребностям того времени. Но все это оказалось наваждением. Оглядываясь назад на свою жизнь, достаточно долгую, чтобы помнить объединение Германии при Бисмарке в 1871 г. и все, что случилось с того момента вплоть до падения Третьего рейха, Мейнеке осторожно заключает, что было нечто ущербное в немецком национальном государстве с самого его основания в 1871 г.

Размышления Мейнеке, опубликованные в 1946 г., были важны как в силу их сосредоточенности на определенных вопросах, так и в силу смелой попытки историка переосмыслить политические убеждения и ожидания, актуальные и важные для него на протяжении всей жизни. Старый историк оставался в Германии в продолжение всей эпохи Третьего рейха, но в отличие от многих других никогда не вступал в нацистскую партию, ничего не писал в защиту ее интересов и не работал на нее. Однако его мировоззрение все же было ограничено идеями либерального национализма, при котором он вырос. Катастрофой для него — и это отражено в названии его работы 1946 г. — стала катастрофа Германии, а не еврейская, европейская или мировая катастрофа. В то же время эту катастрофу он связывал в первую очередь с дипломатией и международными отношениями, а не с социальными, культурными или экономическими факторами, что было характерно для немецкой исторической науки в течение долгого времени. Проблема для Мейнеке заключалась не в том, что мы обычно называем «расовым безумием», охватившим Германию при нацистах, а в макиавеллиевской политике силы Третьего рейха и начале гонки за мировое доминирование, которая в конечном счете привела к его краху[17].

Несмотря на все недостатки, попытка Мейнеке осознать причины случившегося подняла ряд ключевых вопросов, которые, как он и предполагал, продолжали занимать людей. Как произошло, что такая развитая и высококультурная нация, как немцы, поддалась грубой силе национал-социализма так быстро и безропотно? Почему практически отсутствовало серьезное сопротивление приходу нацистов к власти? Как смогла незаметная праворадикальная партия достичь вершины власти с такой немыслимой внезапностью? Почему столько немцев не смогли увидеть потенциально катастрофические последствия игнорирования насильственной, расистской и кровавой природы нацистского движения?[18] Ответы на эти вопросы со временем стали сильно различаться в зависимости от национальности и политической позиции историков и комментаторов[19]. Нацизм был лишь одной из изрядного числа насильственных и жестоких диктатур, пришедших к власти в Европе в первой половине XX века. Не случайно историк назвал Европу того времени «Темным континентом»[20]. Это, в свою очередь, вызывает вопрос о том, насколько глубоко нацизм уходит своими корнями в немецкую историю и, с другой стороны, в какой мере он является продуктом европейского развития в более широком контексте и насколько он был близок другим европейским режимам того времени по своему происхождению.

Такие сравнительные размышления приводят к выводу, что вряд ли можно предполагать, будто экономически и культурно развитое общество с меньшей вероятностью может упасть в пропасть насилия и разрушения, нежели общество другого уровня.

Тот факт, что Германия родила Бетховена, Россия — Толстого, Италия — Верди, а Испания — Сервантеса, никак не повлиял на то, что во всех этих странах в XX веке существовала жестокая диктатура. Культурные достижения многих столетий не делают переход к политическому варварству менее понятным, чем их отсутствие, — культура и политика просто не связаны друг с другом таким простым и непосредственным образом. Если опыт Третьего рейха и учит нас чему-нибудь, так это тому, что любовь к прекрасной музыке, живописи и литературе не дает людям какого-либо морального или политического иммунитета против насилия, зверств или одобрения диктатуры. И в самом деле, многие комментаторы левого толка начиная с 1930-х заявляли, что главной причиной нацистского триумфа стала сама природа немецкой культуры и общества. Немецкая экономика была самой сильной в Европе, а общество — самым развитым. Капиталистическая организация труда в Германии достигла удивительно высокого уровня. Марксисты заявляли, что это означает, что классовая борьба между владельцами капитала и эксплуатируемыми слоями населения усиливалась, пока не достигла переломной точки. В отчаянных попытках сохранить свою власть и доходы бизнесмены и их прихлебатели использовали все свое влияние и все имеющиеся пропагандистские средства, чтобы создать массовое движение, призванное защищать их интересы, — нацистскую партию, — а затем использовали ее для укрепления своей власти и увеличения капиталов[21].

Такой взгляд, разработанный в деталях целой плеядой марксистских ученых в 1920–80-е, не следует отметать как простую пропаганду. Он вызвал к жизни многочисленные исследования, появившиеся по обе стороны железного занавеса, который разделял Европу во время холодной войны 1945–90 гг. Но в качестве масштабного и общего объяснения он оставляет многие вопросы без ответов. Он более или менее игнорировал расовые доктрины нацизма и в целом не мог объяснить, почему нацисты проявляли такую дикую ненависть по отношению к евреям не только на словах, но и на деле. Учитывая значительные ресурсы, выделенные Третьим рейхом для преследования и уничтожения миллионов людей, множество из которых принадлежали к непогрешимому среднему классу, эффективно работали, были обеспечены и во многих случаях сами являлись капиталистами, крайне сложно свести феномен нацизма к результату классовой борьбы пролетариата с капиталом или попыткам сохранить капиталистическую систему, которую поддерживало столько евреев в Германии. Более того, если нацизм был неизбежным результатом развития империалистического монополистического капитализма, то как объяснить тот факт, что он возник только в Германии, а не в других странах со схожими капиталистическими экономиками, таких как Британия, Бельгия или США?[22]

Именно таким был вопрос, который задавали себе многие граждане других стран во время Второй мировой войны и по крайней мере некоторые немцы сразу после ее окончания. Многие комментаторы, особенно в странах, уже переживших войну против Германии в 1914–8 гг., заявляли, что зарождение и триумф нацизма стали неизбежными результатами вековой немецкой истории. С этой точки зрения, которую разделяли такие разные авторы, как американский журналист Уильям Л. Ширер, британский историк А. Дж. П. Тейлор и французский исследователь Эдмон Вермей, немцы всегда отрицали демократию и права человека, преклонялись перед сильными лидерами, считали невозможной активную гражданскую позицию и грезили неясными, но опасными мечтами о мировом господстве[23]. Любопытным образом это находит отражение и в собственной нацистской версии немецкой истории, согласно которой такие фундаментальные черты характера были присущи самому расовому инстинкту немцев, однако впоследствии они были утеряны в результате зарубежных влияний, таких как Французская революция[24]. Но как указывают многие критики, такой упрощенный взгляд немедленно вызывает вопрос, почему немцы не поддались диктатуре нацистского типа задолго до 1933 г. В этом вопросе игнорируется тот факт, что в немецкой истории были сильные либеральные и демократические традиции, традиции, нашедшие свое выражение в политических переворотах, таких как революция 1848 г., когда по всей Германии были свергнуты авторитарные режимы. И он усложняет, а не упрощает объяснение того, почему и как нацисты пришли к власти, поскольку игнорирует весьма широкую оппозицию нацизму, которая существовала в Германии даже в 1933 г., и, таким образом, не позволяет нам задать важнейший вопрос, почему эта оппозиция была побеждена. Если не признавать существование такой оппозиции нацизму в самой Германии, драматическая история о том, как нацисты начали доминировать на политической арене, перестает быть драмой и становится простым осознанием неизбежного.

Для историков всегда было очень удобно оглядываться на ход немецкой истории с 1933 года и интерпретировать практически все, что произошло в тот год, как события, способствовавшие взлету и триумфу нацизма. Это привело к искажениям самого разного рода. Например, некоторые историки выбирали подходящие цитаты из работ немецких мыслителей, таких как Гердер, приверженец национализма конца XVIII века, или Мартин Лютер, основатель протестантизма конца XVI века, чтобы показать, что в их суждениях дают о себе знать традиционные немецкие качества презрения к другим нациям и слепого подчинения властям внутри собственных границ[25]. Однако если внимательней присмотреться к работам этих мыслителей, то можно обнаружить, что Гердер выступал за терпимость и сострадание к другим народам, а Лютер (и это общеизвестно) настаивал на праве отдельного человека восставать против духовного и интеллектуального подавления[26]. Более того, хотя идеи имеют самостоятельную силу, эта сила всегда обусловлена, может быть и неявным образом, социальными и политическими обстоятельствами. Это факт, о котором историки, привыкшие к общим рассуждениям о «немецком характере» или «немецком мышлении», слишком часто забывают[27].

Представители другого направления, к которым иногда присоединяются те же самые авторы, подчеркивают не важность идеологии и убеждений в немецкой истории, но их незначительность. Немцы, как это часто утверждается, не имеют реального интереса к политике и никогда не могли привыкнуть к практике компромисса демократических политических дебатов. Но из всех мифов немецкой истории, долженствующих объяснить зарождение Третьего рейха в 1933 г., ни один не является менее убедительным, чем миф об «аполитичных немцах». Будучи в большой степени вымыслом романиста Томаса Манна в годы Первой мировой войны, это представление впоследствии стало алиби для образованного среднего класса в Германии, которое позволяло снять с себя обвинение в поддержке нацизма и принять критику по гораздо менее сильному обвинению в отсутствии оппозиции нацистам. Историки разного толка заявляли, что немецкий средний класс устранился из политической жизни после поражения в 1848 г. и нашел убежище в занятии бизнесом, литературой, культурой и искусством. Образованные немцы ставили эффективность и успех выше морали и идеологии[28]. Вместе с тем имеется достаточно доказательств обратного, что мы и увидим в этой книге. Если Германия и страдала от чего-то в середине 1920-х, то, во всяком случае, не от недостатка политических убеждений и предпочтений, скорее наоборот.

Немецкие историки, что неудивительно, считают такие общие и враждебные обобщения немецкого характера крайне сомнительными. После Второй мировой войны они изо всех сил старались опровергнуть такую критику, указывая на более общие европейские корни нацистской идеологии. Они обращали внимание на тот факт, что сам Гитлер был не немцем, а австрийцем. И проводили параллели с другими европейскими диктатурами того времени, от Муссолини в Италии до Сталина в России. Они утверждали, что в свете общего краха европейской демократии в период с 1917 по 1933 год приход нацистов следует рассматривать не как кульминацию продолжительного и уникального исторического развития немецкого общества, а как коллапс установленного порядка в Германии и в других странах вследствие катастрофического влияния Первой мировой войны[29]. При таком подходе развитие индустриального общества впервые вывело широкие массы на политическую сцену. Война уничтожила социальную иерархию, моральные ценности и экономическую стабильность во всей Европе. Оттоманская, Российская, Германская империи и империя Габсбургов были разрушены, а новые появившиеся демократические страны быстро пали жертвами демагогии беспринципных агитаторов, которые убеждали массы голосовать за собственное порабощение. Двадцатый век оказался эпохой тоталитаризма, кульминацией которого стала попытка Гитлера и Сталина установить новый тип политического порядка, основанного на тотальном полицейском контроле, терроре и жестоком подавлений и фактическом уничтожении миллионов реальных и воображаемых оппонентов, с одной стороны, и на постоянной массовой мобилизации и энтузиазме, подхлестываемом изощренной пропагандой, — с другой[30].

Хотя легко видеть, что такие аргументы служили интересам западных интерпретаторов холодной войны в 1950–60-е гг., в явном или неявном виде уравнивая сталинскую Россию и гитлеровскую Германию, оценка обоих государств как разных форм одного явления недавно пережила новое рождение[31]. И разумеется, нет ничего незаконного в сравнении этих двух режимов[32]. Идея тоталитаризма как общего политического явления относится еще к началу 1920-х. Она использовалась в положительном смысле Муссолини, который вместе с Гитлером и Сталиным заявил о тотальном контроле над обществом, который подразумевал фактическое возрождение человеческой природы в человеке «нового» типа. Но несмотря на все сходства между этими разными режимами, различия в причинах появления, возвышения и конечного триумфа нацизма и сталинизма слишком существенны, чтобы концепция тоталитаризма могла что-либо объяснить в этом отношении. В конечном счете она служит скорее для описания, а не для объяснения и, возможно, помогает понять способ функционирования уже сложившихся диктатур XX века, но не объясняет причин их возникновения.

Конечно, между Россией и Германией до Первой мировой войны существовало определенное сходство. Обе страны находились под властью авторитарной монархии, опиравшейся на мощную бюрократическую систему и сильную военную элиту, которые препятствовали быстрым социальным изменениям, привносимым индустриализацией. Обе эти политические системы были уничтожены глубоким кризисом, связанным с поражением в Первой мировой войне, и за их гибелью последовал короткий период конфликтной демократии, пока конфликты не были разрешены с приходом диктатур. Однако существовало и множество ключевых отличий, главным из которых было то, что большевики полностью проиграли борьбу за открытую поддержку масс на свободных выборах; между тем именно поддержка масс обеспечила необходимый фундамент для прихода к власти нацистов. Россия была отсталой, полностью аграрной страной, без базовых институтов гражданского общества и представительной политической системы. Она крайне отличалась от развитой и высокообразованной индустриальной Германии с ее долгими традициями представительных институтов, главенства закона и политически активного гражданского общества. Разумеется, Первая мировая война уничтожила старый порядок во всей Европе. Однако этот старый порядок имел свои существенные особенности в разных странах, и разрушен он был в разных отношениях и с разными последствиями. Если смотреть на другие страны, в которых происходили схожие события, то, как мы увидим, гораздо более подходящим вариантом для проведения параллелей, чем Россия, будет Италия, еще одна европейская страна, наряду с Германией пережившая объединение в XIX веке.

При поисках истоков и причин возникновения нацизма в Германии история, несомненно, рискует показать весь процесс как неизбежный. Однако практически на любом этапе события могли начать развиваться по-другому. Триумф нацизма абсолютно не казался предопределенным вплоть до первых месяцев 1933 года. И вместе с тем он не стал исторической случайностью[33]. Те, кто утверждает, что нацисты пришли к власти в результате событий общеевропейского масштаба, в определенном смысле правы. Но следует уделить внимание и тому факту, что успех нацизма, который совершенно не являлся неизбежным итогом немецкой истории, основывался, конечно же, на политических и идеологических традициях и событиях, характерных именно для Германии. Эти традиции, возможно, не восходят к временам Мартина Лютера, однако их, безусловно, можно связать с развитием немецкой истории на протяжении XIX века, и главным образом с процессом, который привел к созданию объединенного государства при Бисмарке в 1871 г. Таким образом, при поиске причин прихода нацистов к власти и разорения Германии, Европы и остального мира практически при отсутствии сопротивления со стороны большинства немцев имеет смысл забраться на шесть с лишним десятилетий в прошлое, как это сделал Фридрих Мейнеке в своих размышлениях 1946 г. Как мы увидим в этой книге и двух следующих томах, существует много разных ответов на поставленные здесь вопросы, начиная от природы кризиса, охватившего Германию в начале 1930-х, и заканчивая способом установления и консолидации правления после прихода нацистов к власти. И сопоставление этих ответов — далеко не простая задача. Однако тяготы немецкой истории, несомненно, сыграли свою роль, и в этой книге необходимо начать именно с них.

III

Начало XXI века — вполне подходящий момент для проекта такого рода. Исторические исследования Третьего рейха прошли три больших этапа с 1945 г. Во-первых, начиная с конца войны и до середины 1960-х предпринималось множество попыток ответить на вопросы, которые рассматриваются в основном в настоящем томе. Политологи и историки, такие как Карл Дитрих Брахер, написали ряд ключевых работ, посвященных краху Веймарской республики и захвату нацистами власти[34]. В 1970–80-е гг. фокус сместился на историю периода 1933–39 гг. (тема второго тома этого исследования), чему способствовало возвращение союзниками большого объема захваченных документов в немецкие архивы. В частности, Мартин Бросцат и Ганс Моммзен издали ряд основополагающих исследований по внутреннему устройству Третьего рейха, опровергающих распространенное мнение, что это была тоталитарная система, в которой решения, принимаемые наверху лично Гитлером, исполнялись на нижних уровнях иерархии, и рассматривающих комплекс конкурирующих центров власти, соперничество которых, по мнению исследователей, привело режим к принятию все более радикальных политик управления. Их работа была дополнена массой новых исследований по истории повседневной жизни при нацистах, ориентированных, в частности, на годы, предшествовавшие началу Второй мировой войны[35]. В 1990-х начался третий этап исследований, для которого характерно повышенное внимание к периоду 1939–45 гг. (тема третьего тома данного исследования). Открытие новых документов и архивов в странах бывшего советского блока и увеличивающийся общественный резонанс, вызванный преследованием и уничтожением нацистами евреев и других групп населения, от гомосексуалистов до «асоциальных элементов», от рабов-рабочих до инвалидов, привели к созданию большого числа новых важных работ[36]. Поэтому сейчас, кажется, настал подходящий момент, чтобы попытаться обобщить результаты всех этих трех этапов, воспользовавшись огромными объемами новых материалов, начиная с дневников Йозефа Геббельса и Виктора Клемперера и заканчивая стенограммами собраний немецкого правительства и деловым дневником Генриха Гиммлера, которые недавно стали доступны для изучения.

Для любого историка задача, подобная этой, — смелое, если не безрассудное или даже авантюрное, предприятие. И вдвойне для историка, который не является немцем. Однако я размышлял над историческими вопросами, затрагиваемыми в этой книге, многие годы. Мой интерес к немецкой истории впервые был вдохновлен Фрицем Фишером, чей визит в Оксфорд в период моего студенчества стал событием важнейшего значения. Позже в Гамбурге, где я занимался исследованиями для своей докторской диссертации, мне удалось в небольшой степени разделить небывалое воодушевление, вызванное Фишером и его командой, которые поставили вопрос о преемственности в современной истории Германии и тем самым способствовали рождению нового крестового похода в среде молодых немецких историков, которых Фишер собрал вокруг себя. В то время, в начале 1970-х, я интересовался в основном истоками Третьего рейха в Веймарской республике и Германской империи. Только позже я стал писать о нацистской Германии как о предмете яростной полемики современных немецких историков и провел несколько самостоятельных архивных изысканий по периоду 1933–45 гг. в рамках большого исследования, посвященного смертной казни в современной немецкой истории[37]. В эти годы мне удавалось получать самую разную помощь со стороны множества немецких друзей, в особенности от Юргена Кокка, Вольфганга Моммзена, Фолькера Ульриха и Ханса-Ульриха Велера. Многочисленные и зачастую продолжительные поездки в Германию, спонсированные такими институтами, как Фонд Александра Гумбольдта и Германская служба академических обменов, помогли мне, я надеюсь, получить лучшее представление о немецкой истории и культуре, чем было у меня в начале 1970-х. Немногие страны могли бы быть настолько доброжелательны или более открыты для иностранцев, желающих изучать их сложное и неприятное прошлое. Кроме того, все время меня поддерживало сообщество специалистов по немецкой истории в Британии. Сначала в Оксфорде источником особого вдохновения для меня был Тим Мейсон, а Энтони Николе твердой рукой направлял мои исследования. Конечно, ничто из этого никогда не сможет компенсировать тот факт, что я не немец, но, возможно, расстояние, которое неизбежно для иностранца, может обеспечить некоторую степень отстраненности или по крайней мере другую точку зрения, что в некотором смысле позволит сбалансировать столь очевидный недостаток.

Хотя я писал об истоках, последствиях и историографии Третьего рейха, исследовал часть его истории в архивах и читал медленно развивавшийся, основанный на документах курс в институте в течение более двадцати лет, только в 1990-х я решил посвятить все свое внимание и время этой теме. Поэтому я всегда буду благодарен Энтони Джулиусу, который попросил меня выступить в роли эксперта в деле о клевете, начатом Дэвидом Ирвингом против Деборы Липштадт и ее издателя, и всей команде защиты, в особенности ведущему консультанту, королевскому адвокату Ричарду Рэмптону и моим помощникам по исследованиям Нику Ваксману и Томасу Скелтон-Робинсону за многие часы плодотворных обсуждений многих аспектов истории Третьего рейха, которые были затронуты в ходе того дела[38]. Для меня стало большой честью участвовать в деле, которое оказалось гораздо более важным, чем кто-либо из нас ожидал. Помимо этого одним из самых больших сюрпризов в ходе работы по делу стало то, что документальная база по многим вопросам, с которыми нам приходилось сталкиваться, до сих пор на удивление плоха[39]. Другим таким же важным сюрпризом оказалось отсутствие масштабного, подробного описания широкого исторического контекста, в котором развивалась политика нацистов по отношению к евреям в общей истории Третьего рейха, несмотря на существование множества прекрасных работ более узкой направленности, посвященных этой политике. Ощущение растущей фрагментаризации знаний о нацистской Германии усилилось, когда вскоре после этого меня попросили участвовать в Консультационном совете по расхищению ценностей, который рассматривал иски о возврате культурных объектов, незаконно отобранных у их исконных владельцев в период с 1933 по 1945 год. Здесь я столкнулся с другой областью, где ответы на специальные вопросы часто зависели от исторических знаний более широкого плана, и опять же у меня не было общей истории нацистской Германии, к которой я мог бы направить других членов совета за помощью. В то же время мое непосредственное участие в решении этих важных юридических и моральных вопросов нацистского прошлого еще больше убедило меня в необходимости создания истории Третьего рейха, которая не зависела бы от юридической или нравственной системы координат.

Вот некоторые из причин, по которым я написал эту книгу. Они могут помочь в объяснении ее отдельных особенностей. Прежде всего, в подобном историческом исследовании, которое предназначено для широкого круга читателей, важно избегать технической терминологии. Поэтому практически везде немецкие термины переводились. Сохранение немецких слов является формой мистификации, даже некой романтизации, чего следует избегать. Есть только три исключения. Первое — это слово рейх, которое, как объясняется в главе 1, имеет особенные непереводимые коннотации в немецком, не соответствующие слову «империя», а также производное слово рейхстаг, означающее государственный парламент Германии. Это слово должно быть знакомо любому читателю, поэтому было бы неестественно говорить, например, «Третья империя» вместо «Третий рейх» или «пожар парламента» вместо «пожар рейхстага». Титул кайзер также был сохранен, поскольку он также вызывает особенные и сильные исторические ассоциации, не имеющие никакого отношения к грубому эквиваленту «император». Некоторые другие немецкие слова и термины, связанные с Третьим рейхом, также получили хождение в других языках, но при этом потеряли часть своего исходного значения. Гауляйтер, например, означает просто нацистского тирана, поэтому для более точной передачи смысла оно везде переводилось как «региональный руководитель». Точно так же Гитлер везде называется не фюрером, а вождем. И хотя всем знакомо название книги Гитлера «Майн кампф», вероятно, многие, не владеющие немецким языком, не знают, что это означает «Моя борьба».

Перевод таких слов был необходим для того, чтобы дать читателю возможность получить представление об их фактическом значении. Это были не просто титулы или слова, они несли серьезную идеологическую нагрузку. Некоторым немецким словам невозможно подобрать точный смысловой эквивалент, поэтому в их переводе наблюдается некоторая непоследовательность. Так, national может переводиться как «национальный» или «националистический» (немецкое слово имеет оба эти значения), а сложное понятие Volk переводится как «народ» или «раса» в зависимости от контекста. Специалистам, знающим немецкий, все это может показаться несколько раздражающим. Им можно порекомендовать обратиться к немецкому изданию этой книги, опубликованной под названием Das Dritte Reich, I: Aufstieg в издательстве Deutsche Verlags-Anstalt.

Точно так же, помня о том, что это не специальная академическая монография, я попытался максимально сократить число примечаний в конце книги. Они предназначены в основном для того, чтобы читатель мог проверить цитаты из текста, и не содержат полной библиографии по темам, затронутым в книге. И за редкими исключениями они не предполагают подробного рассмотрения второстепенных вопросов. Тем не менее я пытался указать заинтересованному читателю литературу, где можно найти более подробные сведения по теме, чем в данной книге. При наличии английского перевода немецкой книги я цитировал его, а не оригинал. Чтобы ссылки занимали меньше места, я указывал только данные, необходимые для поиска источника, а именно: автора, название и подзаголовок, а также время и дату публикации. Современное издательское дело — это глобальный бизнес, и основные участники расположены в нескольких разных странах, поэтому указывались только основные места публикации.