И. Я. Смирнов. НАШ КОМАНДУЮЩИЙ.

И. Я. Смирнов. НАШ КОМАНДУЮЩИЙ.

В феврале 1919 года в подмосковном городке Богородске (теперь Ногинск) я вступил добровольцем в Красную Армию. Попал в 307-й полк 35-й (впоследствии- Сибирской) стрелковой дивизии 5-й армии, да так и служил в нем до сентября 1923 года, пока не демобилизовали. К этому времени 5-я армия уже называлась Краснознаменной, а я стал начальником пулеметной команды.

В 1922 году наш 307-й полк стоял в селе Кудара, Кабанского уезда, Иркутской губернии. Примерно в феврале, в самую студеную пору, стало известно, что скоро приедет инспектировать полк командующий округом И. П. Уборевич. Стали готовиться.

От одного командира роты я узнал, что Уборевич очень справедливый командир, заботится о красноармейцах, но и дисциплину требует. И мы, младшие командиры, по правде если говорить, побаивались его приезда.

В тот день роты и пулеметные команды командир полка приказал вывести на площадь на строевые занятия. Стоял крепкий мороз, ветер гнал мелкую колючую поземку. Показались несколько командиров. Они шли от штаба полка к площади. Впереди И. П. Уборевич - в белом, туго, по-командирски, затянутом полушубке, со шлемом на голове - большая красная звезда на нем, а на ногах, несмотря на стужу, хромовые начищенные сапоги. Шли с ним начальник дивизии К. А. Чайковский, комбриг А. А. Глазков, командир полка Гришин, комиссар Дронов, еще какие-то командиры, видать, из округа.

Командир полка еще накануне сказал, чтобы первым рапортовал окружному начальству я - один из первых орденоносцев полка. Я и занял со своей пулеметной командой место поближе к дороге.

Когда командиры подошли к нам, я вытянулся и доложил:

- Товарищ командующий! Вторая пулеметная команда триста седьмого полка тридцать пятой Сибирской стрелковой дивизии вверенного вам округа занимается строевой подготовкой! Начальник Команды Смирнов.

И. П. Уборевич поздоровался с командой. Бойцы мои лихо ответили. Командующий посмотрел на меня, спросил:

- Скажите, за что вы получили орден?

Я рассказал как мог. Было это в 1919 году под Петропавловском, когда командир полка Глазков во время преследования колчаковцев приказал мне во что бы то ни стало не допустить разрушения деревянного моста через реку Ишим. А белые заминировали мост, зажгли уже солому и шнур. Взорвись этот мост- задержалось бы наше наступление. Ночь была. Я подскочил к двум кострам, попробовал притушить шинелью огонь - не тут-то было. Ветер раздувает пламя. Что делать? Обжигая руки, я оборвал горящие фитили и бросил в воду. Радостный, побежал к своим. Командир полка поднял людей, все закричали «ура!», и я вместе со всеми помчался по мосту, догоняя врага. Белые отстреливались из винтовок и пулеметов, но мы ворвались-таки в город и после уличных боев выбили колчаковцев из Петропавловска.

- Кто тогда командовал пятой армией? -спросил командующий.

- Михаил Николаевич Тухачевский, - четко ответил я.

- Значит, вы действительно молодец: Тухачевский зря орденов не давал...

Обернувшись к командирам, Уборевич пояснил:

- Такие скромные герои, наверно, и сами тогда не знали, Какую услугу оказали Родине. Колчак считал, что под Петропавловском решится или его судьба или судьба красных, и подтянул большие силы. А вот такие Смирновы опрокинули его.

А мне командующий сказал:

- Вашу пулеметную команду, товарищ Смирнов, я посмотрю позднее, на занятиях по специальности. А сейчас ведите людей в тепло.

Команда занималась стрелковым делом в большом сарае, называвшемся у нас «стрелковым кабинетом». Оборудование «кабинета» было простенькое, кустарное, но было это тогда новым делом.

После обеда в сарай пришел И. П. Уборевич. Команда выстроилась и, как положено, приветствовала командующего. Он дал «вольно».

Оглядев «кабинет», остался, видимо, доволен. И начал то одному, то другому бойцу задавать вопросы: «Как живете, не тесно ли?» «Как обстоит дело с баней, с бельем?» «Получаете ли письма, газеты?»

Бойцы как-то быстро освоились и отвечали, перебивая друг друга:

- Ничего живем... Начальство не обижает... Только вот в отпуск не пускают...

Иероним Петрович сочувственно кивал головой. Потом бойцы сами стали задавать вопросы- больше о положении на Дальнем Востоке. Разъяснив нам линию Советской власти в деле ликвидации интервенции и контрреволюции на Дальнем Востоке, командующий сказал, что нужно всем быть готовыми принять участие в очищении последней нашей территории от вражеской нечисти.

- А теперь давайте посмотрим, как вы умеете стрелять, - переменил он тему разговора.

Он обращался то к одному, то к другому красноармейцу и экзаменовал их по стрелковому делу.

Прощаясь с командой, сказал:

- Осмотром команды я доволен. Но вы не зазнавайтесь, еще лучше изучайте оружие: оно может скоро пригодиться.

- Посмотрим, как у вас хранится оружие, - обернулся он к командиру полка.

Выходя от нас, командующий посоветовал начдиву Чайковскому:

- Устройте такие же «стрелковые кабинеты» во всех батальонах. Не смущайтесь, что оборудование бедновато. Кое-какие приборы можно самим изготовить. Для повышения огневой культуры это будет иметь большое значение.

Уборевич сам осмотрел несколько винтовок в ружейном парке, а одному из штабных командиров приказал проверить снаряжение пулеметных лент, тот доложил:

- Непорядок, товарищ командующий! Проверил на выдержку три ленты: в каждой не хватает по пяти патронов до двухсот пятидесяти. Эти пять лежат в коробках россыпью.

Уборевич рассмеялся:

- В этом-то и порядок. Набей в ленту все двести пятьдесят - заедать будет!

Командующий подозвал меня:

- Покажите лошадей команды.

Лошади содержались, по моим понятиям, хорошо: помещение утеплено, фуража вдоволь, как следует вычищены. Так что я с удовольствием повел командующего в конюшню.

Приняв рапорт дневального, он похлопал лошадей по холкам, а потом что-то шепнул начдиву Чайковскому. Тот приказал мне:

- А ну-ка выйдите из помещения.

Я в недоумении вышел. Подумал: «Неужели не доглядел чего? Какая же у меня промашка?»

Не прошло и двух минут, как меня позвали в конюшню.

Вошел и ахнул: командующий и начдив курили, а вместе с ними - и дневальный! По уставу-то курить в конюшне запрещено.

На беду вошел командир полка с начальником штаба, говорит ему:

- Отдайте приказом: за нарушение устава начальника второй пулеметной команды и дневального посадить под арест на пять суток каждого! - сурово посмотрел на меня, добавил: - Исполняйте приказание!

- Есть, - вытянулся я, - отправиться под арест начальнику пулеметной команды и дневальному по конюшне!

Только повернулся я к дневальному, чтобы вместе с ним идти на гауптвахту, командующий говорит командиру полка Гришину:

- Скажите, а часто приходится отправлять под арест людей из этой команды?

- За два с половиной года, как ею командует товарищ Смирнов, - доложил командир полка, - это первый случай, и я сам не пойму, товарищ командующий, как это боец...

Если так, товарищ Гришин, - перебил Уборевич, я прошу вас отменить этот приказ. Тут прямо-таки провокация с нашей стороны.

Так я и дневальный неожиданно были избавлены от наказания, а почему - я и сам не понимал.

Когда командиры ушли, я с пристрастием допытывался у потного дневального: как это он посмел закурить в конюшне? Оказалось, когда меня выдворили, Уборевич вынул портсигар и предложил папиросу дневальному. Тот оробел и отказался. А начдив подмигнул: «Бери, бери, чего там!» - и сам задымил папиросой. Закурил и Уборевич. Дневальный не посмел не взять папиросу и тоже закурил, полагаясь на то, что разрешило само высшее начальство...

Я долго не мог успокоиться из-за этого случая. А потом в полк пришел приказ: в числе других командующий наградил меня карманными часами за хорошую подготовку пулеметной команды.

Ко мне в команду прислали нового взводного командира.

Раньше он был командиром роты в Нижнеудинске, потом получил суровое наказание- шесть месяцев отсидел в тюрьме - и теперь с понижением попал ко мне.

Я спросил у него, за что его так наказали.

И он рассказал такую историю. У знал как-то Уборевич, что в Нижнеудинском полку командиры сильно развинтились, вместо занятий с красноармейцами играют по домам в преферанс.

Командарм сел в свой вагон, сзади прицепил платформу и поставил на нее автомобиль, которым сам хорошо управлял.

Доехав до Нижнеудинска, он переоделся в солдатскую шинель, сел в машину и остановил ее примерно в километре от расположения полка. Подойдя к первой попавшейся казарме, спросил: Здесь какая рота?

- Третья, - ответили ему.

- Ну вот, сюда я и назначен!

Вошел в казарму, огляделся: теснота, духота, белье на постелях несвежее...

- Что же так плохо живете? -спросил он у красноармейцев.

- Да ведь какое начальство, такая и житуха, -пояснили ему.

А как кормят? Щи с «пycтoм» да каша с «нетом»...

И само начальство так же ест?

Начальство есть начальство! Пройди мимо их столовой - в нос так шибанет жареным, что, гляди, на ногах не удержишься.

- А в поле сильно гоняют?

- На это обижаться не приходится. Да и к чему теперь муштра? Война кончилась.

Увидев кругом грязь, Уборевич спросил:

- А часто здесь бывает ротный командир?

- А зачем ему? Он, поди, и сейчас пьяный лежит. Вон его домик - напротив.

Уборевич вспыхнул, заспешил к домику.

Встать! - закричал он, увидев развалившегося на койке командира.

- Ты что, счумел, чертова морда? -вскочил ротный.

- Вон отсюда!

Тут Уборевич распахнул шинель- блеснули его ордена, потянулся рукой к кобуре револьвера:

- А ну-ка дыхните на меня!

Ротный сразу все понял. Встал в положение «смирно», дыхнул.

- Командира полка ко мне! - приказал Уборевич дежурному по роте.

Тот метнулся из дома, а ротный так и стоял, пока в комнату не вбежали командир полка и комиссар.

Уборевич холодно спросил у комиссара:

- Как у вас, товарищ комиссар, дела идут с боевой подготовкой?

- Я, товарищ командующий, как положено, занимаюсь своими делами. Пусть лучше командир доложит...

- А как у вас с политической подготовкой? - повернулся Уборевич к командиру полка.

- Это дело комиссара, товарищ командующий... Я...

- Все ясно. Хватит! Завтра обоим явиться ко мне в штаб!

Командир и комиссар были сняты, понижены в должности, получили взыскания по партийной линии, а ротный отдан под суд.

Когда Народно-революционная армия ДВР под руководством Уборевича очистила от белогвардейцев и интервентов Дальний Восток, ее части влились в нашу 5-ю Краснознаменную армию. Командовал ею снова И. П. Уборевич.

В Чите готовился праздничный парад войск в честь победы и установления Советской власти на всем Дальнем Востоке. Из моей пулеметной команды была выделена небольшая группа для доставки из Иркутска в Читу боевых знамен и реликвий 5-й армии.

В назначенный день на центральной площади Читы выстроились перед трибуной войска.

Наша группа несла почетный караул при знаменах и реликвиях 5-й армии. По условному сигналу под звуки оркестра мы понесли их к трибуне, на которой стояли высшие командиры, руководящие советские и партийные работники.

И. П. Уборевич жестом позвал меня на трибуну. Я оробел, но пошел. Командарм представил меня находившимся на трибуне товарищам, а затем как равного начал расспрашивать о нашей жизни в Иркутске, о пулеметной команде.

- А вы помните, как я подвел вас с дневальным в селе Кудара? Обиделись тогда?

- Какая может быть обида, товарищ командующий?!- покраснел я.-Наоборот, не будь вас - сели бы мы на губу.

- Ну ладно. Мы потом еще поговорим, а сейчас подумайте и приготовьтесь выступить с этой трибуны.

- С какой трибуны? Что вы, что вы, товарищ командующий?! Какой из меня оратор?

- Оратором может стать всякий, кому есть что сказать от сердца... Как он сумеет сказать- не так уж важно. Главное, чтобы от сердца...

Когда пришел черед выступать, я заволновался. к горлу подступил комок. Уборевич подтолкнул:

- Смелее, смелее...

И я начал говорить, имея в виду как образец речь Уборевича с этой же трибуны. Невесть откуда взялись слова про нашу победу над врагами, про боевую честь нашей армии. Закончил призывом крепко держать в руках знамя, водруженное Красной Армией на берегах Тихого Океана.

Когда я, потный, сошел с трибуны, командарм пожал мне руку: - Ну вот... А говорил - не оратор... Какую зарядку дал людям! Я так не сумею.

Командарм шутил, а у меня в глазах стояли слезы.

Вечером в одном из ресторанов города состоялся большой праздничный ужин. Я со своими красноармейцами был тоже приглашен. Иероним Петрович, увидев меня, усадил в кресло, участливо спросил:

- Где вы здесь устроились? Все у вас в порядке?

- Не все, товарищ командующий. Тут своя валюта, а наши советские деньги не принимают... Без табаку сидим.

- Ах, черт возьми, как же это о вас не позаботились? Он разыскал какого-то солидного командира, поговорил с ним и вернулся:

- Утром получите местную валюту, вас уже зачислили на питание. Меня в городе уже не будет. Если выйдет заминка, звоните по телефону моему заместителю товарищу такому-то (названную им фамилию не помню).

Много раз поднимались бокалы, зал то и дело оглашался аплодисментами.

В конце ужина Уборевич поблагодарил за теплые слова, обращенные к Народно-революционной армии, и неожиданно закончил свою речь тостом:

- Предлагаю поднять бокалы за наших беззаветных героев - красноармейцев и партизан, обеспечивших победу, за ветеранов армии - пулеметчиков, доставивших сюда боевое Знамя пятой армии, и за старейшего орденоносца пятой армии Ивана Смирнова!

Снова раздались аплодисменты. Я не ждал такой чести и, как ребенок, расплакался.