М.Ф.Власова. В СЕМЬЕ УБОРЕВИЧА.

М.Ф.Власова. В СЕМЬЕ УБОРЕВИЧА.

С восьми лет я начала работать по крестьянству. К двадцати шести годам, когда у меня было уже двое детей, я стала вдовой и поступила в Новочеркасске кухаркой в богатый дом.

Но вот установилась народная власть. Братья, Прокофий и Григорий, оба матросы, говорили мне: - Хватит, Мария, горе мыкать. Теперь заживешь по-человечески!

В просторном доме генерала Фомина разместился отряд товарища Беленковича. Вскоре Беленкович стал начальником гарнизона, а я - поварихой в командирской столовой. Обслуживала и семью Беленковича.

И куда бы ни бросала его судьба в те беспокойные годы, всюду ездила с ним и я.

В 1925 году А. М. Беленкович был назначен командиром 11-й дивизии в Северо-Кавказском округе. Штаб ее стоял в Армавире. Однажды начснаб дивизии Морозов предупредил меня:

- Приготовься, Мария Федоровна. К нам приезжает новый командующий, Уборевич.

- Не беспокойтесь, в грязь лицом не ударим, - ответила я.

Приехал Уборевич в штаб дивизии, поздоровался с красноармейцами, выстроенными для встречи во дворе, а потом принял приветствие от товарищей Беленковича и Морозова.

Вышла я во двор посмотреть на нового командующего округом. Уборевич заметил меня, подошел, протянул руку, улыбнулся:

- Это, наверное, самое главное лицо в штабе?

Командиры рассмеялись, а мне уж очень понравился этот ласковый и красивый командир.

Пока начальники разговаривали в штабе, я очень волновалась, приготовляя обед. И приятно было, когда в конце обеда Уборевич похвалил:

- За украинский борщ и вареники вас когда-нибудь представят к награде.

Бывал Уборевич не раз в нашей дивизии и потом. Иногда приезжал со своей женой, Ниной Владимировной, такой же ласковой и обходительной, как он сам. И она хвалила мое кулинарное искусство.

В 1929 году А. М. Беленковича перевели в Москву. Поехала и я с ним. А Уборевич в то время командовал уже Московским Округом. Судьба разлучила меня с Беленковичами, и летом 1929 года я стала домработницей в семье Уборевичей.

Проработав два года, я так привыкла к ним, что заливалась слезами, когда пришло время расставаться. А получилось так.

Мой сын Иван учился тогда в Московском военно-инженерном училище (теперь он генерал-майор), а дочь Наталья учительствовала на Дону. Ее часто переводили с места на место, и ей трудно стало растить сына Олега. Мне пришлось взять внука.

А как же оставаться домашней работницей с внуком на руках? Так подумала я, а Нина Владимировна и Иероним Петрович успокоили меня:

- Никуда вам уходить от нас не надо. Растет у нас дочка, вырастет рядом и Олег.

Я осталась у Уборевичей и никогда об этом не пожалела.

Дочь Иеронима Петровича от первого брака - Надежда - жила в Брянске у своих теток, приезжала к Уборевичам только изредка. А другой дочке - Владимире было пять лет. Росла она хрупкой, хорошенькой девочкой. Воспитывали ее строго: приучали к работе, чистоте, уважению к старшим. Попросит она меня:

- Дайте мне стакан воды.

А отец скажет:

- Не подавайте. Не маленькая, сама может взять и напиться. Не старшие должны угождать ей, а она старшим.

Не дай бог, если родители узнают, что я уберу утром за Владимиру ее постель!

Девочку приучали ко всему хорошему. Сама еще малышка, а всегда старалась защитить слабого: будь то воробей, котенок или человек. Как-то к Уборевичам зашла их бывшая домработница Нюся. Стала помогать мне убирать квартиру. Выронила из рук хрустальную вазу и разбила. Испугалась, конечно. На шум прибежала Нина Владимировна. А девочка твердит:

- Это я, это я разбила вазу! Накажи меня, мама, меня!

Мать видела, что девочка на себя чужую вину принимает. Но ничего ей не сказала и, конечно, не наказала.

В 1931 году Владимиру в первый раз провожали в школу. Мать, одевая, наставляла ее:

- Веди себя в школе тихо и смирно. Не смей кичиться: я - дочь командующего войсками! Отец твой - большой командир, но это его заслуга, а не твоя и не моя.

Нина Владимировна мало бывала дома - работала инспектором Наркомснаба, а по вечерам училась в Литературном институте.

Часто навещал меня сын. Нина Владимировна и Иероним Петрович принимали его как родного. Каких только забот не проявляли о нем! И дельный совет дадут, и купят нужные книги, дадут билет в театр. Сын мой считал Иеронима Петровича своим духовным отцом.

В 1931 году Иеронима Петровича назначили командующим войсками Белорусского военного округа. Его жена работала и училась в Москве. Дочь тоже училась. Они остались в Москве, а я с внуком поехала с Иеронимом Петровичем в Смоленск.

Иероним Петрович много работал. Придет со службы поздно и опять сидит в кабинете, там у него была библиотека - тысячи книг. А вставал всегда рано. Проснется - и за гимнастику, потом начнет чистить сапоги.

От сына Ивана и от приходивших к нам военных я слышала, что Иероним Петрович - человек образованный, большого ума. Сама не раз видела, как он, сняв пенсне, тихо и спокойно говорил с людьми и малыми и большими. И всегда с уважением. Слушали его внимательно.

Знал он многие языки, читал иностранные книги и журналы. А когда дома собиралась вся семья, для практики Мирочки все говорили по-немецки.

В Смоленске дочерей рядом не было (Надя и Мира приезжали только на летние каникулы), так он много внимания уделял моему внуку Олегу: следил за его учебой, выписывал для него учебники, давал книги Некрасова, Тургенева. А когда Олег однажды заболел, ухаживал за ним, как за Владимирой в Москве.

Жили при нашем доме в Смоленске истопник (не помню уж, как его звали} и женщина-дворник по фамилии Уварова. Был прикреплен к Уборевичу шофер Юняев. У всех были большие семьи, жили не особенно хорошо. Раздавая им продукты из своего пайка, Иероним Петрович оставлял себе самую малость: любил кислые щи, кусок вареного мяса, кисель. Я стыдила его:

- Вы же командующий!

А он отвечал:

- Хватит и этого. С детства деликатесов не ел.

Однажды постучалась к нам в квартиру пожилая женщина с далекого хутора: загорелая, пыльная, в сапогах, в потрепанной одежонке. Два дня шла пешком. Сына мобилизовали в армию, а дома осталось его охотничье ружье. Местные власти потребовали сдать оружие. Мать загоревала. Ее кто-то надоумил: «Иди к командующему округом». Она и пришла. Накормили ее, напоили. В тот же день Иероним Петрович распорядился выдать старушке охранную грамоту на ружье.

Женщины, жены командиров, имели обычай делать подарки командирам - вышитые Скатерти, полотенца, перчатки... Отказаться от подарка нельзя- обычай. Так Иероним Петрович всегда отплачивал им своими подарками.

На летних маневрах 1936 года одному красноармейцу как-то выбило зубы. Он пошел в лазарет, там его записали на очередь, так что зубные протезы он мог получить не раньше чем через полгода. А парню подходил срок демобилизации, жениться собирался.

Загрустил красноармеец и рискнул обратиться к командующему. Улучил момент, когда Иероним Петрович садился в машину, и доложил свою просьбу: нельзя ли поскорее вставить зубы? Командующий дал распоряжение начальнику поликлиники вставить бойцу новые зубы и через неделю доложить; пострадавшему парию сказал, чтоб через неделю пришел в штаб и показал, хорошо ли сделали.

Вспоминается случай с шофером Юняевым. Однажды вез он Иеронима Петровича из штаба Округа в Дом Красной Армии. Дорога шла под гору, надо было пересечь трамвайный путь. Остановиться бы, а Юняев решил проскочить, да не сумел: трамвай сбил машину. Иероним Петрович вылетел на тротуар, сильно поранился. Это называлось «Чрезвычайное происшествие». Как знать, Юняева, наверно, строго наказали бы, да командующий отказался лечь в госпиталь: пустяшная, мол, царапина, и Юняева приказал не трогать, будто сам виноват.

Главное командование подарило Иерониму Петровичу домашнюю радиостанцию с приемником и передатчиком. Следил он за передачами из Германии. Однажды слышу поздним вечером по радио вроде бы кто-то лает. Спрашиваю Иеронима Петровича:

- Что это за сатана там говорит?

- Это первая сатана на свете, - отвечает он, - Гитлер. Спит и во сне видит, как бы напасть на нас. Нападет-не сдобровать ему!

Наступило 29 мая 1937 года. Нет, не забыть мне этот день никогда. Иероним Петрович пришел с работы веселый, широко улыбнулся и говорит мне:

- Давайте собираться. Едем в Москву. Через день два вернемся. Меня вызывают по делу, а вы немного проветритесь.

А я недавно только побывала с внуком в Москве и отказалась:

- Да нет, поезжайте уж вы одни. Квартира большая, уборки много, вот я и развернусь без вас вовсю.

Уезжал он в веселом настроении, рвался к семье. Набрал кипу книг, весело простился:

- До свидания. Скоро увидимся.

Но так его я больше и не увидела. Прошло два или три дня, пришла к нам в квартиру соседка, говорит:

- Гамарник застрелился.

А я не удивилась этому:

- Не смог, видать, бедняга, терпеть дольше. Давно его мучила сахарная болезнь...

В тот день сердце мне не подсказало, что и над Иеронимом Петровичем нависла гроза. Но потом проходит день за днем, а его все нет. Сердце почему-то защемило. Тишина в квартире тяготить стала. Все хотелось, чтобы снова зазвонили телефоны, не знавшие раньше отдыха. Да и сны какие-то снились нехорошие.

И вот к нам на квартиру явились пять человек в гражданском платье. Я забеспокоилась, не хотела пускать их. Но они показали какой-то билет, приказали сидеть на кухне и сторожа приставили ко мне. Целый день до позднего вечера, пока в квартире шел обыск, ныло сердце. К ночи мне разрешили войти в комнаты. Ужаснулась: все разбросано, разворочено, раскидано...

В тот день меня ни о чем не спрашивали. А через день позвали на допрос.

Спросили, что говорил Иероним Петрович о Сталине, как о нем отзывался?

- Как полагается, так и отзывался. Никогда не слышала, чтобы командующий отзывался плохо о начальниках.

- Да что вы заладили? Командующий, командующий. Нет больше вашего командующего!

Как я добралась в тот день домой- не знаю.