Заговор Якира-Гамарника-Уборевича

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Заговор Якира-Гамарника-Уборевича

Рассмотрение этого вопроса я полагаю целесообразным начать с фрагмента выступления Ворошилова на заседании Военного совета при наркоме 1–4 июня 1937 г.

«Мы не так давно, когда было совещание Политбюро, — вспоминал Ворошилов в своем докладе 1 июня 1937 г., но был прерван голосом, принадлежность которого к говорившему не указана в стенограмме: «В ноябре или в декабре». Однако Ворошилов, продолжая свое выступление, уточнил: «Совещание, когда мы Тухачевского поставили». И вновь кто-то прервал его: «7 мая».

«Нет, в прошлом году, 8 месяцев тому назад, — отвергая догадку, Ворошилов уточнил время. — Это было после 1 мая, примерно в июле — августе месяце (1936 г.). В мае месяце у меня на квартире Тухачевский в присутствии большого количества людей бросил обвинение мне и Буденному в присутствии тт. Сталина, Молотова и других, бросил мне и другим обвинение в том, что я группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику, неправильно эту политику веду и т. д. Потом, на второй день, он отказался, сказал, что был пьян и т. д.».

Ворошилов ничего не говорит о реакции на этот антиворошиловский выпад Тухачевского со стороны Гамарника, который, вероятнее всего, присутствовал в этом (очевидно, первомайском) застолье, а также Якира и Уборевича. Хотя, возможно, их не было, ввиду отъезда после окончания стратегической игры (закончилась 25 апреля), соответственно, в Киев и Смоленск.

«Тов. Сталин сказал, — продолжал свои воспоминания Ворошилов, — что вы здесь перестаньте препираться, давайте устроим заседание, и на заседании вы расскажете, в чем дело. («Вы расскажете в чем дело» — это было обращение, скорее всего, к Тухачевскому.) И вот там мы разбирали эти вопросы и опять- таки пришли к такому выводу. Там был я, Егоров. Группа Якира, Уборевича, она вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно. Но все это было в рамках обычной склоки и неприятных столкновений людей, которые долго друг с другом работали, могли надоесть».

Уборевич в своих показаниях на следствии подтвердил, что перед этим совещанием, когда решили поставить в правительстве вопрос об отстранении Ворошилова с поста наркома обороны, то «нападать на него, по существу, уговорились с Гамарником, который сказал, что крепко выступит против Ворошилова». Такое выступление имело смысл, разумеется, в присутствии Сталина, а не в узком военном кругу. Это, как видно из приведенного выше фрагмента стенограммы, подтверждает и сам Ворошилов: «Уборевич еще молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно». Итак, «атака» Гамарника на Ворошилова была подготовлена заранее. При этом главной ее целью было «свержение» Ворошилова с поста наркома обороны СССР, «отстранение», как признался Уборевич, от руководства Красной Армией.

На этом совещании, как свидетельствуют фрагментарные сведения об этом событии, активно действовала «группа Гамарника — Якира — Уборевича». Однако Тухачевский в числе нападавших на Ворошилова не упоминается. Ворошилов и Уборевич ничего не говорят о его присутствии и участии в совещании. Примечательно, что именно «группа Гамарника — Якира — Уборевича» «поставила вопрос об отстранении Ворошилова с поста наркома обороны». Как видно по результатам этой «атаки», она не привела к отставке Ворошилова.

Ворошилов утверждает, что это совещание состоялось в июле — августе 1936 г. Если, как он говорит, «8 месяцев тому назад», то, скорее всего, в конце августа — начале сентября. Судя по реплике Сталина, он присутствовал на этом совещании. Однако следует учесть, что с 14 августа по 25 октября 1936 г. Сталин был в отпуске, в Сочи. Следовательно, совещание это должно было состояться не позднее 13 августа. Вопрос о предоставлении отпуска Ворошилову был поставлен на Политбюро 11 июня 1936 г., и решение было утверждено на заседании Политбюро 27 июня 1936 г. Однако Ворошилов фактически находился в отпуске в Сочи уже 15 июня 1936 г. и вернулся оттуда после 19 июля. Во всяком случае, 25 июля Ворошилов уже встречался со Сталиным в Кремле. Затем Ворошилов встречался со Сталиным в Кремле 7, 11 и 13 августа (т. е. перед отъездом Сталина в Сочи). Очевидно, Ворошилов возвратился из отпуска 24 июля и встретился со Сталиным первый раз после отпуска на следующий день, 25 июля. Якир не позднее 16–17 августа 1936 г. отправился с визитом во Францию: 19 августа он был уже в Париже. Таким образом, совещание, о котором вел речь Ворошилов, могло состояться между 25 июля и 13 августа 1936 г.

Известно также и то, что 7 августа 1936 г. у Ворошилова состоялся разговор с Уборевичем, в Москве, о переводе последнего в центральный аппарат на должность начальника ВВС РККА. «Дело в следующем, — писал Уборевич, — 7 августа т. Ворошилов заявил мне, что он решил разделить БВО на два округа (что якобы я усиленно об этом всех прошу), а меня — взять в Москву на авиацию. Я категорически возражал против назначения меня на авиацию. Я сказал, что в ЦК беспокоить тов. Сталина не пойду, но что Ворошилову достаточно ясна самому вся неделовитость и нецелесообразность этой комбинации. После этого разговора я очень много об этом думал, и мое возражение против решения Ворошилова укрепилось еще больше».

По поводу своего предполагаемого назначения Уборевич 17 августа 1936 г. из Смоленска обращался к Т.К. Орджоникидзе с письмом, в котором просил его воздействовать на Ворошилова отказаться от этой идеи. Известно также, что Уборевич в связи с этим пытался поговорить со Сталиным. «Я был тогда в Сочи, — вспоминал Сталин, — указал ему: «Не приму, у вас есть нарком». В Сочи Сталин отправился 14 августа. Однако к Орджоникидзе он писал, как сам сообщал в письме, до обращения к Сталину. Следовательно, Уборевич обращался к Сталину после 17 августа, вероятно, после того, как Сталин в своем письме Кагановичу от 16 августа 1936 г. рекомендовал дать Уборевичу должность не «начальника ВВС РККА», а «командующего ВВС РККА».

В своем письме к Орджоникидзе от 17 августа 1936 г. Уборевич ничего не говорит о каком-либо совещании, на котором Гамарник «атаковал» Ворошилова. Скорее всего, совещание, о котором вспоминал Ворошилов, произошло уже после 7 августа, но до отъезда Сталина в отпуск. Подтолкнуть Уборевича выступить против Ворошилова, присоединившись к «группе Гамарника-Якира», могло действительно какое-то особое событие, которое должно было поставить его почти в безвыходное положение.

Он понимал, что лишение его войск Б ВО весьма ущербно не только для его карьеры, но и, быть может, для судьбы в целом. Войска, находившиеся в его распоряжении, все-таки могли как-то вынуждать Ворошилова (да и Сталина) вести себя осторожно по отношению к Уборевичу. Поэтому задуманный Ворошиловым план мог означать в конечном итоге завершение карьеры Уборевича. У него уже был печальный опыт работы в центре на одной из самых высоких должностей. Все сказанное позволяет предположить, что совещание, о котором говорил Ворошилов, происходило после 7 августа 1936 г. Таким образом, временной диапазон суживается до промежутка между 7 и 13 августа.

В своих показаниях комкор Кутяков, арестованный в тот же день, что и комкор Фельдман, 15 мая 1937 г., воспроизводил свой разговор с Фельдманом. Кутяков утверждал, что от своего собеседника он узнал «о наличии в РККА группы лиц высшего начсостава, недовольных Ворошиловым и борющихся за смену руководства Наркомата. Фельдман сказал, что в эту группу входят Тухачевский, Гамарник и другие». Однако Кутяков, обращаясь к следствию, просил «учесть, что политически никогда не сочувствовал Тухачевскому и Уборевичу, считал их «белой костью», представителями вновь нарождающейся военной аристократии». В подтверждение этому есть свидетельство А.И. Седякина в его выступлении на заседании Военного совета 4 июня 1937 г., в котором он сообщал, что Кутяков «со страшной ненавистью говорил всегда о Тухачевском: «Это же не наш человек, это — враг. Разве можно ему доверять?»

Это значит, что он согласился принять участие в этой антиворошиловской группировке потому, что она возглавлялась не Тухачевским и не Уборевичем.

В связи с этими показаниями Кутякова уместно процитировать его дневниковую запись от 27 августа 1936 г.: «Умер главком С.С. Каменев. Старик сделал свое дело и незаметно ушел восвояси. Вопрос времени, все там будем. Наступает время, когда все ветераны Гражданской войны уйдут из жизни: одних расстреляют, другие, как Томский, сами покончат с собой, третьи, как Каменев, уйдут в могилу». Томский застрелился 22 августа 1936 г.

Нельзя не обратить внимания на то, что Кутяков 27 августа 1936 г. считает, что «наступает время», когда он либо будет расстрелян, либо ему придется «покончить с собой». К последней мысли он возвращается в своей записи от 20 апреля 1937 г. «Вот и терпи теперь, — записал он, — если хочешь есть раз в сутки щи. Не хочешь? В твоем распоряжении четыре револьвера, нажми курок, и конец». Иными словами, он набросал альтернативные варианты: «есть раз в сутки щи» в тюрьме или самоубийство. Судя по обеим записям, уже к концу августа 1936 г. у Кутякова, видимо, были определенные основания ожидать ареста и расстрела либо самому застрелиться. Он был участником этой «группы заговорщиков», возглавлявшейся Гамарником, Якиром, а также (во вторую очередь) Уборевичем, Тухачевским. Собственно, он согласился войти в эту группу потому, что ее возглавлял не Тухачевский или Уборевич, которых он не переносил и вряд ли поддержал бы, а Гамарник и Якир. А столь мрачные, пессимистические настроения в его записях можно понять, как следствие неудачи попытки свалить Ворошилова, предпринятой в августе 1936 г., до 25 августа.

Возникает вопрос: если поведение Уборевича можно понять как реакцию на решение Ворошилова отнять у него Белорусский военный округ, воспрепятствовать чему он в одиночку не мог, то что же побудило к антиворошиловским действиям Гамарника и Якира?

Похоже, что толчком к этому было начало репрессий в отношении командиров, в том числе высших, на Украине. Как известно, еще 7 июля 1936 г. был арестован по обвинению в подготовке покушения на Ворошилова комдив Д. Шмидт. Затем, 14 августа 1936 г., арестовали его бывшего начальника по службе в червоных казаках, помощника командующего Ленинградским военным округом комкора В.М. Примакова. Затем, в сентябре 1936 г., был арестован еще один бывший червоный казак, помощник командующего Киевским военным округом комкор Туровский. В то же время арестам подвергся и ряд офицеров среднего звена, близко связанных в прошлом с Примаковым. Формально их аресты были обусловлены якобы принадлежностью их к подпольной троцкистской организации, поскольку в 1923–1927 гг. все они долгое или короткое время поддерживали Троцкого. Но, по существу, аресты были произведены в войсках, подчиненных Якиру. Всякому мало-мальски сведущему в технологии политической борьбы было ясно, что эти аресты, рано или поздно, должны были привести к отставке и аресту самого Якира. Почему же командарм Якир, которому с 1925 г. так доверял Сталин, к 1936 г. оказался фигурой для него подозрительной и неугодной?

Пожалуй, первые зерна ненадежности Якира в глазах Сталина были посеяны в 1930 г., когда Якир, Гамарник и Дубовой должны были решить вопрос о виновности Тухачевского: действительно ли он намеревался, при благоприятных для себя условиях, взять власть в свои руки и установить военную диктатуру (как показывали Какурин и Троицкий) или нет? Слишком много было в следственных материалах в пользу его виновности. Однако все трое, включая прежде всего Якира, заявили, что Тухачевский не виновен.

Второй случай, вызвавший уже открытое недовольство Сталина командующим Украинским военным округом, имел место в 1933 г., когда Якир вмешался в процесс коллективизации на Украине, обратив внимание на слишком жесткие способы ее проведения и трагические последствия. Сталин тогда выразил недовольство тем, что военные вмешиваются не в свое дело.

Однако первые признаки едва скрытого неблаговоления Сталина к Якиру обнаружились в начале 1935 г. Они были слишком заметны всем и, уж конечно, самому Якиру, человеку умному и достаточно опытному в политических интригах. И хотя те или иные неприятные для Якира распоряжения исходили от Ворошилова как наркома, однако трудно было не понять, что вопросы, касающиеся карьеры первых лиц в военной элите, рассматривались на самом высшем уровне, а решения принимались не без санкции Сталина, если не по его инициативе.

В начале 1935 г. на самом высшем политическом уровне рассматривался вопрос о преобразовании Штаба РККА в Генеральный штаб. Кандидатура Якира была выдвинута на должность начальника Генерального штаба. Это был весьма удобный случай убрать Якира с Украины и перевести его в центр. Ситуация, аналогичная той, что имела место на рубеже 1933–1934 гг., когда пытались выманить Тухачевского с Западного фронта, также предлагая ему высокую должность в центральном управлении РККА. Якир отказался. Пост был очень высокий, но явно не для Якира: как начальник Генштаба он, конечно же, был бы не своем месте.

Тогда была предпринята попытка вынудить Якира покинуть Украину или, по меньшей мере, урезать масштабы его военной власти на Украине иным путем. Ворошилов решил разделить Украинский военный округ. Якир «был против деления Украинского военного округа». Этот перевод означал отрыв его от Украины и от реальных войск. Оказавшись в Москве, Якир становился в военном и политическом отношении совершенно беззащитным. То он был, в сущности, пожалуй, самой сильной политической фигурой на Украине: в его руках были самые многочисленные войска, самый сильный округ. В его руках была вся Украина. Недаром в комсоставе Красной Армии шли разговоры о «батьковщине», о «Якире-батьке», который может позволить себе даже не подчиняться решениям Москвы. «Якир не захотел — Якир не идет». Он какую-то силу имел, т. Сталин», — вспоминал Дубовой.

Однако Якира все-таки заставили согласиться на разделение Украинского военного округа на два — Киевский (оставленный за ним) и Харьковский (переданный под команду Дубового). Это, как известно, произошло в мае 1935 г. Полностью отнять Украину у Якира не удалось, но часть ее оторвать — получилось. Это было несомненное поражение Якира в уже начавшейся борьбе со Сталиным (хотя непосредственным противником Якира формально оказывался Ворошилов).

Летом 1935 г. была вновь предпринята попытка убрать Якира с Украины, лишить его и оставшейся в его распоряжении «Киевщины». Ситуация вроде бы была объективная — очень плохо шли дела с военно-воздушными силами, слишком много было нареканий к их начальнику Я.И. Алкснису. Сталин предложил Якиру оставить полностью Украину и перебраться в Москву на руководство ВВС РККА в должности заместителя наркома. Решение это изначально держалось в секрете. «В 1935 г. вы с Климент Ефремовичем в Политбюро решаете на авиацию Якира послать, — вспоминал Дубовой, обращаясь к Сталину. — Климент Ефремович мне объявляет в вагоне, только говорит: «Ты ему не болтай». Ворошилов имел в виду Якира. Следует отметить, что эту идею поддержал и Тухачевский, всячески уговаривая Якира согласиться на перевод в Москву. Трудно сказать, сознательно ли Тухачевский «подыгрывал» Сталину и Ворошилову или не очень высоко ценя оперативный авторитет Якира, но признавая в нем выдающиеся военно-организаторские способности, желал в интересах дела передачи в руки Якира руководство авиацией. Во всяком случае, это вполне соответствовало желаниям Сталина и Ворошилова.

Но Якир и в этом случае отказался, сославшись на состояние здоровья. Его поддержал Уборевич. Совместная позиция командующих двумя самыми сильными военными округами вызывала несомненное опасение. Сталин решил не настаивать и под благовидным предлогом временно отступить. 27 сентября 1935 г. Сталин и Ворошилов (из отпуска) писали Кагановичу и Молотову: «Состояние здоровья Якира вынуждает отказаться от перевода его в Москву. Предлагаем оставить начальником ВС Алксниса. Договорились о мерах, которые должны улучшить руководство воздушными силами».

Такое упорство Якира в нежелании уходить с Украины и лишаться войск вызвало уже серьезное беспокойство у Сталина. Беспокойство было вызвано не только тем, что Якир отказывается выполнять решения Сталина и Политбюро, но и тем, что такого рода неподчинение усиливало властный авторитет Якира, который осмеливается противостоять Кремлю. «Якир не захотел — Якир не идет». Он какую-то силу имел, т. Сталин», — еще раз повторю сказанное Дубовым, невольно выразившим впечатление, которое производило поведение Якира не только на Дубового. «Он систематически не хотел уйти в Украины, — делал вывод Дубовой. — Теперь понятно, почему он не хотел». А Ворошилов, реагируя на рассуждения Дубового, проговорился о реакции Сталина на эти постоянные отказы и неподчинение Якира: «Тов. Сталин сказал, что тут что-то серьезное есть, раз он не хочет ехать с Украины. Теперь многое можно говорить. Но я не хотел этих людей иметь здесь на авиации». Примечательно окончание реплики Ворошилова: он достаточно откровенно признался, что перевести Якира с Украины в Москву — это не его, Ворошилова, идея. Он «не хотел этих людей (Ворошилов имел в виду и Якира, и Уборевича. — С.М.) иметь здесь, на авиации». Этого очень хотел Сталин. Это Сталин считал целесообразным с политической точки зрения забрать у Якира Украину, которая вот-вот выйдет из подчинения Кремлю, и поместить его рядом, сделать легко контролируемым и послушным. Но это понимал и Якир. Беспокойство Сталина могло вызвать, как отмечено выше, и то, что позиция Якира была поддержана Уборевичем. Это было как бы совместное выступление двух самых сильных и авторитетных командующих.

Явное и, можно сказать, демонстративное неблаговоление Сталина к Якиру, Гамарнику и Уборевичу проявилось во время распределения персональных званий в ноябре 1935 г. Как известно, высшее почетное звание Маршала Советского Союза получили пять высших офицеров Красной Армии (в алфавитном порядке): Блюхер, Буденный, Ворошилов, Егоров, Тухачевский.

Никто в высшем комсоставе Красной Армии не оспаривал право на это высшее воинское звание у Тухачевского: это был один из самых знаменитых и общепризнанных по своему военному авторитету не только в Красной Армии и СССР, но и за рубежом советских военачальников. К тому же он занимал должность заместителя наркома обороны СССР, и все знали, что это он является создателем «новой», модернизированной Красной Армии.

Все признавали номенклатурное право на это звание Ворошилова — как наркома обороны СССР, хотя, разумеется, все понимали, что как военачальник Ворошилов близок к «нулю».

Трудно было оспаривать право на маршальское звание у Буденного — самого популярного в массах, в том числе и за рубежом, советского военачальника, хотя уровень его военного авторитета был весьма низким, в основном — в прошлом.

Хотя к 1935 г. имелись весьма серьезные нарекания со стороны высшего комсостава к Егорову как начальнику Генерального штаба, авторитет его со времен Гражданской войны значительно понизился. Однако большинство высших командиров Красной Армии согласны были признать за ним право на звание маршала за былые заслуги и учитывая занимаемую им должность.

А вот присвоение звания Маршала Советского Союза Блюхеру очень многими, если не большинством «советских генералов», признавалось не по заслугам, несмотря на популяризацию его имени в официальной пропаганде, начиная с 1929 г., т. е. с событий на КВЖД. Прежде всего своего недовольства не скрывали Якир и Уборевич. К 1935 г., всем было известно, подчиненная Блюхеру ОКДВА по боевой подготовке очень отставала от других военных округов, прежде всего от Украинского (Киевского) и Белорусского — самых лучших. Начиная с 1931 г. поток критики Блюхера не прекращался, обсуждался вопрос о снятии его с должности командующего ОКДВА. Вне всякого сомнения, как высший командир, Блюхер был значительно ниже Якира и Уборевича. Он не пользовался большим авторитетом у высшего комсостава ни как личность, ни как военный специалист. Уборевич еще в годы Гражданской войны был включен в четверку самых выдающихся советских военачальников вместе с Тухачевским, Фрунзе и Егоровым, не имевшими высшего военного (академического) образования и «причисленными» к Генштабу (в 1922 г.) за выдающиеся полководческие заслуги.

С другой стороны, присвоив Уборевичу и Якиру звание командармов 1 ранга вместе с Беловым, Шапошниковым и С.С. Каменевым, их уравняли с указанными высшими офицерами. И если Якир и Уборевич могли еще согласиться с присвоением этого звания С.С. Каменеву, даже если бы он получил звание маршала, как бывший Главком Вооруженных сил Советской Республики, обеспечивший своим руководством победу Красной Армии в Гражданской войне (Каменев претендовал на это звание), то они не скрывали своего возмущения тем, что их намеренно унизили, уравняв с Беловым и Шапошниковым, которые, конечно же, не пользовались в Красной Армии слишком большим авторитетом. И Якир, и Уборевич почти не скрывали своих претензий на звание маршала, полагая, что они имеют на него гораздо больше права, чем Блюхер. То, что Сталин официально обозначил как военачальников «второго сорта», а никто не сомневался в том, что решающее слово в присвоении тех или иных воинских званий имел не Ворошилов, а Сталин, могло значить лишь недовольство и враждебность последнего в отношении Якира и Уборевича. Он официально и совершенно незаслуженно указал на них как на «генералов» более худших, чем Блюхер. Кстати, в контексте всего сказанного выше полное право претендовать на маршальское звание имел и начальник Политуправления РККА Гамарник. Конечно, он не был профессиональным военным, но ведь и Ворошилов тоже таковым не был, а авторитет Гамарника в Красной Армии к 1935 г. был, пожалуй, не меньший, а то и больший, чем у Ворошилова. Но у Ворошилова этот авторитет был создан преимущественно правительственной пропагандой, а Гамарник заслужил его своим реальным поведением.

И вот, после предпринятых неудачных попыток отнять у Якира Украину, Сталин обрел полную уверенность в ненадежности Якира, и в случае какой-либо политической неустойчивости, политической борьбы он не мог рассчитывать на Якира и на Украину. Неизвестно, что может в критической ситуации «продиктовать» Украина, Якир, самый сильный и самый подготовленный Киевский военный округ, находящийся на границе с Польшей. Ситуация была признана слишком опасной, и были предприняты уже действия иного, самого решительного рода: начались аресты якировских командиров, через которые, рано или поздно, можно было выйти и на Якира.

Прямое наступление на Сталина уже было невозможно, во всяком случае рискованно. Нельзя было давать кому-либо повод обвинить Якира и его сторонников в заговоре и подготовке государственного переворота. Решено было вырвать из рук Сталина Красную Армию, а для этого — «свергнуть» Ворошилова.

Поддержку в этом деле Якир прежде всего нашел в начальнике ПУ РККА, 1-м заместителе наркома Я.Б. Гамарнике, чрезвычайно влиятельном и уважаемом за исключительно высокие, почти безупречные, нравственные качества. У Гамарника тоже были основания для опасений и самообороны.

Если лично Якира упрекнуть в «троцкистском прошлом» было невозможно (подозрения Кагановича ни на чем не основывались). Троцкий ни намеком не вспомнил о чем-либо, что могло бы скомпрометировать Якира как своего приверженца или хотя бы ему когда-либо симпатизировавшем. У Гамарника не все в этом отношении было так безупречно.

«Ян Гамарник выделился политическими и административными способностями в провинциальном масштабе, — писал о нем Троцкий 17 июня 1937 г. — В 1924 г. я слышал о нем как об украинском «троцкисте». Личные связи с ним у меня уже оборвались. Радикально покончил он с «троцкизмом» еще в 1925 г. Для перевоспитания его отправили на Дальний Восток». Так что, начавшаяся чистка советских учреждений снизу доверху, а с начала 1936 г. и армии, могла легко захлестнуть и Гамарника. Как человек, находившийся не только близко к этому процессу, но по должности обязанный и вынужденный в этом участвовать, он лучше многих других понимал тенденцию «чистки», которая начинала выходить из-под контроля и самого Сталина. Кроме того, критика Блюхера так или иначе затрагивала репутацию и Гамарника. Ведь он от Наркомата обороны курировал Дальний Восток, ОКДВА и ее боевую подготовку. Замечания в адрес Блюхера и претензии, ему предъявлявшиеся, были в то же время замечаниями и претензиями, обращенными к Гамарнику. Но были и иные поводы и основания для его беспокойства за свою карьеру, да и за жизнь.

9 апреля 1936 г. Сталин выдвинул Тухачевского на должность 1-го заместителя наркома обороны СССР. До этого, с лета 1934 г., на эту должность был назначен Гамарник. Собственно говоря, его с этой должности в апреле 1936 г. и не снимали. Однако у него появился соперник — еще один 1-й заместитель наркома. Сталин это понимал и делал сознательно, руководствуясь древним принципом властителя, стремящегося к укреплению власти в условиях, когда появляются новые претенденты на большую власть: divide et impera — «разделяй и властвуй». Надо было ослабить авторитет и влияние Гамарника в Красной Армии и в высшем комсоставе, и он, Сталин, назначает еще одного 1-го заместителя — Тухачевского. Кроме того, Тухачевский в последние годы был вполне «покладистым» и казался политически более надежным, чем Гамарник, лично близкий к Якиру. Хотя, как отмечалось выше, возникли сомнения и в его лояльности во время пребывания во Франции. Во всяком случае, во-первых, вести борьбу одновременно с несколькими военными вождями он опасался: они могли объединиться. Во-вторых, Тухачевский в военно-политическом отношении вряд ли мог представлять серьезную угрозу: в его руках не было реальных войск, он не пользовался поддержкой большинства представителей военной элиты. Без Якира или Уборевича, их поддержки и их войск Тухачевский не представлял серьезной угрозы. Во всяком случае, в отношении его до поры до времени можно было повременить. А пока Тухачевского, его честолюбие можно было использовать в борьбе против этой группы — Якира — Гамарника — Уборевича.

Впрочем, назначение было, в общем-то, вполне обоснованным: самым слабым местом в Красной Армии была ее профессиональная боевая подготовка. Тухачевскому поручается именно этот участок, создается отдельное, подчиненное непосредственно наркому Управление боевой подготовки РККА, начальником которого назначают Тухачевского в ранге 1-го замнаркома. Все вполне логично, и в то же время, условно говоря, половину власти у Гамарника отняли.

Этот ход Сталина был исключительно удачным: так он удовлетворял, хотя бы временно, амбиции и обиды Тухачевского, посеяв в его мечтах надежды на занятие в ближайшем будущем должности наркома обороны («колея» известная: в свое время Фрунзе занял ступеньку замнаркома, как трамплин к прыжку на вершину военной власти). При этом Сталин понимал, что у Тухачевского нет сильной моральной поддержки в высшем комсоставе, этим назначением он обязан ему, Сталину. Поэтому нет опасности, что Тухачевский, по крайней мере в ближайшее время, сможет политически и нравственно заметно влиять на умонастроения комсостава. Тем более что у него натянутые отношения и с Ворошиловым, и с Егоровым, и с Уборевичем, и с Якиром; враждебные с Буденным и некоторыми другими высшими командирами. В этом отношении интересно замечание Буденного на заседании Военного совета 1–4 июня 1937 г.:

«Непонятна была его (Гамарника. — С.М.) роль в сводничестве Якира с Уборевичем и Тухачевским, — сказал он. — И говорил я с Гамарником по этим вопросам. Содержание ответов меня не удовлетворяло. Он говорил, что это директива т. Ворошилова: «Ликвидировать «междоусобицу» между тремя зубрами». Тухачевский подтверждал на следствии, что «у меня с Уборевичем были натянутые отношения». Об определенных разногласиях между Тухачевским и Якиром говорил на следствии Уборевич. Надо сказать, что и отношения между Уборевичем и Якиром тоже были не блестящие. «Если взять Уборевича и Якира, — отмечал один из высших офицеров на заседании Военного совета 4 июня 1937 г., — то у этих людей, помимо принципиальных расхождений в военных вопросах, существуют, быть может, личные такие нехорошие взаимоотношения, что они друг друга недолюбливают то ли на почве зависти, то ли на почве соревнования и т. д.». В этом отношении показательна реакция Уборевича на книгу И.С. Кутякова «Киевские Канны», в которой он критически подошел к освещению действий войск Юго-Западного фронта, в частности 1-й Конной армии в 1920 г. Вот что в связи с этим говорил на заседании Военного совета 3 июня 1937 г. К.А. Мерецков:

«Встречаю Уборевича опять, — вспоминал он, — в Москве и спрашиваю: «Как с книгой Кутякова, к которой вы мне приказали написать заключение?» — А вы знаете, что там разделывают Ворошилова, Якира и всю эту компанию, как они дрались на войне? Пусть напечатают, посмотрит народ». Судя по приведенному эпизоду, для Уборевича и Ворошилов, и Якир принадлежали к одной, господствующей и враждебной Уборевичу группировке в советской военной элите.

Конфликт разгорелся, скорее всего, после 2 марта 1936 г., он сохранялся и во время стратегической игры в апреле 1936 г. Чтобы ослабить влияние «группы Гамарника — Якира», Сталин сделал Тухачевского 1-м замнаркома 9 апреля 1936 г., т. е. уравнял его в должности с Гамарником, с одной стороны, и усилил его соперничество с Ворошиловым — с другой. На это была направлена и определенная политика в присвоении воинских званий в ноябре 1935 г.: Тухачевский, Егоров, Блюхер (несмотря на критику), Буденный и Ворошилов стали маршалами, а Уборевич, Якир не получили маршальских званий, как и Гамарник, а были уравнены с Беловым и Шапошниковым. По званию Тухачевский оказался выше Гамарника, Якира и Уборевича. Это лишь усилило соперничество.

Таким образом, у Гамарника были основания для беспокойства. Выход оставался один: вместе с Якиром, привлекая многих недовольных командиров, прежде всего высших, вынудить Сталина отправить в отставку Ворошилова. Независимо от того, кто его заменит, позиции Сталина в армии будут серьезнейшим образом ослаблены и действия в отношении высшего комсостава, хотя бы на какое-то время, парализованы. В плане рассматриваемого вопроса представляет интерес ситуация, сложившаяся осенью 1936 г. вокруг маршала Блюхера.

Слухи о близком смещении Блюхера проникли за границу, в русское зарубежье, уже в августе 1936 г. Это было косвенным указанием на то, что вопрос этот в высших военных и правительственных кругах уже обсуждался. В номере газеты «Возрождение» от 6 сентября 1936 г. сообщалось, что «Блюхер попал в опалу». «Блюхера подозревают в троцкизме», — отмечал автор публикации. 3 октября в той же газете напоминали, что «Блюхер, несколько лет тому назад подозревавшийся в сочувствии Сырцову, тоже, по-видимому, вызывает своей позицией какие-то опасения. Ягода настаивал на том, что Блюхера надо сместить». Указания на Г. Ягоду примечательны, учитывая, что агентурное сообщение 21 сентября 1936 г. пришло еще в бытность его руководителем НКВД. Иными словами, основания для подозрений находятся в НКВД. По свидетельству ответственного работника дальневосточного НКВД Г. Люшкова, сбежавшего в 1938 г. в Японию, как-то в подвыпившем состоянии, «Блюхер ругал НКВД за проводимые аресты, а также ругал Ворошилова, Лазаря Кагановича и др. Блюхер признался, что до устранения Рыкова он был связан с ним и часто получал от того письма, что «правые» хотят видеть его, Блюхера, во главе Красной Армии».

Информация о близких отношениях между Блюхером и Рыковым в конце 20-х гг. поступала и из других источников. Люшков, комментируя высказывания маршала, считал, «что вообще Блюхер очень любит власть. Его не удовлетворяет уже та роль, которую он играет на Дальнем Востоке, он хочет большего. Он считает себя выше Ворошилова. Политически сомнительно, что он удовлетворен общей ситуацией, хотя и весьма осторожен. В армии он более популярен, чем Ворошилов». В обзоре военно-политической ситуации в СССР в журнале «Часовой» отмечалось, что «маршал Блюхер — это человек, на которого стоит обратить внимание. Конечно, все легенды о том, что он играет в «бонапарты», что у него есть тайные сношения с японцами и прочее, следует принимать на 90 % с большой осторожностью. Однако несомненно одно: из всех военачальников СССР Блюхер только один ведет совершенно независимую линию».

Русские политические деятели в эмигрантских кругах, рассуждая о советско-японских отношениях кратко, но красноречиво, замечали, что советское правительство «на открытое столкновение не пойдет, но Москва может решить одно, а Блюхер — другое». Таково было сложившееся мнение о весьма «независимом» политическом положении и поведении Блюхера.

«И вот начинается кампания, очень серьезная кампания, — возмущался Сталин, защищая Блюхера на заседании Военного совета 2 июня 1937 г. — Хотят Блюхера снять. Агитацию ведет Гамарник, ведет Аронштам. Так они ловко ведут, что подняли почти все окружение Блюхера против него. Более того, они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять. Почему, спрашивается, объясните, в чем дело? Вот он выпивает. Вот он рано утром не встает, не ходит по войскам. Устарел, новых методов работы не понимает. Путна бомбардирует. Аронштам бомбардирует нас в Москве, бомбардирует Гамарник».

Значительная часть критических замечаний в адрес Блюхера была обоснованна. Действительно, по воспоминаниям генерала А. Хрулева, «Блюхер последние годы очень много пил и обосновывал это тем, что его страшно мучила экзема кожи, и он, якобы желая избавиться от болей этой экземы, употреблял очень много спиртных напитков».

И маршал И.С. Конев отмечал, что «в последнее время он (Блюхер) вообще был в тяжелом моральном состоянии, сильно пил, опустился». Поговаривали и о широких «амурных увлечениях» маршала. Впрочем, эти упреки скорее были внешним поводом для более серьезных замечаний. Наиболее веским аргументом в пользу отставки Блюхера было укоренившееся мнение об оперативно-тактической отсталости маршала и его несостоятельности как командующего, а также то, что постоянно болеющий и лечащийся Блюхер в общей сложности приблизительно полгода находится вне ОКДВА, на лечении, и фактически в это время армией не командует. «Блюхер был к тридцать седьмому году человеком с прошлым, но без будущего, — считал Конев, — человеком, который по уровню своих знаний, представлений недалеко ушел от Гражданской войны и принадлежал к той категории, которую представляли собой к началу войны Ворошилов, Буденный и некоторые бывшие конармейцы, жившие несовременными, прошлыми взглядами. Представить себе, что Блюхер справился бы в современной войне с фронтом, невозможно. Видимо, он с этим справился бы не лучше Ворошилова или Буденного. Во всяком случае, такую небольшую операцию, как хасанские события, Блюхер провалил». Боевые действия ОКДВА и управление войсками во время боев на озере Хасан в 1938 г. были действительно неудачными и неумелыми практически на всех уровнях, от рядового бойца до командующего армией. Правда, следует иметь в виду, что репрессии 1937–1938 гг. к этому времени значительно ослабили командный состав ОКДВА и деморализовали, в том числе и ее командующего. Однако судить о низком уровне боевой подготовки ОКДВА можно было уже в 1935–1936 гг.

Еще на пленуме РВС СССР в октябре 1930 г. Тухачевский, рассуждая о боевой подготовке войск «победоносной Дальневосточной армии т. Блюхера», как бы «мимоходом» отметил, что «наши недостатки в организации управления и в тактической подготовке настолько велики, что на это нужно обратить решительное внимание. Они сказались и в действиях ОКДВА». В те годы и за рубежом расценивали боевые действия ОКДВА Блюхера на КВЖД в 1929 г. как неудачные, даже как поражение Красной Армии.

В.К. Путна и Б.С. Горбачев, в 1931–1933 гг. находившиеся в должности помощников командующего ОКДВА Блюхера, весьма критично отзывались о его способностях и профессиональной подготовленности к командованию ОКДВА. Фактически у Блюхера не сложились нормальные служебные отношения ни с одним из его заместителей и командующих Приморской и Забайкальской группами войск (помимо Путны и Горбачева, это также И.Ф. Федько и И.К. Грязнов). Резкой критике подверг Блюхера как командующего А. Лапин, направленный из Белорусского военного округа в ОКДВА в самом конце 1934 г. на должность командующего ВВС.

Анализ приведенного фрагмента речи Сталина приводит к интересным наблюдениям и выводам. «Агитацию ведет Гамарник, ведет Аронштам… они убедили руководящий состав военного центра, что надо снять (Блюхера. — С.М.)». Аронштам в это время был начальником Политуправления ОКДВА. Следовательно, он и Гамарник все-таки «убедили» Ворошилова в необходимости отставки Блюхера. Решение о его снятии, таким образом, было принято еще до поездки Гамарника на Дальний Восток, к началу сентября 1936 г. Из вышецитированного фрагмента выступления Сталина следует, что «они (т. е. Гамарник и Аронштам. — С.М) убедили руководящий состав военного центра (т. е. Ворошилова, Тухачевского и Егорова. — С.М.), что (Блюхера. — С.М.) надо снять». Следовательно, решение принимал Ворошилов, поручивший Гамарнику подготовить этот акт во время поездки по Дальнему Востоку. Косвенным подтверждением всему сказанному выше, очевидно, может служить подготовка общественного мнения, как за рубежом, так и в СССР, благодаря «утечке информации». Неспроста уже 6 сентября 1936 г. в «Возрождении» появилась заметка об «опале Блюхера», а затем и мотивация этой опалы тем, что маршал якобы попал в «опалу» из-за своей приверженности к «троцкизму» и к «бухаринцам». В этом же контексте следует понимать и появление «компромата» на Блюхера в НКВД в сентябре 1936 г. о будто бы имевшей место связи маршала с иностранной разведкой. Видимо, в этом направлении уже начали проводить кадровые перестановки еще раньше: в марте 1936 г. на должность начальника штаба ОКДВА был назначен опытный генштабист Богомягков. В плане всего сказанного выше любопытные свидетельства оставила вдова маршала.

«Летом 1936 г. для инспектирования ОКДВА на Дальний Восток, в Хабаровск, приехал Ян Борисович Гамарник — заместитель председателя РВС СССР и начальник Политуправления РККА, — вспоминала она. — Встречи были в штабе, в нашем доме Ян Борисович не был». Она ошибается: 1 сентября 1936 г. Гамарник еще принимал участие в заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Следовательно, на Дальний Восток, в ОКДВА, Гамарник отправился после 1 сентября.

«Деловые отношения между ним и Блюхером не складывались. Василий Константинович был хмурым, резким, очень озабоченным. При отъезде Гамарника в Москву он, сказавшись больным, провожать высокого московского гостя и начальника не поехал, что выглядело демонстрацией со стороны Василия Константиновича по отношению к Я.Б. Гамарнику. Несколько позже муж решил в дороге нагнать поезд, с которым уехал Гамарник. Видимо, Василий Константинович все рассчитал. Перед отъездом на вокзал он сказал мне: «Все очень сложно, я поеду и догоню Гамарника. Так нужно. А ты готовься к срочному отъезду из Хабаровска, по-видимому, мы скоро уедем. Посмотри, чтобы все необходимое у нас было в порядке. Задерживаться не буду. Пришлю телеграмму». Мы условились: речь в телеграмме будет о Лиде (моя сестра, жившая в Симферополе). Если будет сообщение, что она приедет, — это будет означать, что мы в Хабаровске остаемся, если же не приедет — значит, уезжаем. Телеграмму из Читы я получила: «Лида приедет». Вскоре приехал муж, сумрачный, бремя тяжелых дум одолевало его. Не справившись с собою, он рассказал, что с Гамарником (встреча состоялась на пути ст. Бочкарева-Чита) был продолжительный разговор, в котором Я.Б. Гамарник предложил Василию Константиновичу убрать меня, как лицо подставное («объявим ее замешанной в шпионаже, тем самым обелим вас: молодая жена»). На что Василий Константинович ответил (привожу его слова дословно): «Она не только моя жена, но и мать моего ребенка, и пока я жив, ни один волос не упадет с ее головы».

Из приведенного в свидетельстве вдовы маршала разговора Блюхера с Гамарником в Чите ясно одно — отставка маршала готовилась и, по существу, перед поездкой Гамарника на Дальний Восток была уже предрешена. Судя по контексту воспоминания и готовности маршала к отставке, Гамарник, очевидно, получил на это полномочия, но не он был инициатором отставки маршала.

Вряд ли в качестве причин намечавшейся отставки можно рассматривать поступившее в сентябре 1936 г. в НКВД агентурное сообщение из Германии об участии Блюхера в заговоре, о том, что он симпатизирует Германии и намерен отделить Дальний Восток от СССР. Сомнительно, чтобы эту роль сыграло новое агентурное сообщение о маршале, 21 сентября 1936 г. направленное Ежову для ЦК ВКП (б) и Сталина. Гамарник уехал из Москвы в начале сентября 1936 г… Все это, как было выше сказано, скорее всего служило подготовке общественно-политической мотивации отставки Блюхера для высших политических и военных кругов, а также в целом для общественного мнения в СССР.

Гамарник возвратился в Москву в ноябре 1936 г. Позиция Гамарника относительно судьбы маршала изменилась еще там, на Дальнем Востоке. Решение об оставлении Блюхера в должности командующего ОКДВА было принято в конце октября или начале ноября 1936 г. Вряд ли его принимал сам Гамарник. Похоже, что он к этому времени получил какие-то указания из Москвы. Сложившаяся политическая ситуация, несомненно, вызвавшая беспокойство Сталина, видимо, вынудила его временно примириться с Блюхером, представив себя его защитником и покровителем, и всю ответственность свалить на Гамарника, Тухачевского и др.

«Наконец, созываем совещание, — процитирую еще раз сказанное Сталиным. — Когда он (Блюхер. —С.М.) приезжает, видимся с ним. Мужик как мужик, неплохой. Созываем совещание в зале ЦК. Он, конечно, разумнее, опытнее, чем любой Тухачевский, чем любой Уборевич, чем любой Якир». Так мотивирует Сталин свое мнение о Блюхере, точнее, изменение этого мнения.

В контексте рассматриваемой нами проблемы важно и показательно последнее сталинское замечание: «Мы тогда Гамарника ругали, а Тухачевский его поддерживал. Это единственный случай сговоренности». Тогда — надо полагать, на этом совещании. За что же ругали? Если Гамарник отказался от идеи снятия Блюхера, как о том свидетельствует вдова последнего, значит, ругали именно за это, за невыполнение поручения. Получается действительно так: Ворошилов принимает решение о снятии Блюхера (несомненно, санкционированное Сталиным). Ягода готовит компрометирующие Блюхера документы, якобы в «шпионаже», а Гамарник не выполняет решение, вынуждая пригласить Блюхера в Москву. И вот когда «Гамарника ругали», то «Тухачевский его поддерживал». Получалось, что Гамарник вместе с Тухачевским выступил против линии Ворошилова — Сталина. Такое совместное выступление и было квалифицировано как «сговор» или «заговор Гамарника и Тухачевского».

Мимоходом сделанное сообщение Сталина о том, что Тухачевский готов был отправиться на Дальний Восток командовать ОКДВА вместо Блюхера, достаточно любопытно, и это обстоятельство вынуждает задержать на нем внимание. Из контекста разных выступлений на заседании Военного совета 1–4 июня 1937 г. выясняется следующее.

После возвращения Гамарника с Дальнего Востока состоялось совещание у Ворошилова, в котором приняли участие Гамарник, Егоров, Тухачевский, Уборевич, Якир и Буденный.

Гамарник и Блюхер присутствовали на Чрезвычайном VIII съезде Советов СССР, который проходил в Москве с 25 ноября по 5 декабря 1936 г. Указанное совещание проходило еще до приезда в Москву Блюхера. Однако на заседании Военного совета при наркоме обороны, проходившем 13–19 октября 1936 г., Гамарника еще не было. Он находился в поездке по Дальнему Востоку и Сибири. Совещание состоялось, очевидно, в начале ноября 1936 г.

На самом совещании обсуждался вопрос о снятии с должности командующего ОКДВА маршала Блюхера. Однако кандидатура на его место не называлась и не обсуждалась. В кулуарных разговорах «Тухачевский сам говорил: «Если его снимают, меня пошлите». Блюхер, со слов Якира, указывал на аналогичную готовность Гамарника, который «заявлял: «Если так все развалилось, я готов поехать на Дальний Восток». Следовательно, Сталин несколько искажал ситуацию, обрисовывая ситуацию на указанном совещании: «И вот начинается кампания, очень серьезная кампания. Хотят Блюхера снять. И там же есть кандидатура. Ну уж, конечно, Тухачевский. Если не он, так кого же». Как видно из приведенных свидетельств того же Сталина, никакой определенной кандидатуры на замену Блюхера не было. В этом отношении был прав Буденный, возмущенно протестовавший, что на этом совещании «о кандидатуре и речи не было». Это были разговоры, в ходе которых действительно оба «первых зама» Ворошилова демонстрировали некую «жертвенность» — готовность взвалить на свои плечи бремя приведения в порядок ОКДВА. Есть сомнения, что их «самовыдвижения» не носили достаточно серьезного характера.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.