А. К. Туманский. ЗАДАНИЕ КОМАНДАРМА.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

А. К. Туманский. ЗАДАНИЕ КОМАНДАРМА.

Иеронимом Петровичем Уборевичем мне пришлось встречаться всего два раза, но обе эти встречи запомнились на всю жизнь.

Я служил в авиадивизионе, сформированном из нескольких многомоторных воздушных кораблей «Илья Муромец».

В сравнении с «фарманами», «ньюпорами», «вуазенами» и другими самолетами того времени это были надежные, обладавшие высокими летно-тактическими данными тяжелые корабли.

В августе 1920 года наш отряд получил приказ о переброске «Муромцев» из-под Минска на Южный фронт, в распоряжение 13-й армии, штаб которой стоял тогда в городе Александровске.

На снабжение нас поставили в группу известного в то время летчика И. У. Павлова. База располагалась у разъезда Воскресенского, где теперь построен Днепрогэс.

Командарм распорядился, чтобы я со своим экипажем вылетел утром на бомбежку станции Джанкой, а на обрат ном пути разбомбил вражеский аэродром у станции Федоровки.

С утра 8 сентября 1920 года небо обложили низкие темно- серые облака, лил дождь. Было ясно, что обычно выделяемые для охраны «муромца» истребители подняться в воздух не смогут. Павлов заволновался:

- А может, отставим полет? Подождем погоды?

- Ничего не случится, Иван Ульянович, - ответил я.- Приказ командарма надо выполнить.

Самолет шел сначала над самой землей, потом облачность рассеялась, и мы поднялись на высоту до 500 метров. Вот и Джанкой. Несколько заходов- и от станции, водокачки, железнодорожных путей и пакгаузов остались обломки. Мы полетели назад.

Подлетели к Федоровке. С двух коротких заходов сбросили весь запас бомб. Результат получился неплохой: из шести стоявших в ряд «хевилендов» четыре были уничтожены. Улетая, мы видели, как дымились их обломки. А ведь во врангелевской авиации таких машин было всего двадцать штук.

Весь экипаж сиял, когда мы вылезали из машины. Павлов первым, волнуясь, крепко всех обнял и расцеловал.

Я подробно доложил о бомбежке заданных объектов.

- А ты не врешь? - все еще не верил И. У. Павлов. - Не подведешь меня перед командармом?

Стало обидно, и я ответил:

- В таких случаях говорят: не веришь - проверь!

- А что ж, и проверим... И обижаться тут нечего!

Прошел день, погода разгулялась. Два разведчика сфотографировали вражеский аэродром. Мой доклад подтвердился.

Меня вызвали в штаб армии к командарму Уборевичу. На фронтоне здания- неровные буквы, намалеванные красной краской: «Добей Врангеля!»

Когда я тихо вошел в кабинет, Уборевич меня не заметил. Сидя за небольшим столом, он о чем-то горячо спорил с лысоватым человеком в кожаной тужурке.

Кабинет командарма был прост. На окнах не было занавесок, вдоль стен - десяток стульев. Посреди комнаты небольшой стол, заваленный картами и бумагами, на краю стола - два полевых телефона, чернильница. Я всмотрелся в командарма. Он был в темной гимнастерке, на груди орден Красного Знамени. Лицо молодое, но очень усталое, впалые глаза, прикрытые пенсне, казались темными. Наконец решил доложить о себе:

- Товарищ командующий! Летчик Туманский по вашему приказанию прибыл!

- Туманский? -обернулся Уборевич, и усталость со шла с его лица. - Подойдите ближе.

Выйдя из-за стола и пожимая мне руку, добавил:

- Слышал, слышал о вас... Расскажите, как вам все удалось? Когда мой доклад подходил к концу, Уборевич нажал кнопку. Вошел адъютант. Командарм сделал какой-то знак рукой, адъютант исчез за дверью, но быстро вернулся и положил на стол сверточек в папиросной бумаге.

Иероним Петрович растроганно произнес:

- Благодарю и поздравляю вас, дорогой товарищ Туманский! Вы сделали большое дело.

Командарм прочитал приказ о награждении меня орденом Красного Знамени.

Когда адъютант прикрепил орден к моей гимнастёрке, Уборевич подошёл ко мне и крепко обнял. Всматриваясь мне в лицо, спросил: - В прошлом вы офицер?

- Нет, товарищ командующий.

При Керенском, правда, был произведен в прапорщики, а до того много лет был солдатом.

- При царе орденами награждались?

- Да.

Полный георгиевский кавалер: четыре солдатских креста.

- Это хорошо. Желаю, чтобы советских орденов на вашей груди было больше, чем царских.

Как пьяный ехал я к аэродрому, нет-нет да и ощупывая свой новенький орден...

Второй раз мы встретились примерно в 1929 году в Москве.

Музыка вообще - Чайковского особенно - издавна вошла в быт нашей семьи. Со старшим братом Григорием мы собрались в Большой театр. Шла «Пиковая дама».

В антракте мы прохаживались в фойе, и вдруг я издали заметил тонкую фигуру военного, одетого в аккуратно сшитый френч. Блеснули стеклышки пенсне, и у меня не осталось сомнений: это Уборевич!

Я впился в него глазами. Сразу же вспомнилось боевое прошлое. К моему счастью, обернулся и он, остановил взгляд на мне. Уборевич что-то сказал своему собеседнику -коренастому военному, подошел ко мне. У меня почему- то захватило дыхание.

- Хоть вы и в гражданском платье, - улыбаясь заговорил он, - но я готов побиться об заклад, что вы служили в тринадцатой армии.

- Служил, товарищ Уборевич, - ответил я.

- Значит, и меня помните?

- Нашу встречу забыть невозможно. В тот день я получил первый орден.

- Вы Туманский? - Уборевич улыбнулся. - Вы - летчик! Это было в Александровске, верно?

- Верно... Все верно... -отвечал я, не зная, что сказать дальше.

- А почему же на вас гражданский костюм? Ушли из авиации?

- Да нет, товарищ командующий...

- Какой же я сейчас командующий? Я просто Иероним Петрович... Но простите, что перебил. Где же вы теперь?

- Летчик-испытатель.

- Вот это здорово! Приходится испытывать И-4, ТБ-1 или Р-6? - Да всего приходится понемногу...

- Рад за вас. Это интереснейшая специальность... Я очень часто думал о профессии летчика-испытателя. - Лицо Уборевича стало серьезным. - Человек в этой области не может работать не творчески. Проследить рождение машины от ее модели в конструкторском бюро, наблюдать ее на стапелях, в аэродинамической трубе, затем в воздухе, узнавать первым ее капризы и летные свойства - как это увлекательно! Если бы я смолоду не стал артиллеристом, обязательно пошел бы в летчики!

Звонок оборвал нашу беседу. Направляясь в партер, Иероним Петрович сказал на прощание:

- Как жаль, что не пришлось поговорить побольше. Но если вы захотите видеть меня или, упаси бог, с вами случится какая беда, сообщите мне. В Наркомате обороны вам всегда дадут мой адрес и телефон. До свидания! Надеюсь, увидимся.

Но в третий раз увидеться не удалось. И теперь, когда я смотрю на его фотографию, перед глазами встает Уборевич - то уставший, каким я его видел в Александровске, то живой и веселый, каким был в Большом театре...