Командующий
Командующий
В описании Н.К. Попеля события разворачивались
так:
«...в землянку (командный пункт 34-й тд полковника Васильева. — М.С.) ввалился Оксен (начальник контрразведки корпуса. — М.С). Едва поздоровавшись, не извинившись, что было несвойственно уравновешенному, неизменно вежливому разведчику, он подошел ко мне.
— В тылах дивизии задержано шестеро красноармейцев. Они утверждают, что дивизия Мишанина (12-я тд. — М.С.) быстро отступает, два генерала сдались в плен... Божатся, что отход дивизии видели своими глазами, а о пленении генералов знают со слов. Дивизия, если им верить, стадом отходит через лес на юг...»
Установить радиосвязь ни со штабом корпуса, ни с КП танковой дивизии Мишанина не удалось. Рации молчали. Крайне встревоженный Попель бросился на танке Т-34 через пылающий после многократных дневных бомбардировок хвойный лес к Бродам. Но в лесу на восточной окраине города, на том месте, где днем располагался штаб корпуса, уже никого не было:
«...Ни души. Пустые землянки. Ветер лениво гоняет обрывки бумаг...»
Вскоре на лесную поляну выехала машина заместителя начальника разведки корпуса майора Петренко. Он также подтвердил достоверность невероятных сообщений:
«...дивизия Мишанина ушла с передовой... По дороге несколько раз натыкались на мишанинских бойцов. Бредут как попало. Командиров не видно... Уверяют, что генерал Мишанин приказал отступать на Броды, а сам вместе с командиром корпуса сдался в плен...»
Жанр этой книги — документальное историческое исследование, а не криминальное чтиво. Поэтому не будем дальше интриговать читателя, тем более что ничего загадочного и не произошло. Никаких Х-лучей, никаких немецких десантов, никаких землетрясений в заболоченном лесу — просто 8-й мехкорпус в очередной раз накрыла «ударная волна» от очередного безумного приказа командования Юго-Западного фронта.
Маршал Баграмян в своих мемуарах с гордостью сообщает: «В штабе фронта не чувствовалось и тени растерянности!»
Не будем спорить. Поверим на слово. Растерянности — не было.
Всего остального — связи, разведки, достоверной информации о состоянии своих войск и войск противника, твердости и последовательности в принятии решений — тоже не было.
Вечером 26 июня на основании панических слухов (которые неизбежно, как вши на заключенном в концлагере, заводятся в тылу деморализованной армии) в штабе Ю-3. ф. пришли к выводу, что начавшийся утром контрудар уже закончился неудачей. Оперативная сводка штаба ЮЗФ № 09 от 26.06.1941 г. сообщала: «8-й мехкорпус в 9.01 26 июня нерешительно атаковал мехчасти противника т района Броды и... остановлен противником в исходном (?!? — М.С.) для атаки районе...»
Уже эта оценка ситуации, принятая в то самое время, когда 19-й и 8-й мехкорпуса с двух сторон гнали изрядно потрепанных немцев к Дубно, была совершенно не адекватна реальности.
Ну а решение, принятое на основании такой оценки, было совсем уже странным.
«Слово взял начальник штаба фронта, — вспоминав! Баграмян. — Его мысль сводилась к тому, что... надо подходящие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить на линии Дубно — Кременец — Золочев с задачей упорной обороной задержать врага. Механизированные корпусе отвести за этот рубеж» [110].
Где тут логика, где следы здравого смысла? Если даже исходить из того, что мехкорпуса фронта, все еще располагавшие к тому времени полутора тысячами танков, оказались неспособны разгромить врага или, по крайней мере, задержать его продвижение, то какие же были основания надеяться на то, что два стрелковых корпуса смогу справиться с такой задачей?
Неужели в штабе фронта еще не знали, что стрелковые дивизии, укомплектованные в значительной части призывниками из западных областей Украины, разбегаются толпами после первых же выстрелов? И как можно ставить задачу «отвести за этот рубеж», когда никакого оборудованного оборонительного рубежа на линии Дубно — Кременец — Золочев еще и в помине не было, а пехота 36-го и 37-го стрелковых корпусов в этот район еще только-только выходила?
Примечательно, что и Г.К. Жуков (начальник Генерального штаба и полномочный представитель Ставки на Юго-Западном фронте) прямо предупреждал против такого решения:
«...узнав, что Кирпонос намеревается подходившие из глубины 36-й и 37-й стрелковые корпуса расположить в обороне на рубеже Дубно — Кременец — Новый Почаюв, он решительно воспротивился против такого использования войск второго эшелона фронта.
— Коль наносить удар, то всеми силами!
...Перед тем как улететь 26 июня в Москву, Г.К. Жуков еще раз потребовал от Кирпоноса собрать все, что возможно, для решительного контрудара...» [110]
Полная несостоятельность принятого вечером 26 июня решения (которое Баграмян даже в своих послевоенных мемуарах без тени смущения называет «наиболее отвечающим изменившейся обстановке оперативным решением») выявилась уже через несколько часов, утром 27 июня.
Продолжим чтение воспоминаний Баграмяна:
«...не успели мы получить донесения о возвращении 8-го и 15-го мехкорпусов на прежние рубежи, как по штабу пронеслась весть: фашистские танки устремились на Острог. В штабе фронта — тревога (но ни тени растерянности! — М.С.)... Полковник Бондарев взволнованно доложил, что сегодня (27 июня. — М.С.) на рассвете 11-я немецкая танковая дивизия совершила стремительный рывок из района Дубно. Отбросив к югу находившиеся на марше части правофланговой дивизии 36-го стрелкового корпуса, она теперь почти беспрепятственно продвигается на Острог...»
Вот и весь «оборонительный рубеж, занятый стрелковыми корпусами»!
Но еще раньше, чем немецкие танковые части начали «бегство» с поля боя у Дубно на восток, на решение командования Ю-3. ф. отреагировала Москва. В ночь с 26 на 27 июня в штабе Ю-3. ф. заработал аппарат высокочастотной телеграфной связи «БОДО». Баграмян вспоминает:
«...бегу в переговорную, подхватываю ленту, читаю: «У аппарата генерал Маландин (заместитель начальника Генштаба РККА. — М.С). Здравствуйте. Немедленно доложите командующему, что Ставка запретила отход и требует продолжать контрудар. Ни дня не давать покоя агрессору. Все».
Спешу к Кирпоносу. Выслушав мой доклад, он тихо чертыхнулся...»
Тихое чертыхание большого начальства оглушительно отозвалось в войсках.
На рассвете 27 июня Попель нашел наконец на южной окраине Брод штаб своего мехкорпуса:
«...мы увидели на обочине KB командира корпуса. Около танка, не останавливаясь, туда и обратно, как заведенный, шагал Рябышев. Я видел комкора всяким. Но таким — никогда... Рябышев, едва кивнув мне, достал из нагрудного кармана сложенную вдвое бумажку:
— Ознакомься.
На листке несколько строк, выведенных каллиграфическим писарским почерком. Кругленькие, с равномерными утолщениями буковки, притулившись одна к другой, склонились вправо.
«37-й стрелковый корпус обороняется на фронте Нов. Нечаев — Подкамень — Золочев.
8-му механизированному корпусу отойти за линию 37-го ск и усилить его боевой порядок своими огневыми средствами. Выход начать немедленно».
Внизу подпись: «Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос». А над скобками — размашистая, снизу вверх закорючка...
С юга приближалась какая-то легковая машина. Остановилась неподалеку. Из нее вылез знакомый полковник из штаба фронта. Небритый, с красными от бессонных ночей глазами, он сухо с нами поздоровался и вручил Рябышеву конверт. Дмитрий Иванович сорвал сургучную печать, и мы увидели те же кругленькие, утомленно склонившиеся вправо буквы и ту же подпись — закорючку. Только текст совсем другой — корпусу с утра наступать из района Броды в направлении Верба — Дубно и к вечеру овладеть Дубно.
Рябышев оторопело посмотрел на полковника:
— А предыдущий приказ?
Полковник не склонен был вступать в обсуждение.
— Выполняется, как вам известно, последний. Полковник уже возвращался к своей машине. Я нагнал его.
— У меня ряд вопросов...
Полковник недовольно обернулся.
— Какие еще вопросы ? Приказ получили — выполняйте...» [105]
Вот на этом месте, уважаемый читатель, мы прервем наш рассказ о трагических событиях июня 1941 г. для того, чтобы ближе познакомиться с тем человеком, который ставил свою подпись-закорючку рядом со словами «Командующий Юго-Западным фронтом».
Люди, лично знавшие генерала Кирпоноса, отзываются о нем по-разному.
Маршал К.С. Москаленко пишет о нем тепло и уважительно:
«...он был образованным в военном отношении человеком и проявил себя храбрым и волевым командиром во время войны с белофиннами... храбрый, мужественный генерал погиб в дни тяжелых испытаний, оставив по себе добрую и светлую память в сердцах тех, кто знал его...»
Комиссар Попель дает более неоднозначную оценку командующему:
«...безупречно смелый и решительный человек, он еще не созрел для такого поста. Об этом мы не раз говорили между собой, говорили спокойно, не усматривая здесь в мирное время большой беды, забывая, что приграничный округ с началом боевых действий развернется во фронт...»
Михаил Петрович Кирпонос погиб на поле боя 20 сентября 1941 г. при попытке выйти из окружения восточнее Киева. Какими бы ни были обстоятельства его гибели (встречаются три версии: гибель в бою, самоубийство, особисты выполнили секретный приказ Сталина не допустить пленение высшего командного состава фронта), он отдал свою жизнь за Родину, и это обстоятельство заставляет автора быть предельно сдержанным в оценках.
Предоставим генералу Кирпоносу право рассказать о себе самостоятельно — благо в нашем распоряжении есть автобиография, написанная Кирпоносом 21 октября 1938 г. [ВИЖ, 1989, № 7]. Приведем ее с небольшими сокращениями и очень краткими комментариями:
«Родился 9 января 1892 г. в м. Веркиевка Черниговской губернии, в семье крестьянина-бедняка. В хозяйстве имелось полдесятины земли, хата и больше ничего. Отец мой долго работал кубовщиком в чайной (какой же это «крестьянин»? — М.С.) в нашем местечке...
Начал учиться в церковно-приходской школе в 1899 г. В 1900 г. перешел в земскую школу в своем же местечке... Общее образование — окончил 3 группы земской школы и в 1903 г. поступил в 2-классное училище и в Борзенскую школу садоводства, но не смог там учиться из-за тяжелого материального положения моих родителей...
В декабре 1909 г. поступил на службу в Коровяковское лесничество лесным сторожем, в 1912 г. переведен в Михайловское лесничество на должность культурного надзирателя (работа в лесных питомниках) с окладом 12 руб. в месяц. В данном лесничестве я прослужил до сентября 1915 года, т.е. до мобилизации в царскую армию.. Служил в 216-м запасном пехотном полку... В мае 1917 г. окончил фельдшерскую школу (т.е. в боевых действиях практически не участвовал. — М.С). На румынском фронте я был с августа 1917 г. по февраль 1918 г. в 258-м полку в качестве ротного фельдшера... Во время Октябрьской революции вел среди солдат агитацию за большевизм. Здесь я избирался председателем полкового комитета, членом дивизионного ревкома...
По возвращении с румынского фронта я явился инициатором организации красных партизанских отрядов для борьбы с контрреволюцией... В сентябре 1918 г. из пределов Украины бежал на территорию РСФСР, где и вступил в ряды 1-й советской дивизии повстанческих войск Украины... Занимал должности: пом. начальника дивизии, председателя ревтрибунала, командира 2-го Богунского полка...
1 июля 1919 г. приказом т. Щорса назначен был помощником начальника школы Красных командиров в г. Житомире... Вследствие болезни в этой же школе перешел на нестроевую работу — секретарем военкома школы... В мае 1920 г. назначен во 2-ю киевскую школу червонных старшин, в которой работал на должностях от командира хозкоманды до комиссара школы.
С 23-го по 27-й год — учеба в Военной академии РККА им. Фрунзе. В январе 1931 г. назначен начальником штаба 51-й стрелковой дивизии в Одессе, в апреле 1934 г. с должности начштадива назначен начальником Казанского пехотного училища, где работаю и сейчас.
Общественная работа: в период борьбы с оппозицией вел активную работу по разоблачению и изъятию из Харьковской школы червонных старшин «укапистов», поддерживая тесную связь с органами ЧК. В период учебы в Военной академии на занятиях вскрывал антипартийное лицо оппозиционеров. В 1927 году мной был разоблачен как троцкист политрук Полищук.
В связи с его разоблачением были выявлены и другие троцкисты... В Казанском пехотном училище принимал активное участие в разоблачении врагов народа Гобасова, Юсупова, Обрываева, Павловского и др... В 1937 г. по моей инициативе был привлечен и осужден зампред Зеленодольского горсовета за преступное отношение к составлению списков избирателей...
Никогда никаких колебаний и отклонений от генеральной линии партии не имел и не имею.
В 1937 году наложено партвзыскание — выговор без занесения в личное дело за то, что проглядел очковтирательство при сдаче норм ГТО 2-й ступени.
Женился я в 1911 г. на гражд. (так в тексте. — М.С.) Олимпиаде Васильевне Поляковой (дочь шорника), развелся с ней в 1919 г. Дочери после развода воспитывались у меня... Второй раз я женился в 1919 г. на Софье Александровне Пиотровской. От второй жены имею трех дочерей. Жена моя родилась в г. Житомире, по национальности полька. Отец ее служил в Госбанке сторожем, жили они все время очень бедно. До революции отец жены работал в ресторанах официантом, а мать готовила домашние обеды без применения наемной силы.
Брат жены, Ян Пиотровский, в 1924 или 1925 г. ушел в Польшу, где он и что делает, ни я, ни моя жена не знаем... Отец жены в 1930 г. был выслан из г. Житомира в Алма-Ату, куда уехали его жена и дочь Розалия... Жена считает, что у нее нет отца, матери, брата и сестры, и не интересовалась и не интересуется их судьбой (беспощадна к врагам народа. — М.С). За что выслан отец жены, ни я, ни моя жена не знаем, но жена понимает, что отец ее, очевидно, заслужил это, и поэтому никакой жалости к нему не проявляла и не проявляет...»
Такая вот биография. Человек сугубо скромный в своих притязаниях (с 17 до 23 лет проработал лесником), выросший в семье сельского люмпен-пролетария. К воинской службе никогда не тяготел, от фронта «империалистической войны» уклонялся как только мог.
Заботливый отец и верный муж — другой бы быстро развелся с дочерью репрессированного поляка. «Пятно» в личном деле смывал усерднейшим сотрудничеством с «органами». Пик карьерного роста — три года на должности начальника штаба дивизии. До и после этого — на нестроевых должностях от завхоза до начальника пехотного училища в провинциальном захолустье. Упоминание об учебе в Военной академии им. Фрунзе не должно вводить нас в заблуждение — чему и как учили в этой «академии», если слушателями были люди с незаконченным начальным образованием? По сути дела, это был закрытый, «элитный» ликбез, в котором малограмотных выдвиженцев с грехом пополам подтягивали до уровня средней семилетней школы.
Все познается в сравнении. Для того чтобы читатель мог по достоинству оценить биографию командующего Юго-Западным фронтом, приведем краткие данные о командующем немецкой группы армий «Юг» генерал-фельдмаршале Рундштедте.
Он был на 17 лет старше Кирпоноса, родился в 1875 г. в семье генерала прусской армии. Окончил военное училище в Ораниенштейне, в 1893 произведен в лейтенанты. В 1907 г. окончил Военную академию. В годы Первой мировой войны — офицер Генерального штаба, затем — начальник штаба 53-го армейского корпуса на Восточном фронте, а к концу войны — начальник штаба 15-го корпуса по Франции. За боевые заслуги и личное мужество награжден Железными крестами 1-го и 2-го классов и орденом Дома Гогенцоллернов. После поражения Германии остался служить в рейхсвере.
В конце 1932 г. Рундштедт был назначен командующим 1-й армейской группой в Берлине. В ноябре 1938-го вышел в отставку в связи с тем, что высказался против оккупации Судетской области Чехословакии (что бы было с советским генералом, который, к примеру, «высказался бы против» освобождения Западной Украины?). В мае 1939 г. вернулся на службу в вермахте. Во время вторжения в Польшу командовал группой армий «Юг», занявшей Варшаву. Во время французской кампании Рундштедт командует группой армий «А», прорвавшей фронт у Седана и окружившей главные силы союзников у Дюнкерка. После победы во Франции получает высшее воинское звание генерал-фельдмаршала.
Назначение полководца такого уровня на должность командующего одной из трех групп армий вермахта на Восточном фронте выглядит понятно и логично. Но как же его противником смог оказаться бывший начальник Казанского пехотного училища?
Во всем виновата война. Финская. Начальник пехотного училища был призван в действующую армию и стал командиром 70-й стрелковой дивизии. В последние дни войны дивизия Кирпоноса совершила подвиг — страшный, кровавый, абсолютно бессмысленный. В соответствии с условиями мирного договора город Виппури (Выборг) должен был отойти к Советскому Союзу. Штурмовать его было совершенно незачем — надо было спокойно дождаться 12 часов дня 13 марта 1940 г. Но кто-то (может быть, командующий С-3. ф. С.К. Тимошенко, может быть — сам «хозяин») решил, что бесславная и весьма сомнительная «победа» должна быть увенчана героическим штурмом чего-нибудь где-нибудь. В рамках общего плана штурма Выборга 70-й стрелковой дивизии поручено было обойти город по льду Финского залива и «отрезать пути отхода окруженных в городе финских войск» — и это при том, что порядок и сроки этого отхода были уже согласованы на переговорах в Москве!
Разумеется, финны не отказали себе в удовольствии проучить зарвавшегося агрессора.
Снаряды тяжелых орудий береговых батарей проламывали огромные полыньи, в ледяной воде исчезали живые и мертвые красноармейцы. Командир дивизии Кирпонос шел впереди атакующих цепей — одним словом, товарищ Сталин мог быть совершенно доволен покорностью своих подданных.
На тех, кто смог доставить такое удовольствие вождю, обрушился ливень наград, званий, новых назначений. Командарм 1-го ранга Тимошенко стал маршалом и наркомом обороны СССР, командующий 7-й армией, штурмовавшей «линию Маннергейма», командарм 2-го ранга Мерецков стал генералом армии и начальником Генерального штаба РККА. Не было забыто и личное мужество, проявленное Кирпоносом, — он получил Золотую Звезду Героя и назначение на должность командира 49-го стрелкового корпуса.
Вот тут бы товарищу Сталину и остановиться — но нет, уж очень ему приглянулся скромный и мужественный новоиспеченный генерал-майор Кирпонос. В июне 40-го года, перескочив сразу через несколько ступенек служебной лестницы, бывший начальник Казанского пехотного училища назначается на должность... командующего войсками Ленинградского военного округа! Под началом у Кирпоноса оказалась группировка войск, равная армии крупного европейского государства. Но и этого показалось мало!
В феврале 1941 г. Сталин назначает Г.К. Жукова на должность начальника Генштаба, и освободившийся кабинет командующего войсками Киевского ОВО — крупнейшего военного округа Советского Союза — 22 февраля 1941 г. занимает Кирпонос, получивший при этом третье за 9 месяцев повышение в воинском звании (генерал-полковник). Ни Англия, ни США не имели в тот день сухопутной армии такого размера, как та, которой предстояло управлять ротному фельдшеру Первой мировой войны, признанному уже в 1920 г. годным только к нестроевой.
Вот как описывает Рокоссовский свой доклад командующему Ю-3. ф., состоявшийся 15 июля 1941 г.:
«...меня крайне удивила его резко бросающаяся в глаза растерянность... он пытался напустить на себя спокойствие, но это ему не удалось. Мою сжатую информацию об обстановке на участке 5-й армии и корпуса он то рассеянно слушал, то часто прерывал, подбегая к окну с возгласами: «Что же делает ПВО? Самолеты летают, и никто их не сбивает. Безобразие!»... Да, это была растерянность, поскольку в сложившейся на то время обстановке другому командующему фронтом, на мой взгляд, было бы не до ПВО... Создавалось впечатление, что он или не знает обстановки, или не хочет ее знать. В эти минуты я окончательно пришел к выводу, что не по плечу этому человеку столь объемные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным» [111].
И горе войскам, ему вверенным...
Данный текст является ознакомительным фрагментом.