Анне Политковской: правда как мать – в единственном числе

Анне Политковской: правда как мать – в единственном числе

Минута молчания в Вашу память не могла быть короче девяти дней. Таков масштаб Вашей личности. Такие неуемные натуры востребует сама жизнь, особенно на стыке войны и мира. Так это и было во время наших чеченских встреч. Трагедия всего общества в том и состоит, что смерть Вы нашли раньше, чем Правду, которую искали так неистово. Этот поиск воодушевлял Вас больше, чем результат очередного расследования. Расследования, безусловно, полезного для всесторонней оценки жизни. Если и прочие ее фрагменты стыкуются между собой, а ценой решения одного конфликта не становятся десятки новых.

Чечня, сделавшая Вас известной, стала, как Вы говорили, большей для Вас родиной, чем Америка, где Вы родились. Что ж, многие из ее идеалов мы ценим и сами. Впрочем, и без того в России никто не спорит, что преступник должен сидеть в тюрьме. Беда – в мандельштамовской «перепутанности» чеченской жизни на изломе отечественной судьбы, во внешней неочевидности деяний тех, кто оказался в фокусе-прицеле нашей с Вами общей кавказской политики. Оценки нам всем поставят внуки. Но Вы отказывались верить, что задержанный абрек – это воплощение не только свободы ичкерийских гор, но и свободы от ответственности за все, что заставило его там скрываться. Иншалла, будь на то воля Аллаха, экстремальный туризм, – то немногое, за что федеральный «Ванька-взводный» посягнул на «волю» горца. Сам же федерал, спустивший абрека с гор, для одних – «узурпатор чужой свободы» или «винтик бездушной государственной машины», для других он – государев уполномоченный по расчистке авгиевых конюшен послеперестроечного Кавказа. Может, уже через час ему, как «маяковскому» «Петрову-поручику» оторвет ногу та самая мина, которую успел заложить его «свободолюбивый» оппонент. Как их развести во времени и пространстве, на какой меже свобода переходит в произвол? Пытаясь найти ответы, Вы, Анна Степановна, уповали на некую третью силу – силу абсолютного закона и небесной справедливости… Такая бывает только в лабораториях и в фильмах. Увы, даже в дистиллированной воде заинтересованный химик найдет примеси. А где взять непредвзятого шерифа? Даже Голливуд далеко от Аргунского ущелья.

Каково соотношение между правдой о войне и ее вековечными законами? Даже самая «дистиллированная» правда подчас подлее мины-ловушки. Как было Вам объяснить, что открытая Вами истина о федеральном обстреле «чечен-аула» вернет в горы сотни мстителей, такой кровью спущенных оттуда накануне? И не потому произошел тот познакомивший нас случай, что федеральный артиллерист – преступник или бестолочь. Просто приказы штабных праведников выполняет бездушная война. Вы, Анна Степановна, эту мысль отвергали с порога. Но тех ли Вы обвиняли в несправедливости? Возможно, конкретные федералы досаждали Вам больше, чем близкие Вашему сердцу беженцы. Но ведь служивый пришел в Чечню как раз для того, чтобы ни там, ни в остальной России беженцев не было вообще. Вам не нравилась нынешняя грозненская власть. К ней, действительно, и тогда, и сейчас столько же вопросов, сколько ко всем предержащим. Увы, у страны нет ни других чиновников, ни прочих служивых, ни других журналистов. Кстати, к Вам-то и отец, и сын Кадыровы относились вполне терпимо, пусть и без особой симпатии. Забот Вы действительно приносили много, но изменить тот порядок вещей, который сложился помимо Вашей воли, уже не могли. Это не ставит под сомнение Вашу личную отвагу, но уверяю Вас – в противном случае Чечня не стала бы Вашим рабочим кабинетом, из которого Вы выходили за подтверждением двух цветов чеченского пейзажа – белого и черного. Как на масках древнекитайских актеров.

Вы считали военных антиподами прежде всего журналистов. Гражданскую ответственность служивых Вы мерили шкалой личной и творческой свободы. Служивый же, как Вы считали, по жизни «засугублен», чтобы не сказать – примитивен. Считали, что судить об интересах общества, тем более давать ему оценки – не мой удел. На это я и не претендую. Добавлю лишь, что и «четвертая власть» не заменяет остальные. Но я не верю, что убийцу подослал к Вам Рамзан Кадыров. Более того, ему-то сейчас меньше всего нужен криминальный ореол. Вы, кстати, и сами считали его, тогда 25-летнего шефа охраны своего отца, не по возрасту осторожным.

Ваш трагический уход бьет по всей российской власти. Живая Вы для нее были куда безопаснее, чем ушедшая с громким политическим укором. Не мне судить, кто поднял на Вас руку. Но разборчивость во встречах и суждениях, умение отличить откровение от лукавства свойственны далеко не всем. У каждого – свои слабости. У некоторых это – стремление сорвать с визави воображаемую маску. Хотя, если по правде, о многом Вы судили с позиции репортера, опоздавшего к первой чеченской кампании, но «заряженного» на бесконечные обличения, расследования, «выведения на чистую воду». Вас, например, не заинтересовал наш с Вами соотечественник, освобожденный после пятнадцати лет пребывания в рабстве. Сказали, не Ваша это тема. Если в других случаях Вы оставались такой, как в Чечне, то круг Ваших противников трудно ограничить «95-м регионом».

Во время одного из наших споров Вы, признав мою информированность, добавили: «Правды могут быть разными – кто какую ищет». Нет, если это Правда, то она, как мать – единственная. В чеченском же случае – с таким трудом отмываемая от грязи военного лихолетья. В другом месте и в другое время мы нашли бы больше общего. Но мы встретились на чеченской баррикаде, подойдя к ней с разных сторон и разойдясь каждый со своим пониманием, что надо делать. Помните, что прервало нашу последнюю встречу? Вас куда-то иносказательно пригласили, и Вы застеснялись общества федерала. Прощайте, Анна Степановна. Спасибо за то, что не только Вашим единомышленникам Вы давали пищу для размышлений. Прощайте. Теперь уже – навсегда.

Октябрь, 2006 г.