5

5

Сквозь сон слышу движение в комнате. Открываю глаза. Белобородов уже на ногах. Достаю из кармана часы — 4.35. Вскакиваю, выхожу на воздух.

Чудесная мягкая погода. Падают крупные хлопья снега. Трубы над домом отдыха дымят; невысоко поднявшись, дым медленно расползается и тает: его не треплет, не колышет ветер. Небо закрыто облаками, а вокруг все-таки полусвет: чувствуется, что там, над застлавшей небо пеленой, катится полная луна. Облака просвечивают, как матовый абажур.

На крыльцо быстро выходит генерал без шапки, в неподпоясанной широкой гимнастерке. Зачерпывая обеими ладонями снег, обтирает лицо, голову и шею. Потом ему льют на руки: он, пофыркивая, умывается и бегом возвращается в дом.

Хочется запомнить, засечь в памяти все, что я увижу в этот день, который — твердо знаю! — войдет в историю великой войны.

Вот они — страницы моих блокнотов, записи 8 декабря 1941 года. Я просматриваю лист за листом, восстанавливаю смысл каждого недописанного слова и вспоминаю минуту за минутой.

4 часа 50 минут. В штабе все поднялись. На столе самовар, хлеб, масло, колбаса. Закусывают быстро, некоторые даже не присаживаются. Многие надевают шинели; оперативная группа во главе с генералом сейчас уезжает отсюда в другой пункт — ближе к линии боя.

5.00. Садимся в штабной автобус. С Белобородовым едут начальник оперативной части, начарт, начальник связи. Полковник Федюнькин и ряд штабных офицеров остаются здесь.

5.05. Тронулись. Медленно двигаемся к Волоколамскому шоссе по проселочной дороге, укрытой голубоватым снегом. Обгоняем какую-то часть. Сторонясь автобуса, идут бойцы с винтовками в запорошенных снегом шинелях. Ого, как их много! Они шагают и шагают, а голову колонны нельзя различить в рассеянном свете бледного облачного неба.

Открывается дверца автобуса, красноармейцев спрашивают:

— Какая часть?

— А тебе что?

Кто- то высказывает вслух мысль, тревожащую всех:

— Неужели бригада Засмолина? Ведь она в пять ноль-ноль должна занять исходную позицию.

Пробираясь меж бойцов, жмущихся к обочинам, автобус едва ползет. Белобородов соскакивает с подножки и, обгоняя машину, нетерпеливо идет вперед. Через несколько минут он возвращается и говорит:

— Свежая дивизия… Резерв командующего армией…

5.25. Все еще двигаемся. Проехали станцию Гучково. Водонапорная башня взорвана, станционные здания сожжены, — из снега торчат высокие печные трубы.

Фронт близко; полки уже сосредоточились для наступления где-то на опушках, через полчаса начнется огневой налет, а еще десять минут спустя — атака: все загрохочет, задрожит вокруг; но пока на земле и в небе тишина. Бесшумно падает снег.

5.40. Прибыли. Автобус останавливается около одноэтажного широкого здания. Уходит вдаль широкая по-дачному улица и теряется в бледной полумгле. Это поселок Дедовский около станции Гучково.

В доме, куда входят штабные командиры, раньше помещался местный кооператив.

Поглядывая на каменные стены, генерал говорит:

— Тут нам их минометы не страшны…

— А разве сюда мины будут долетать?

— Обязательно. Эта музыка нам положена по штату.

Он подходит к дому и по пути одобрительно произносит:

— Ого, и подвал уже оборудовали.

Я присматриваюсь, подхожу к подвальному окну и вижу, что оттуда выглядывает дуло пулемета. Черт возьми! Неужели эта штука может тут понадобиться? Вот так обитель генерала!

Входим внутрь. Покинутый застывший дом. Топятся все печи, но люди не снимают шинелей, изо рта идет пар. Промерзшие стены начали отпотевать; сквозь штукатурку проступил темный рисунок дранки; снизу поползли темные пятна сырости.

В магазине — пустые полки и прилавки. Жилая половина дома тоже покинута. Окна плотно зашторены прочной светонепроницаемой бумагой. На подоконнике лежит сломанная кукла.

Для оперативной группы приспособлены две комнаты в жилой половине. Маленькая для генерала. Там полевой телефон, у телефона дежурный связист. Рядом, в большой комнате, еще два телефона. Один предназначен только для артиллеристов, от него идут провода во все артполки и дивизионы белобородовской группы.

У другого телефона устраивается подполковник Витевский. Он не похож на военного; добротное командирское обмундирование сидит на нем мешковато; он не умеет прикрикнуть; у него застенчивая, мягкая улыбка; он умница и работяга. Его обязанность — постоянно связываться с частями, ведущими бой, непрерывно следить за ходом операций, немедленно наносить на карту все изменения обстановки. В любую минуту он обязан дать комдиву моментальный снимок боя.

У начальника связи майора Герасимова довольная улыбка. К приезду генерала у него все готово: в сарае установлена рация, в подвале подготовлены на всякий случай дублирующие аппараты.

— Как связь с Засмолиным?

Таков был первый вопрос, с которым Белобородов обратился к Герасимову.

— Работает.

— А с его полками?

— Пока прямой связи нет. Только через штаб бригады.

— Установить прямую.

— Есть, товарищ генерал.

5.50. Белобородов звонит Засмолину:

— Здравствуй! Говорит семьдесят шесть. Как твои, исходное положение заняли? Что? Ты отвечай: заняли или не заняли? Я вижу, ты сам не знаешь. Ты где сидишь? Далековато, друг, далековато. Устроился, словно штаб корпуса. Я маркой выше тебя, а сижу поближе. Сократи дистанцию, передвинься. Связь? А пусть за тобой провод тянут.

Генерал кладет трубку. Широкоскулое лицо задумчиво.

5.59. Через минуту заговорит артиллерия — начнется огневой налет на Снигири. В комнате тихо, разговоры оборвались, все прислушиваются. Майор Герасимов вынул часы.

6.00. По-прежнему тихо. Ни одного выстрела.

6.05. Тихо.

6.06. Тихо.

6.07. Тихо… Белобородов сидит с закрытыми глазами. Герасимов нарушает молчание.

— Уже семь минут седьмого, — говорит он. — Вызвать начарта, товарищ генерал?

— Не надо. Они сами чувствуют. У них сейчас самая запарка. Нагоняем теперь им не поможешь.

6.08 . Залп… Еще один… Близко и далеко заговорила артиллерия. Слышно, как гудят снаряды, пролетающие над домами. Доносятся разрывы. Но в общем впечатление слабее, чем ожидалось в минуты тишины. Не содрогается дом, не дребезжат стекла, не надо повышать голоса при разговоре. Я делюсь с генералом впечатлениями.

— Такая погода, — говорит он. — Нет резкости звука.

6.20. Прошло всего несколько минут, а канонада стала привычной. Ее уже не замечаешь.

Белобородов звонит в гвардейские полки. Впрочем, здесь не вполне годится слово «звонит» — вместо звонка в полевом телефонном аппарате раздаются резкие гудки высокого тона, несколько похожие на писк, и телефонисты вместо «звонить» употребляют выражение «зуммерить» — от слова «зуммер».

Генерал жалуется:

— Ухо болит от трубки. Скоро она проест мне дыру в барабанной перепонке.

Он ждет, пока к телефону подойдет командир полка.

— Алексей? Узнаешь, кто говорит? Как жизнь молодая? Ты на месте? Как Погорелов работает? Пашет, кажется, неплохо. Трещотки получил? Хороши? А как слева — сосед прибыл? Связь с ним установил? Людей накормил? Разведочка не пробегала туда? Ну, ну, что выловили? Докладывай… Так, так… Начинай, Алексей, — время! Только так, как мы вчера договорились. Обход, обход, обход!

6.30. Белобородов вызывает к телефону командира другого гвардейского полка:

— Николай, здравствуй.

Генерал называет командиров полков по именам. Это шифр, имена являются условными названиями частей, и во всех телефонных разговорах в этот день говорят не о полках, а об Алексее, Николае, Михаиле.

Нередко он обращается к подчиненным на «ты», но порой переходя на «вы», резким, командирским тоном отдаст приказание.

— Как дела?… С лаптями у тебя все в порядке? (Лаптями в этот день в разговорах по телефону назывались танки.) Тогда в чем дело?

Почему задерживаетесь? Давайте, — время, время, время! Разведка принесла какие-нибудь данные? Что? Как будто? Меня «как будто» не устраивает. Не нравится мне это: задачу не ставишь своей разведке. Люди как? Поели, чайку попили? С батальонами связь есть? Ну, давай, Николай, двигай!

6.35. Белобородов вызывает штаб бригады. Но после первых же слов связь прерывается. Генерал обращается к Герасимову:

— Выясните, что такое?

Через минуту тот докладывает:

— Со штабом бригады связи нет. Порыв. Люди вышли исправлять.

6.45. Белобородов выходит на крыльцо и слушает пальбу. Еще не рассветает. Отовсюду появляются и мгновенно гаснут, и снова появляются белые, словно магниевые, вспышки орудийных выстрелов. Одна батарея где-то совсем близко: кажется, будто над самым ухом кто-то огромным молотом ударяет по железу.

6.55. Возвратившись в дом, генерал вызывает к телефону Погорелова:

— Здравствуй. Твои минометы что-то помалкивают. Работают?

Что- то не слышно… А ты сделай так, чтобы мне слышно было. Понял? Используй их на полный ход, чтобы они все на свете заглушили.

Положив трубку, Белобородов говорит:

— Пошли… Тысячи пошли…

7.15. Минуты напряженного бездействия. Надо подождать с полчаса, пока поступят первые сообщения.

Генерал молчит, потом нетерпеливо спрашивает:

— Как связь с бригадой? Восстановлена?

— Еще нет, товарищ генерал.

Белобородов молча ходит. В комнате холодно и сыро, но он расстегивает шинель. Ему тягостны эти минуты, когда не на что истратить накал, когда надо ходить и ждать.

Пользуясь моментом, я прошу генерала объяснить план операции. Он принимается за это с удовольствием, показывает на карте обстановку, чертит свой замысел в моем блокноте.

Перед тем как описать этот чертеж или, вернее, набросок, необходимо сделать примечание. В дивизии — три полка; будем именовать их просто — первый, второй, третий. Стрелковая бригада, приданная 9-й гвардейской для нынешней операции, имеет в своем составе два полка. Будем условно называть их: сто первый, сто второй.

Теперь посмотрим, что Белобородов начертил в моем блокноте. В направлении на северо-запад пролегает Волоколамское шоссе. У шоссе сосредоточены основные силы немцев. Здесь они будут держаться упорнее всего. Здесь их опорный пункт — Снигири. Задача двух гвардейских полков — овладеть сегодня Снигирями. (Впрочем, в армии, во избежание какой-либо путаницы географические названия не склоняются. Там говорят и пишут так: "Овладеть сегодня Снигири».)

— Видите, справа две стрелы? — говорит Белобородов. — Задача — обойти, окружить и уничтожить.

Удар по селу Рождествено — вспомогательный. Здесь задача — сковать противника, оттянуть сюда часть его сил, а при удаче немедленно двигаться вперед к селам Жевнево и Трухоловка, выходя во фланг и в тыл основной группировки противника.

— На войне, — объясняет генерал, — нередко случается, что вспомогательный удар вдруг становится главным… Бывает и так, что не удаются оба. Тогда…

— Что тогда?… — спрашиваю я.

Не отвечая, Белобородов рассматривает свой набросок. Потом говорит:

— Вот поэтому и не спишь всю ночь, ворочаешься с боку на бок, думаешь… — Генерал стучит пальцами по рисунку. — Если так сложится — чем парировать? Если этак выйдет — куда ударить? А если получится такой-то вариант — что предпринимать?

— Неужели вы так всю ночь и не уснули?

— Всю. С полтретьего немцы стали бить по нашему дому отдыха из дальнобойных. Слышали?

— Нет, я спал.

— А я думал и считал. Насчитал четырнадцать снарядов… — И, улыбаясь, Белобородов вдруг идет к двери и кричит: — Бражниченко!

Тотчас входит старший лейтенант, артиллерист. Генерал спрашивает:

— Сколько немцы выпустили по дому отдыха тяжелых?

— Четырнадцать, товарищ генерал.

— Хорошо, иди…

Белобородов смеется, возвращаясь к столу.

— Вот так и ходишь, как влюбленный… Все об одном и том же, об одном и том же. — Он смотрит на рисунок и становится серьезным. — Черт его знает, сколько у него сил в Рождествене? Вчера Родионыч пробежал здесь — помнишь? — а надо бы порыться основательно.

Но, сколько бы их ни было, и здесь задача — окружить и уничтожить!

Он говорит с увлечением, глаза блестят, лицо то хмурится на миг, то снова проясняется. Объясняя, он жестикулирует обеими руками.

— Окружить и уничтожить! — с силой повторяет он. И быстрыми, энергичными жестами показывает, как это сделать.

Я рассматриваю чертеж и вдруг замечаю, что в нем чего-то не хватает.

— Позвольте. А где же третий полк? — спрашиваю я.

— Сухановский? По приказу спит. — И, подмигнув, Белобородов объясняет: — У них подъем сегодня в восемь. Это мой резерв. Камень у меня за пазухой.

7.55. Входит Герасимов:

— Товарищ генерал, есть прямая связь со сто вторым.

— А со сто первым?

— Через десять минут будет.

— Хорошо. Соедини-ка меня со сто вторым… Говорит семьдесят шесть. Не знаешь, кто семьдесят шесть? А ты, милый друг, не поленись — возьми бумажку и найди. Нашел? Как ваши дела? Подходите к Рождествену? Добре… С соседом слева связь имеете? Со своей сестричкой? Нет? Немедленно этим озаботьтесь… Сильно бьете, слышу… Ну, бейте, бейте…

8.00. Прибыл представитель штаба армии капитан Токарев. К Белобородову у него нет никаких пакетов, никаких устных поручений. Он прислан для связи — посмотреть, что делается на Волоколамском направлении, и к концу дня вернуться, доложить лично командующему армией о ходе операции.

Он садится рядом со мной на голые железные прутья кровати и рассказывает последние новости подмосковного фронта.

На фланге вчера нанесен удар, которого не выдержал противник. Несколькими колоннами он откатывается к городу Клину, прикрываясь частями СС. Наш натиск поддержан армиями Калининского фронта, они вчера врезались в немецкое расположение с севера. Теперь нужен одновременный удар на всех подмосковных шоссе — на Ленинградском, Можайском, Малоярославецком, — и немцы побегут.

— Если такие новости, — говорит Белобородов, — то «побегут» — это полдела. Окружить и уничтожить — вот за это скажут нам спасибо.

8.10. Восстановлена связь со штабом бригады. Белобородов берет трубку:

— Засмолин? Перебрался? Еще только собираешься? Поспешай, поспешай… Со сто вторым я говорил… Подходят, знаю. Как противник? Сопротивления нет? Так чего ж вы ожидаете? Ждешь сто первого? А что с ним? Запоздали? Вот орлы: первый раз — и запоздали… Если нет сопротивления — занимай, занимай! И сразу дальше! И подгоняй сто первый, пусть бегом наверстывают. Бегом, понял? Пробежка им не помешает, пусть другой раз не опаздывают.

8.15. От гвардейских полков, действующих в районе Снигирей, сведения еще не поступали. Однако даже в комнате слышно, как усилился там артиллерийский и минометный огонь.

Герасимов докладывает, что с обоими полками потеряна телефонная связь, — вероятно, провода порваны взрывами немецких мин.

Белобородов приказывает:

— Дать им радиограмму: «Сообщите обстановку». И быстрей, быстрей восстанавливайте провод!

8.25. Приносят ответ, принятый по радио. Генерал читает вслух.

Два батальона первого полка ворвались в поселок. Противник оказывает сильное сопротивление. Из школы бьют минометы, пулеметы, автоматчики. В полку есть убитые и раненые. Полковая артиллерия бьет по школе.

Второй полк обтекает Снигири и приближается к перекрестку дорог. Но и ему препятствует огонь из школы. Его артиллерия тоже бьет по школе, а пехота перебежками передвигается вперед.

Известия неплохие, но Белобородов как будто не рад.

— Эх, скорее бы Снигири, Снигири… — говорит он.

8.35. Генерал опять вызывает Засмолина:

— Ну как, заняли? Усиленно продвигаетесь? — Белобородов хохочет, но, оборвав смех, снова становится резким. — Хороши — за два часа усиленно продвинулись на один километр. На подступах? Какие там к черту подступы? Это тебе что- линия Маннергейма? Да и линию Маннергейма быстрее прорывали, чем вы тут возитесь! Сто первый подошел? Тогда какого же черта? Сейчас же занимайте, пока противник бросает все на Снигири! Пользуйтесь слабиной, понял? Даю тебе сроку тридцать минут! Через тридцать минут занять Рождествено! И доложишь мне об этом! Понял?!

8.50. Сообщение из штаба бригады: сто первый полк с криками «ура» ворвался на южную окраину Рождествена. Генерал доволен.

— Эх, скорей бы Снигири, Снигири! — повторяет он. — Когда возьмем Снигири, всхрапну часик…

И вдруг…