Эпоха солдатских императоров. Структуры и проблематика
Эпоха солдатских императоров. Структуры и проблематика
Солдатские императоры, правление которых наложило отпечаток на историю Римской Империи 3 в.н.э., воплощали в себе, как правило, новый тип правителя. Происходящие большей частью из Иллирии, Паннонии или других регионов Балканского полуострова, они достигли своего положения не по причине происхождения или связей, а прежде всего благодаря своей профессиональной военной квалификации, жестокости и пробивной силе. Первоначально часто являясь лишь представителями отдельных войсковых групп или регионов, после своего признания они должны были одновременно охранять интересы всей Империи.
Солдатские императоры не были просто креатурами армии. Хотя и преданные ей, такие правители, как Аврелиан, Постум или Араб, не терпели нарушений дисциплины, не поддавались настроению войск, но в интересах всего общества заранее смирялись даже с непопулярностью. Солдатские императоры всегда расплачивались жизнью за такие убеждения. Если между 235 и 285 гг. н.э. из 26 римских императоров только один Тацит умер естественной смертью, то это обстоятельство свидетельствует, какой опасности подвергались римские императоры в те десятилетия. Именно эта опасность способствовала возвеличиванию и дистанцированию позднеантичных императоров.
При солдатских императорах политические центры переместились в новые органы и новые регионы, преимущественно на периферию Империи. Важнейшие политические, административные и юридические решения принимались теперь не в императорском дворце в Риме, не в римском сенате и не в преторианском лагере. Они принимались в штаб-квартирах правителей в непосредственной близости от фронта.
Слабость солдатских императоров заключалась в отсутствии преемственности на вершине Империи. Естественно, всегда существовали попытки основать новую династию. Такие попытки были при Северах, Максимине Фракийце, Филиппе Арабе и Деции. Но, как правило, они терпели неудачу, пока Диоклетиан не выбрал совершенно новый путь к обеспечению преемственности власти.
Приоритеты солдатских императоров, во-первых, заключались в утверждении своей власти успешной обороной в пограничных районах, во-вторых, в обеспечении единства Империи подавлением узурпаций и возвращении обособившихся частей Империи, в-третьих, в широкой мобилизации римского потенциала не только в военной и финансовой области, но и в религии. Из этих трех приоритетов следует, что вмешательство солдатских императоров в структуры общества было подчинено военным требованиям и давлению армии, требовавшей подарков и обеспечения. Это отразилось в эдикте Диоклетиана о предельных ценах 301 г.н.э.
Глубокие социальные и экономические изменения эпохи солдатских императоров особенно видны при сравнении со стуктурами времен принципата. Самым коренным было изменение для имперского ведущего слоя, то есть для общественных групп, которые во время принципата первых двух веков обладали руководящими функциями в рамках Империи. Влияние представителей старых высших слоев было ослаблено так же, как и влияние рабов и вольноотпущенников семьи Цезаря. Часто смена на вершине власти была равнозначна смене или физическому уничтожению ответственных советников. Относительную общность создавало то обстоятельство, что многие члены новых ведущих групп были одного и того же военного или регионального происхождения.
Внутри старых высших слоев реорганизация общества затронула прежде всего сенаторов. В 3 в.н.э. около трети всех сенаторов происходило из Италии, тогда как доля сенаторов из провинций, особенно из Северной Африки и греческого Востока, значительно увеличилась. Социальный престиж этой группы, как и раньше частично состоявшей из крупных землевладельцев, в общем сохранился, но сенатор больше не имел существенного политического влияния.
В столетие между Септимием Севером и Диоклетианом римский сенат только четыре раза активно участвовал в выдвижении императоров: в 193 г.н.э, в случае с Пертинаксом, в 238 г.н.э. при назначении «сенатских императоров» Пупиена и Бальбина и 253 г.н.э. при провозглашении быстро потерпевшего крах Квинтилла и, наконец, в 275 г.н.э. в случае с Тацитом. Неслучайно, что все эти императоры правили недолго. В остальном эра сенаторских непрофессионалов прошла, как прошла и эра крупных юристов из сенаторского сословия; в обоих случаях выгоду из этого развития получили всадники. Последняя важная должность, остававшаяся в руках сенаторов, кроме консулата, была должность римского городского префекта, которая засвидетельствована в начале 6 в.н.э.
3 в.н.э. совершенно справедливо назвали «великим временем римского всаднического сословия» (Г.Альфёльди). Эта оценка обоснована уже только потому, что целый ряд императоров этой эпохи — Марцин, Максимин Фракиец, Филипп Араб, Клавдий Готик, Аврелиан, Проб и Кар поднялись к трону непосредственно со всаднических должностей. Также виднейшие юристы того времени Папиан, Ульпиан и Павел были всадниками. Доступ во всадническое сословие для всех выдвиженцев из военных широко открыл Септимий Север. Во всадническом сословии, которое теперь состояло из десяти тысяч человек, тоже увеличилась доля неиталиков, особенно людей из дунайского региона, Ближнего Востока и Северной Африки. Одновременно значительно увеличилось число должностей, которые могли замещать всадники в войске и администрации: из 20 должностей прокураторов при Августе в середине 3 в.н.э. стало уже более 180.
Правда, не все всадники принадлежали к военным, административным или юридическим руководящим группам. Как и раньше, большое число римских всадников имели локально или регионально ограниченное влияние, и их существование зависело от их, как правило, средних землевладений или от успеха их хозяйственной деятельности. 3 в.н.э., как и 1 в.н.э., знал обедневших всадников, прозябавших «между капустой и свеклой» и давно потерявших лоск своего сословия.
Что касается экономики, то античные источники 3 в.н.э. часто сами себе противоречат, особенно это относится к сельскому хозяйству. Когда речь идет об упадке производства, о задолжании собственников или об их социальном падении, о запустении земли и о сокращении ремесел и торговли, то такие утверждения в первую очередь относятся к связанному с городом вилловому хозяйству. Возрастающая нагрузка городов, как важнейших государственных административных ячеек, и происходящая из-за этого нагрузка муниципального ведущего слоя должны были привести к разорению собственников вилл.
Совсем иначе происходило развитие в самостоятельных больших производствах типа так называемого особенного поместья. Они благодаря своему привилегированному положению смогли не только выстоять, но и округлялись и при этом поглощали опустившихся должников. В этих поместьях возникали новые центры экономической жизни, которые выиграли от массового бегства из городов и упадка вилл. Макс Вебер в конце прошлого века писал: «Большие поместья избавились от городского рынка. Масса средних и мелких городов поэтому потеряла свою экономическую питательную среду: экономический обмен с прилегающей землей. Императоры пытались бороться с бегством из города, особенно с тем, что собственники сдавали жилье, уезжали и перевозили свою мебель в имения» («Социальные причины заката античной культуры». Тюбинген, 1924)
Другим значимым фактором экономического развития 3 в.н.э. была деградация валюты по причине непрекращающейся хронической инфляции, которая в конце концов привела к полному упадку денежного хозяйства. Папирус из Оксиринха в Египте является доказательством того, что в 260 г.н.э. денежные менялы отказывались принимать монеты с пониженным чистым содержанием и весом, которые чеканились в массовом производстве.
«Аврелий Птолемей, называемый также Немезианом, стратег округа Оксиринах. После того как собрались чиновники и подали жалобу, что менялы закрыли свои лавки и отказались принимать священные монеты Августа, возникла необходимость обязать указом всех имеющих меняльные лавки снова открыть их и принимать все монеты и разменивать их на мелочь, за исключением подделок; это относится не только к ним, но и ко всем, кто занимается товарооборотом; они должны уяснить себе то, что в случае неповиновения указу будут подвергнуты наказанию, которое было назначено для них ранее префектом...» («Оксиринхский папирус», 1411).
Разумеется, внутреннее развитие Империи в 3 в.н.э. нельзя обобщать. Наряду с пограничными районами, которые постоянно жили в нужде, подвергаясь набегам, восстаниям и грабежам, были и внутренние районы, только временами испытывавшие эти катастрофы, и, наконец, большие области на периферии военной и политической активности, как Северная Африка и Испания, в которых продолжали консолидироваться отношения прежних десятилетий. Правда, государственное давление, особенно налоговое бремя, увеличивалось и в таких спокойных провинциях, чтобы компенсировать потери в неспокойных зонах.
Дифференцированный способ рассмотрения приводит к выводу, что Римская Империя в 3 в.н.э., по крайней мере на какое-то время, потеряла важные моменты своей лигитимации: она не могла продемонстрировать ни убедительные военные успехи над захватчиками, особенно над сасанидами, ни обеспечить внутреннюю стабильность и когерентность внутреннего союза, ни создать предпосылки для экономического процветания, не в последнюю очередь из-за валютной системы. По причине поражений и потрясений, высоких количественных потерь и обнищания широких кругов населения политическая формация Империи в целом существенно потеряла свой престиж.
Катастрофические последствия нельзя не заметить: идентификация отдельного человека с государством стала слабее, внутреннее отмежевание от политической системы возросло. Не только христиане, но и члены гностических сект и неоплатоники придавали государству и обществу условное значение. Тот феномен, который Якоб Буркхардт назвал аполитичностью, то есть сознательный отход от всех политических обязательств и обязанностей по отношению к обществу и государству, получал все большее распространение.
Кроме того, для эпохи характерен рост регионалистических тенденций. Если Империя при принципате характеризовалась уравновешенным соотношением и эффективной кооперацией местных, региональных и центральных органов, то теперь эта общность интересов была нарушена. Этому содействовали неспособность центральных органов выполнять свои задачи, а также чрезмерные требования к местным и региональным ячейкам, которым выполнение этих требований были не по плечу. Приоритет региональных интересов часто приводил к узурпациям и образованиям отдельных империй. Если эти отдельные империи не смогли добиться длительной самостоятельности и отделения от Империи, то это наилучшим образом доказывает исторически сложившуюся силу инерции, несмотря на все поражения и катастрофы. Хотя функция города Рима уже давно ослабела, как и функция его традиционных органов и ведущих слоев, идея Империи выстояла посреди всех кризисов.
Эпоха солдатских императоров в целом была пробой на прочность Империи. Она смогла устоять только благодаря мобилизации новых жизненных сил, применению военщины из Дунайского региона и других пограничных зон Империи. Это захватывающее явление одновременно является успехом романизации и политической интеграции.
С другой стороны, нельзя не признать, что доминировали силы, которые бесцеремонно подчиняли своим интересам все структуры государства, администрации и общества. Они были зафиксированы на власти и могуществе, на непреклонном проведении в жизнь всех государственных требований, на использовании всех сил и средств. То, что при этом все больше ограничивалась гражданская свобода и автономия городов, а администрирование и всякого рода принуждения, наоборот, возрастали, не принималось во внимание. Между тем фатальным было то, что эта постепенно образующаяся «чрезвычайная конституция древнего мира» (Ю. Фогт) просуществовала долгое время.
Тогда как защитники Империи взывали к древним традициям, все больше увеличивался контраст между этими реставрационными целями и политической и общественной реальностью.
Коренным образом изменившееся общее положение на границах и внутри Империи принуждало к мерам, которые были несовместимы с идеалами и нормами принципата. Полностью изменились также стиль и методы функционирования государственных органов, По мере увеличения нужды и уменьшения доступных средств возрастала жестокость и грубость войсковых соединений и милитаризованной администрации. Так, чистым вопросам власти были пожертвованы традиционные компоненты, в век катастроф, нужды и страха население было так же встревожено, как и в дни поздней Республики. Как и тогда, оно было готово принять любую власть и любое политическое решение, лишь бы они обещали стабильность и безопасность.