Империя при Константине Великом

Империя при Константине Великом

Император, который достиг единоличной власти над Империей после долгой и тяжелой борьбы, взял на себя власть в полном объеме и осуществлял монократию таким решительным способом, как немногие правители до и после него. Его претензия на абсолютную власть нашла свое выражение в новом самопонимании и в новом образе императора. Основанная Диоклетианом стилизация тетрархии и возвышения императорской власти была еще больше усилена, дистанция к августовскому принципату еще больше увеличилась. К тому же Константин перенял элементы символики власти, которые вели свое происхождение как от восточного и греческого, так и от христианского мира представлений. При этом противоречия Константина не заботили. Гармоничный синтез этих разных традиционных составных частей удасться не мог. В целом они больше были связаны с византийской императорской властью, чем с формами принципата и эрой солдатских императоров.

Все это развитие было форсировано несомненным стремлением Константина подчеркнуть свое положение внешним великолепием. Император больше не носил римскую тогу, а был одет в богато украшенную тунику. Он также не носил больше простой панцирь солдатских императоров, а надевал роскошные доспехи; когда отправлялся в поход, на нем был золотой панцирь и великолепный шлем. Начиная со своих виценналий, двадцатилетнего юбилея правления в 326 г.н.э., он к тому же начал носить диадему, которая в качестве знака власти эллинистических монархов для Рима всегда была символом абсолютной императорской власти.

Этому внешнему возвеличиванию соответствовали колоссальные статуи, надписи и изображения на монетах и медальонах. Здесь тоже характерно сочетание разнообразнейших элементов. Обращает на себя внимание приближение портретов к отцу, Августу и Александру Великому и обрамление головы нимбом. Включение правителя в символику вечности изобилует не меньше, чем претензии на мировые размеры. Правитель всего земного шара прославлялся одновременно и как победитель всех народов. Кроме пропаганды успехов над франками, аламаннами, сарматами и готами, подчеркивались универсальные абстрактные качества победителя. Характерно, что элемент титула императора непобедимый был заменен на более активный — победитель. В титулах отражается определенный отказ по религиозным соображениям: Константин никогда не употреблял атрибут божественный.

Большие трудности возникли перед Константином в культе императора. С одной стороны, он не хотел отказываться от этой традиционной формы выражения лояльности староверческих жителей Империи, с другой — это было несовместимо с христианскими взглядами. Надпись из Гиспелла в Умбрии, датируемая между 333 и 335 гг. н.э., показывает, к каким компромиссам был готов Константин. В ней он разрешает сооружение храма в честь рода Флавиев, то есть в честь собственного дома, но оговаривает, что это здание не должно быть запятнано «нечестивыми преступлениями какого-нибудь преступного суеверия» (ILS 705). Он разрешает также регулярное проведение театральных и гладиаторских игр.

Бок о бок с такой стилизацией развивался христианский образ императора, который создан прежде всего у Евсевия в его торжественной речи в честь тридцатилетия правления Константина в 335 г.н.э. Возвышение императорской власти с самого начала было связано с возвышением всего императорского дома, новой династии Флавиев. Значение династических сил Константин осознал еще в юности; почти все его внутриполитические соглашения отмечены династическими связями. Он очень рано возвысил своих сыновей Криспа, от Минервины, Константина II, Констанция и Константа, сыновей Фаусты. Крисп и Константин II уже в 317 г.н.э. стали Цезарями, Констанций получил этот ранг в 324 г.н.э., Констант в 333 г.н.э.

Не были обойдены и сводные братья Константина, законные сыновья Констанция Хлора и Теодоры: Далмаций стал консулом и цензором, Юлий Констанций тоже получил консульство. Планомерно чествовались и их потомки, как боковая линия константиновского дома, и укреплялись их связи с основной линией. Сын Долмация Ганнибалиан должен был жениться на дочери Константина Констанции, а второй сын Константина от брака с Фаустой — на дочери его сводного брата Юлия Констанция. Конечно, целью переплетения обеих линий было обеспечение целостности правящего дома, так как и Далмаций Младший уже в 335 г.н.э. был возведен в Цезари, его брат и племянник Константина Ганнибалиан почти одновременно стал царем Армении.

Возвышение членов семьи распространялось и на женщин, из которых особенно большое влияние имела Елена, мать Константина. С 324 г.н.э. она занимала официальное положение Августы и кроме того имела право пользоваться сокровищем короны, ни перед кем не отчитываясь. Совершенно понятно, что Елена сначала оттесняла сводных братьев Константина, неясна и роль, которую она сыграла в событиях с императрицей Фаустой в 326 г.н.э. За нарушение супружеской верности тогда были казнены Крисп и Фауста; Елена же отправилась в сенсационное паломничество в Святую землю. Известно только, что Августа Елена проявила тогда несравненную щедрость, которая выразилась в многочисленных пожертвованиях нуждающимся, и что она распорядилась построить в Вифлееме церковь, с ее путешествием связывают легенду об обнаружении креста, которая с течением времени все больше приукрашивалась. Елена умерла в 327 г.н.э. в Риме вскоре после своего возвращения.

Решительное использование власти Константином обусловило его многостороннее вмешательство в законодательство и правосудие, самодержавный стиль которого критиковался еще в античности; так, позже Юлиан Отступник назвал его «обновителем и путаником старых законов и завещанных предками обычаев» (Аммиан Марцеллин, XXI, 10, 8). Решением 318 г.н.э. Константин придал императорским эдиктам правовое качество, которое ставило их выше норм существующего права. Впрочем, стиль, содержание и основная направленность законодательства Константина не были едиными. Крайняя жестокость и необузданные взрывы соседствовали с гуманитарными тенденциями, уважение к традиционным правовым нормам и понятиям — с подлинными нововведениями.

Радикальные наказания за многие преступления должны были служить устрашением. Похитители детей и скота, отцеубийцы и воры зашивались в мешок со змеями и выбрасывались в море или пропасть. По закону 326 г.н.э. нарушение супружеской верности каралось в основном смертной казнью. Как и раньше, были запрещены браки между свободными и рабами, любовная связь женщины со своим рабом тоже влекла за собой смертную казнь. С другой стороны, в указе 315/316 г.н.э. сказано: «Если кто к играм или рудникам приговорен, не должен получать клеймо на лице; по подобию небесной красоты созданный лик не должен быть испорчен» (Кодекс Теодозиана, 9,40, 2). К тому же ряду принадлежит закон, о котором А.Пиганиоль сказал, что он достоин вечной славы и является одним из прекраснейших законов Константина вообще. Этот закон предписывал, что каждый заключенный имеет право раз в день видеть солнечный свет. В институте рабства Константин ничего не изменил, он ввел только умеренное обращение с рабами и ограничение их наказаний. Так, например, рабы, живущие семьей, не разлучались при продаже. В социальной сфере особенно положительно сказались улучшение и контроль за опекунством, а также меры в пользу подброшенных детей.

Неоднократно делались попытки оценить законодательство Константина как доказательство христианского влияния на организацию государства. С этой точки зрения, разумеется, можно объяснить христианскими взглядами некоторые меры, как, например, запрещение распятия на кресте, неприкосновенность человеческого лица, попытки воспрепятствовать гладиаторским боям на жизнь и смерть и некоторые другие. Однако это не означает «внедрения христианизации общественной жизни» (Ю.Фогт). Скорее более правильным является противоположное утверждение, что Константин не пытался втиснуть в правовые рамки христианский образ жизни и что римское право не было заменено христианскими нормами, а оставалось характерным сосуществованием старых и новых понятий.

В сфере двора и администрации сохранение реформ Диоклетиана стояло рядом укоренными изменениями. С 320 г.н.э. в руководящей группе придворных появился глава служебного персонала, самый могущественный и влиятельный человек при Константине. Он был начальником разных школ, военизированных отделов администрации, к тому же командиром дворцовой школы, нового образования дворцовой гвардии, которая была создана вместо преторианцев, а также курьеров, являвшихся еще и агентами тайной полиции. Кроме главы служебного персонала, к организации центральных органов принадлежал квестор дворца, в компетенцию которого входило оформление императорских законов и постановлений.

Структура центральной финансовой администрации, наоборот, не изменилась, появились только новые названия должностей. Так, теперь начальник императорского фонда руководил казначейством, куда стекались все налоги, одновременно он отвечал за императорские пожертвования. Другому чиновнику подчинялась собственность короны и частная собственность императора. Представители этой группы были доверенными лицами императора, они выполняли функции комиссаров или специальных уполномоченных, которым от случая к случаю доверялось урегулирование неотложных правительственных дел. Вместе с другими руководящими чиновниками они образовывали совещательную коллегию, которая готовила и обсуждала основные решения в политике, администрации, законодательстве и ведении войны.

Какой бы целесообразной ни казалась новая структура придворной и центральной администрации, о качестве самой администрации она говорит мало. Повод для размышлений дает то, что Константин в 325 г.н.э. издал следующий закон: «Любой человек, какого бы сословия и ранга он ни был, который сможет доказать, что мои судьи, высшие чиновники, друзья или придворные совершили что-то неправедное и несправедливое, пусть безбоязненно приходит и обращается ко мне; я лично сам все выслушаю и расследую, и если выяснится, что это правда, я сам отомщу тому, кто до сих пор меня обманывал. Того же, который представит доказательство, я вознагражу званиями и имуществом. И этого, да хранит меня всемогущий Бог, я буду придерживаться для счастья и процветания государства» (Кодекс Теодезиана, 9, 1, 4).

На уровне диосезов и провинций в основном сохранились распоряжения Диоклетиана. Важнейшие изменения коснулись преторианских префектов, причем детали реорганизации неоднозначны. Вероятно, назначение Криспа главнокомандующим на рейнской границе привело к тому, что ему был придан преторианский префект. Личное предоставление преторианских префектов Цезарям и будущим Августам продолжалось еще долгое время; при Константине Империя во всяком случае не была преобразована в систему преторианских префектур, хотя в Африке с 332/333 г.н.э. была собственная префектура. Для решения Константина характернее является тот факт, что между 335 и 337 гг. н.э. самому Константину, Константину II, Констанцию, Константу, Далмацию было предоставлено по преторианскому префекту, а один префект отвечал за Африку. Только когда эта система потерпела неудачу, к концу 4 в.н.э. образовались региональные, префектуры как важнейшие административные высшие органы.

В структуре войска Константин также сохранил нововведения Диоклетиана, только извлек из них соответствующие выводы. В организаторском плане было проведено окончательное разделение между стационарными пограничными войсками и мобильной походной армией. В первый раз существование такой армии доказывается указом 325 г.н.э., где ее военнослужащим предоставляются большие привилегии, как и представителям других войсковых соединений. Между тем сейчас высказано предположение, что она была создана раньше, в 312 г.н.э., перед борьбой с Максенцием. К походной армии, как правило, принадлежали также новые гвардейские полки — палатины.

Если не принимать во внимание другие детали, то решающие новшества эпохи Константина касались преобразования верховного главнокомандования войсками и интенсивного привлечения германцев и других представителей соседних племен Империи в римскую армию. После того, как гвардейские префекты стали руководящими работниками администрации и юстиции, Константин создал должности войсковых командиров, разделенных сначала по родам войск — начальник конницы и начальник пехоты. Из этих должностей в процессе долгого развития выросли важнейшие командные посты поздней античности. Их обладатели командовали войсковыми группами позднеримской армии. Нередко ими были даже германцы, например, Ардогаст, Стилихон и Аэций.

Прогресс в руководстве войском отражает возрастающее число вспомогательных иностранных групп, особенно германского контингента, в римской армии. Константин с самого начала был настроен на такие формирования: царь аламаннов Эрок участвовал в его провозглашении наследником отца еще в 306 г.н.э. в Британии; шесть лет спустя британские и германские соединения сражались вместе с Константином у Мильвийского моста; еще в 332 г.н.э. рейнские земли стали крупной базой набора рекрутов. Тем не менее неясно, преследовал ли Константин определенную концепцию, обращаясь к этому военному потенциалу, более вероятно, что возрастающая связь больших групп населения с местами проживания принуждала к увеличению римского войска. Речь при этом прежде всего шла только о распространении традиционных римских правил. Не был предусмотрен размах, который в конце концов получило это развитие, последствия которого в поздней античности больше нельзя было контролировать. Но в константиновское время до этого было еще очень далеко.

Военная реформа Константина начала себя оправдывать; во всяком случае армия после 325 г.н.э. справлялась с поставленными перед ней задачами в рамках константиновской пограничной и внешней политики. Руководство операциями при этом чаще всего поручалось сыновьям Константина, но в особенно опасных ситуациях император лично находился вблизи горячих точек, чтобы в случае необходимости вмешаться самому. Экспансионистские черты здесь незаметны. Оборона, ограниченные контрнаступления, планомерное строительство укреплений и дипломатические средства, как, например, заключение договоров с соседними племенами, в первую очередь стабилизировали положение внутри Империи.

В 328 г.н.э. Константин II командовал обороной от аламаннов, а в 332 г.н.э. от готов на Нижнем Дунае. Там после нападения готов на сарматов создалось крайне затруднительное положение, которое тем не менее было преодолено успешными римскими контрнаступлениями. Константин добился заключения договора с готами, которые впредь не только признавали дунайскую границу, но поставляли через нее вспомогательные группы, и, таким образом, готская опасность была устранена почти на полвека. Когда в 334 г.н.э. у сарматов произошло столкновение, которое перекинулось на римские территории, Констанций и Константин тактически очень умело овладели ситуацией и предотвратили эскалацию конфликта.

Совсем иначе развивались события на восточной границе Империи. После того как там сасанидский царь Шапур II сначала держал себя очень сдержанно, в начале тридцатых годов он неожиданно проявил инициативы, которые сделали неизбежными столкновения с римским войском. Когда царь Армении Тиран в 334 г.н.э. был депортирован и ослеплен сасанидами, его сторонники и армянские союзники римлян обратились к Константину за помощью. Тот поручил Констанцию руководство боями на армянской границе, приказал оккупировать страну и начал поход против сасанидов. В этой связи племянника Константина Ганнибалиана назначили царем Армении. Грозящие здесь опасности были вполне осознаны, как показывает письмо Константина Шапуру II, император выступал как покровитель христиан, между тем проблема при жизни Константина решена не была.

В области валюты Константин также исходил из попыток стабилизации своего предшественника; в отличие от Диоклетиана его денежная реформа была успешной. Это относится прежде всего к золотым деньгам, где был введен новый номинал солид. Если золотые монеты диоклетиановского времени по весу еще равнялись 1/60 римского фунта, то при Константине (в 3 в.н.э.) они весили 1/72, то есть 4,48 г. Изготовляемая по всей Империи с 324 г.н.э. золотая единица просуществовала еще столетия, и в византийской Империи была основой золотой валюты. Тогда как солид встречался часто, серебряная единица силиква, которая равнялась 1/24 солида, очевидно, чеканилась в меньшем количестве. Медные единицы, которые назывались фоллами, имели серебряное покрытие, составляющее 2% от веса. При массовом изготовлении быстро начал уменьшаться вес, и, как доказывают папирусы из Египта, это привело к новым инфляционным процессам.

Меры в секторе финансовой и налоговой политики были продиктованы огромной потребностью в деньгах для армии, двора, администрации, крупного строительства и щедрых подарков. Как и раньше, важнейшим источником доходов оставался подушный налог. К этому добавились целевые особые налоги и подати на трудоспособных лиц. Все сенаторы должны были платить налог, который насчитывался в зависимости от размера их землевладений и взимался в три приема. Городские высшие слои должны были каждые пять лет к юбилею правления уплачивать так называемое коронное золото в форме золотых венков или золотых монет, и, наконец, ремесленники и торговцы каждые пять лет платили в золоте налог с имущества и товарооборота.

Характерно, что Константин при случае старался помочь представителям угнетенных низших слоев. Так, в эдикте 313 г.н.э. сказано: «Если сборщик налогов или прокуратор жестоко обойдется с кем-то, тот должен без раздумий подать жалобу на его издевательство и грабеж. Если эта жалоба соответствует действительности, мы предписываем, чтобы чиновник, который позволил себе совершить нечто подобное в отношении провинциалов, был публично сожжен» (Кодекс Теодозиана, 10, 4, 1). Из множества частных решений сложилось изменение общественной структуры, которая осталась определяющей для всей поздней античности.

Давно утерянные политические компетенции сенат не получил и при Константине, но император старался сначала сохранить условия для мирного сосуществования и внешнее уважение к сенаторскому сословию. С одной стороны, общее число сенаторов возросло, по современным оценкам, даже в три раза. С другой стороны, образовалась небольшая группа высшей аристократии — патрициев, которые находились в тесной связи с императорским домом и наряду с высокими постами в администрации и войске обладали огромным авторитетом.

Расширение сената затронуло представителей всех провинций. Панегирист в 321 г.н.э. так прославил это развитие: «Наконец, ты почувствовал, Рим, что ты вождь всех наций и царь мира, когда объединил в своей курии благороднейших граждан всех провинций, чтобы сенат был обязан увеличением авторитета не столько своему имени, сколько действительности, так как отныне он объединяет элиту всего мира» (Латинские панегирики, X, (4), 35, 2). Возможно, побудительные мотивы Константина были значительно прагматичнее; вероятно, он старался привлечь на свою сторону ведущий слой из провинций перед борьбой за власть с Лицинием. В любом случае назначения были однозначным доказательством благосклонности императора.

Пополнение сената произошло за счет всаднического сословия, потому что высокопоставленные всаднические чиновники и офицеры возводились в сенаторское сословие, которое из-за этого потеряло свою однородность. В целом же сенаторы оставались группой привилегированных крупных землевладельцев, на традиционные права которых Константин не посягнул. На них не распространились нагрузки муниципальной аристократии и суровость римского уголовного судопроизводства. В большинстве случаев в течение 4 в.н.э. они сохранили свое состояние, и их без того значительная земельная собственность существенно возросла.

Однако решающим стало то обстоятельство, что жизнь, влияние и социальный престиж отдельных сенаторов зависели не от их сословной принадлежности, а от их положения в константиновской системе и от благосклонности императора. После того как в 326 г.н.э. по религиозным причинам произошел тяжелый конфликт между Константином и сенатом, после основания Константинополя и образования другого, полностью преданного Константину сената на Востоке, римский сенат на долгое время потерял свой авторитет и значение.

Важнейшим чиновником Рима, который принадлежал к кругу сенаторов, был городской префект. Ему все еще подчинялись администрация и судопроизводство столицы; он руководил также сословной юрисдикцией над сенаторами и особенно выигрывал от частого отсутствия императора. Обладатель этой должности был высочайшим представителем государства в Риме, но одновременно и защитником консервативных сил и традиций.

Реорганизация сенаторского высшего слоя отразилась на всадническим сословии. Оно потеряло своих самых способных представителей, и поднявшаяся в него мелкая бюрократия являлась плохой заменой. Таким образом, оно лишилось своего престижа и функций, нередко влияние официалов, руководящих чиновников придворной администрации было больше, чем влияние классического сословия социальных выдвиженцев. Социальный подъем впредь стал возможным и без обычной карьеры всадников и сенаторов. Германский командир, само собой разумеется, сразу же возводился в сенаторское достоинство.

Благодаря расширению придворного персонала и Цезарей, раздуванию штата чиновников в преторианских префектурах и диосезах, возможности продвижения для упомянутых групп были чрезвычайно благоприятными.

Совсем по-другому складывалась обстановка для представителей муниципальной аристократии, которая чаще всего называлась куриалами, и для представителей специальных профессий и групп среднего и низшего слоя. Хотя на первый взгляд государство при Константине и Диоклетиане кажется современным, его инструментарий и меры могли быть действенными при условии, когда в общественной и экономической структуре было мало изменений и когда основные органы и корпорации оставались идентичными. Этот политический застой был невозможен без дальнейшего ограничения свободы городских высших слоев, представителей ключевых профессий в транспорте и снабжении и, наконец, колонов, важнейшей сельскохозяйственной группы производителей.

Особенно тяжело эта политика затронула куриалов, причем сам император взял на себя некоторые облегчения: «Никто, имеющий судебную власть, не должен пытаться освободить куриала от его обязанностей по отношению к общине или освободить его от принадлежности к городскому совету (курии). Если же кто-то по несчастливому стечению обстоятельств разорится и его нужно поддержать, это должно быть доведено до нашего сведения, и на основании этого ему будет сохранено освобождение от его обязанностей по отношению к общине» (Кодекс Теодозиана, 12, 1, 1). Указание Константина свидетельствует, что чрезмерная загрузка муниципальной аристократии осталась. Ее представители пытались всеми возможными средствами уклониться от этих разорительных нагрузок. Как показывают многочисленные распоряжения, этому было трудно помешать.

Подобное регулирование коснулось транспортных моряков и колонов; назовем только два примера. Распоряжение 314 г.н.э. декретировало: «Если кто-то, кто по рождению является транспортным моряком, становится капитаном лихтера, он должен оставаться в том же сословии, к которому принадлежали его родители» (Кодекс Теодозиана, 13, 5, 1). В отношении колонов было в 332 г.н.э. установлено следующее: «Если у кого-нибудь будет обнаружен колон, который принадлежит другому, тот должен не только возвратить колона на его старое место, но и заплатить за него подушный налог за соответствующее время. Самих колонов, которые пускаются в бегство, следует, как рабов, заковать в кандалы, чтобы вынудить их исполнять обязанности, которые им были положены, как свободным, теперь исполнять, как рабам» (Кодекс Теодозиана, 5, 17, 1).

Общая картина римского общества во времена Константина характеризуется ярко выраженной дихотомией. Насколько можно установить общие тенденции ввиду многочисленных региональных особенностей и разнообразия структур в отдельных провинциях, пропасть между обеими основными группами общества становилась все глубже. Концентрации богатства и собственности противостояло обнищание широких кругов населения. Старые буржуазные средние слои были явно парализованы постоянными государственными нагрузками.

К привилегированным группам высших слоев принадлежали также клирики, особенно епископы, которых Константин постоянно привлекал к себе. Среди первоначально небольшого числа христианских отшельников возникло быстро разрастающееся движение, которое потом вылилось в институт монашества. В этих кругах уже сформировался протест против секуляризации и приспособления христианства к государству и обществу. Воздействие христианства на общественное устройство Римской Империи в целом определить трудно. Во всяком случае во времена Константина христианство не стремилось к основополагающим изменениям социальной структуры. В целом христианство в рамках константиновского времени оказывало стабилизирующее воздействие. Тот факт, что христианские убеждения широких слоев населения содействовали подчинению бюрократии и примирению с нищетой (Ю.Фогт «Константин Великий и его век». Мюнхен, 1960), довольно часто подчеркивался. Но не всегда с необходимой убедительностью указывалось на то, что полное отсутствие государственных социальных платежей усиливало привлекательность христианства по чисто материальным причинам.

Константин очень заботился о том, чтобы он сам, его дом и его эра прославлялись художниками, литераторами, архитекторами, ораторами, скульпторами и мастерами прикладного искусства. Прежде всего он требовал быстрых результатов, поэтому зрелые произведения характерны для его эпохи менее, чем в быстром темпе созданные компиляции.

Особенно наглядно показывают особенности константиновского искусства два памятника в Риме: построенная между 312 и 315 гг. н.э. арка Константина, самая большая триумфальная арка Рима, и голова колоссальной статуи из перестроенной Константином базилики Максенция. В арку Константина были включены скульптуры и рельефы из эры адоптивной империи 2 в.н.э. Они образовывали резкий контраст с новыми рельефами, которые изображали достижения похода против Максенция, вступление Константина в Рим, а также приветственную речь императора и распределение денежных подарков. Эти современные рельефы изготовлены в поразительно строгом стиле, который в последнее время связывается с традициями плебейского искусства. Кроме того, примечательно увеличение чисто репрезентативных элементов, а также разная величина фигур, которая зависит от ранга изображаемых.

Выставленные сегодня во дворе дворца Консерватории на Капитолии фрагменты колоссальной статуи Константина превышают все размеры прежней монументальной скульптуры. Высота головы от шеи составляет 2,60 м, исходя из этого, общая высота статуи сидящего на троне императора равняется приблизительно 10 м. Р.Бьянки Бандинелли описал своеобразие этого изображения так: «Это был новый тип императорской статуи, которая возвышала правителя над обыкновенными смертными: это было почти культовое изображение. Изготовленное из твердых, безжизненных платинок лицо оживлено только огромными глазами, из которых льется магическая сила взгляда и одухотворенность, которую хотели придать фигуре» («Рим. Конец античности». Мюнхен, 1971).

Преобладание чисто придворного искусства очевидно. Наряду с речами панегиристов оно проявляется в потолочной росписи трирского императорского дворца, а также в стихах Оптациана Порфирия. Их поэтическое качество совершенно незначительно, но они безусловно представляют крайнюю степень буквенной акробатики. Отдельные стихи, например, содержат 35 строф, составленных из 35 букв каждая, и эти буквы, в оригинальной рукописи выделенные особыми красками, были выбраны так, что образовывали более или менее осмысленные слова и стихи. Порфирий был скорее «литературным придворным ювелиром» (Ю.Фогт), чем поэтом; правда, Константин был очарован его творчеством.

В области архитектуры появились величественные здания, такие, как многочисленные императорские дворцы, базилики и церкви, которые по своим размерам не шли ни в какое сравнение с другими эпохами. Евсевий в своем неполном списке называет следующие церкви: церковь Положения во гроб и Воскресения в Иерусалиме, церковь Рождества в Вифлееме, базилики и другие церкви в Никомедии, Антиохии и Гелиополе. От этой интенсивной строительной деятельности особенно выиграл Трир: «Я вижу Большой Цирк, который соревнуется с римским, я вижу базилики и форум, царские сооружения, и вместилище правосудия возведено на такую высоту, что оно близко к звездам и небу. Все это, разумеется, дары, которыми мы обязаны твоему присутствию» (Латинские панегирики, VII, 6, 22).

Важнейшим для всей истории Империи было решение Константина основать на месте Византия Константинополь. При столкновении с Лицинием Константин лично убедился в стратегическом значении Византия. Поэтому он еще в 324 г.н.э. начал строительные и восстановительные работы, и некоторое время спустя там начал работу императорский монетный двор. Но важнейший импульс последовал позже. В 326 г.н.э. Константин несколько месяцев провел в Риме, чтобы участвовать в празднествах в честь двадцати летнего юбилея своего правления. Только праздник этот закончился конфликтом. Когда Константин отказался участвовать в праздничной процессии к Капитолию, то есть к традиционным богам города Рима, его поведение вызвало у сената и населения большое негодование, так как они увидели в этом открытое оскорбление. Константину стало ясно, что он никогда не будет чувствовать себя в Риме, как дома. В связи с этим возникло решение создать новую столицу, соперницу Рима.

Во всяком случае для Константинополя было запланировано гораздо более широкое кольцо городских стен, которое окружало площадь в четыре раза больше прежней, восходящей к Септимию Северу городской постройке. Христианская легенда, переданная Филострогом, продолжателем церковной истории Евсевия, отражает впечатление, которое производило на потомков это граничащее с чудом по своим размерам сооружение. Там рассказывается, что когда император с копьем в руке обошел новую границу города и при этом шел все дальше, он на вопрос одного из своих спутников: «Как далеко ты еще хочешь пойти, господин?» ответил: «Пока не остановится тот, кто идет впереди меня».

Если даже в этой легенде присутствует явно христианское преобразование античного представления о том, что Бог определил место для основания города или одобрил его, все равно при освящении города были соблюдены традиционные ритуалы. В 328 г.н.э. место было объявлено собственностью богов; жрецы и звездочеты проводили церемонию, в которой участвовал также неоплатоник Сопатр. Торжественное освящение произошло 11 мая 330 г.н.э., дата, которая впредь всегда торжественно отмечалась как дата основания города.

Город Константина годами был центром строительной деятельности как региона, так и Империи. Из всех прилегающих районов, даже из Рима и Афин, были завезены памятники, разграблены храмы в городах Малой Азии, их металлические крыши расплавлены, чтобы по возможности быстрее придать подобающий блеск новой столице Востока. Статуи Фидия и Лисиппа были транспортированы в новый город и установлены там, а также бронзовые кони, которые стоят сейчас перед Сан Марко. Буркхардт назвал эту практику «самым позорным и массовым грабежом предметов искусств в истории».

На месте рынка северовского города были воздвигнуты храмы Рее, богине-покровительнице Константинополя, и Тихе, покровительнице Рима. Между этим центром, названным Августейоном, и Мраморным морем вырос императорский дворец. На западе города был построен круглый форум Константина, в середине которого стояла колонна из порфира, держащая огромную, частично позолоченную статую императора в короне с лучами. В основании колонны были помещены христианские реликвии. В рамки этой концентрической постройки входили также христианские церкви, как, например, церковь Ирины у Августейона и церковь Софии у императорского дворца; в целом для фазы основания Константинополя характерно соседство храмов для староверов и церквей для христиан.

Константин хотел сделать свою новую столицу равной Риму по своей внутренней структуре. В Константинополе, как в Риме, было семь холмов, и он так же, как Рим, разделялся на 14 кварталов. Особенно примечательным было преимущество с административно-правовой точки зрения. Константинополь со всей своей городской территорией был выделен из диосеза и провинции и освобожден от всех налогов. Император возвел архона города в ранг проконсула, то есть в гот же ранг, которым обладали наместники соседних провинций.

Константин не довольствовался тем, что новый город с 330 г.н.э. привлек в свои стены большое число чиновников и функционеров системы. Событием первостепенной важности было то, что император здесь тоже создал сенат сначала из 300 человек и всеми силами старался заманить в Константинополь лиц, присутствию которых он придавал большое значение. Для них были построены дома; наличие дома в Константинополе было также предпосылкой получить право на аренду владений из императорской собственности на Востоке Империи. Благодаря строительству библиотеки и основанию нового университета город превратился в духовный центр Востока. Наконец, жители города, как и римляне, получили бесплатное обеспечение зерном.

Таким образом, Константинополь стал новым, вторым Римом. Но этот второй Рим был Римом без республиканских традиций и по своей сути только новоримским обрамлением для синтеза эллинистических, позднеантичных и христианских элементов. С любой точки зрения Константинополь был создан как антитеза Риму и как «сильнейшее отрицание римской сущности» (Якоб Буркхардт). Чем больше энергии было отдано второму Риму, тем больше приходил в упадок первый и должен был довольствоваться блеском великих традиций. Будущее принадлежало Константинополю.