Христианство в 3 в.н.э. — религия и духовное развитие эпохи

Христианство в 3 в.н.э. — религия и духовное развитие эпохи

Несмотря на уже описанное отвержение христианства широкими кругами староверческого населения, римское государство сначала воздерживалось от репрессивных мер. От конца 2 в.н.э. до середины 3 в.н.э. положение христиан было ущемлено тремя официальными распоряжениями. Первым был приказ Марка Аврелия наместникам строже наблюдать за религиозными происками и религиозными подстрекательствами к беспорядкам. Следствием этого распоряжения явились санкции в Галлии и Малой Азии. Второе распоряжение, запрещение Септимия Севера от 202 г.н.э. переходить в христианство, спорно по своей достоверности. В третьем распоряжении этого ряда, приказе Максимина Фракийца казнить клириков, речь шла о политически обусловленной мере, которая не исполнялась вне Рима. Она была однозначно направлена против сторонников Севера Александра, в близком окружении которого среди многочисленных выходцев с Востока, как предполагалось, находилось много христиан.

Как и Север Александр, подобное великодушие в отношении христиан проявил Филипп Араб, который тем не менее, вопреки современным слухам, не являлся христианином. И в его случае политическая реакция следующего императора была направлена на восточных представителей христианства, к которым враждебно относились дунайские легионы. Вполне возможно, что Деций уже в начале своего правления принимал меры против высшего духовенства и против христиан, занимавших видное положение; во всяком случае, папа Фабиан еще 20.1.250 г.н.э. принял мученический венец. Но только эдикт о жертвоприношениях того же года касался всех христиан вообще.

Как воздействовал эдикт на большие христианские общины, сообщает Дионисий, епископ Александрийский, в своем письме к Фабию, епископу Антиохийскому: «Уже появился эдикт о преследованиях... Все были потрясены. Многие из достойных людей из страха появились на месте жертвоприношений. Вызываемые по имени, они приступали к нечистым и богомерзким жертвоприношениям, бледные и дрожащие, как будто не они приносили жертвы, а их самих принесут в жертву идолам. Другие шли добровольно к алтарям и заверяли, что они не были христианами... Из остальных одни следовали за этими, другие за теми. Иные бежали, а третьих арестовали... Твердые и святые столпы христианства, наоборот, были достойными восхищения свидетелями Царства Божиего, так как Господь укрепил их, и они сохранили силу и выдержку, которые соответствовали их твердой воле» (Евсевий «История церкви», 6, 41).

Испытание, которое, внезапно обрушилось на христиан после долгого периода затишья, имело глубокие последствия. Теперь только меньшинство больших христианских общин открыто признавало себя христианами. Они были названы стойкими, а если подвергались пыткам за веру — мучениками. Несравнимо большим было число тех, кто отрекся. Даже епископы представали перед жертвенными комиссиями, и теперь в больших городах жертвоприношения совершали римские чиновники. Но с другой стороны, было немало и сторонников. В Северной Африке многие христиане были сожжены или забиты камнями, в Палестине, Сирии и Египте много священников и мирян отдали свою жизнь, например епископы Антиохии и Иерусалима, а также Ориген, предположительно умерший от последствий тюрьмы и пыток.

Расщепление христианского сообщества на стойких, мучеников и отрекшихся тяжело отразилось на дальнейшем развитии церкви. Вопрос, как относиться к отрекшимся после окончания преследований, вызвал продолжительные дискуссии. Так, Евсевий в «Истории церкви» сообщает об образовании секты ригориста Новициана, которая просуществовала до 5 в.н.э.: «Новициан, пресвитер римской церкви, надменно повел себя в отношении отрекшихся, как будто для них больше не существовало надежды и спасения, даже если они сделают все, что относится к истинному исправлению и покаянию. Он стал основателем новой секты тех, кто высокомерно называл себя чистыми. После этого в Риме собрался городской синод из 60 епископов и большого числа пресвитеров и дьяконов; а также в провинциях епископы различных земель посоветовались, что нужно делать. Все они вынесли решение: Новициана вместе с теми, кто присоединился к этому жестокому и бесчеловечному намерению, отлучить от церкви, поверженных же в несчастье братьев излечить покаяниями» (6,43).

С событиями при Деции, который был одним из самых больших и опасных гонителей христиан, связаны новые мученичества: мученичество святого Дени в Париже и святого Сатурнина в Тулузе. При Деции было проявлено немало свидетельств веры, хронологическую принадлежность которых позже установить не удалось.

Валериан (253—260 гг. н.э.) тоже в конце своего правления принимал суровые меры против христиан. Есть много оснований, которые могли бы объяснить его действия. Во-первых, Валериан был сторонником Траяна Деция и продолжил его политику по убеждению. Во-вторых, существование этой нонконформистской группы, которая оценивалась как религиозная оппозиция, при напряжении всех консервативных сил должна была производить вызывающее впечатление.

В 257 г.н.э. Валериан начал преследование христианской церкви. Его первый эдикт требовал от руководителей и важнейших членов христианских общин, епископов, пресвитеров и дьяконов совершения жертвоприношений государственным богам и одновременно запрещал все христианские богослужения и посещение кладбищ. Для второго эдикта Валериана лета 258 г.н.э. сведения дает письмо Киприана к епископу Суссекскому. В нем говорится: «Валериан представил сенату рескрипт, в котором объявляется, что епископы, пресвитеры и дьяконы приговариваются к смертной казни; сенаторы же и римские всадники лишаются своего достоинства и собственности и в случае, если они после изъятия имущества упорствуют в своем христианстве, тоже приговариваются к смертной казни; христианские женщины при конфискации имущества изгоняются, императорские служащие, независимо от того, признали они вину или признают сейчас, наказываются конфискацией имущества и затем распределяются по различным императорским владениям, где они должны быть закованы в кандалы» («Письма», 80, 1).

В отличие от жертвенного эдикта Деция распоряжения Валериана направлены против двух групп лиц: во-первых, против клира, во-вторых, против христиан из ведущих слоев и императорской администрации. Кроме того, этот эдикт запрещает публичные религиозные богослужения и молитвы у могил. Очевидно, Валериан считал, что таким способом он нанесет более эффективный удар по христианам, чем косвенные, охватывающие большие массы населения распоряжения в стиле Деция. Этим он предъявил религиозной политике альтернативу, которая стала возможной в 3 в.н.э. только благодаря распространению христианства и установлению иерархии христианской церкви. Одновременно эдикт 258 г.н.э. свидетельствует, что христианство уже проникло в ведущие слои Империи и в императорскую администрацию. Вне сомнений, преследование Валериана сильно ударило по христианскому клиру. Однако он был внутренне готов к подобному поведению государства еще со времен Деция и поэтому устоял. Многие епископы, Ксист Римский, Киприан Карфагенский, Фруктуоз Тарраконский, а также большое число священников умерли смертью мучеников.

«Так же как облако проходит под лучами солнца и на какое-то время закрывает его, а когда облако проходит, солнце снова появляется и светит», — такими кажутся епископу Дионисию те мирные времена, которые наступили для христиан при Галлиене (Евсевий «История церкви», VII, 23, 2). С самого начала своего правления в 260 г.н.э. Галлиен декретом положил конец мерам против христиан и даже распорядился вернуть конфискованное имущество.

Именно в начале своего правления для Галлиена было важно избежать дальнейших внутренних нагрузок. И как бы ни интерпретировали воздействие христианской религии на историческое развитие Империи, после пленения Валериана даже староверческому фанатику стало ясно, что не существует причинной связи между внешними катастрофами и существованием христианской религии: решительный преследователь христиан Валериан, несмотря на свой крайне консервативный религиозный курс, потерпел крах, Если упростить линии развития политики римского государства в отношении христианства, то обозначаются два противоположных поведения. Консервативная религиозная политика, как в случае Деция, Валериана, а позже Диоклетиана, неизбежно вынуждала к крутым мерам против христиан. И, наоборот, примирение с христианством у Галлиена проложило путь толерантному эдикту Галерия и в конце концов к предоставлению привилегий христианам Константином.

Параллельно описанным процессам 3 в.н.э. принес совершенно новую духовную легитимацию христианства. При этом важнейшие центры переместились из Малой Азии в египетско-сирийский регион. Центром эллинистической культуры и науки и в 3 в.н.э. оставалась Александрия. Не случайно, что именно там произошло соприкосновение христианства с греческой философией, которое внесло значительный вклад в христианскую теологию. В Александрии в конце 2 в.н.э. возникла катехизическая школа, которая стала чем-то вроде христианского университета. Около 200 г.н.э. во главе ее стал Т.Флавий Клемент, или Клемент Александрийский. Вероятно, урожденный афинянин, высокообразованный Клемент после больших путешествий осел в египетской столице. Во время правления Септимия Севера он был оттуда изгнан и умер в 215 г.н.э.

Клемент, как едва ли какой-нибудь другой христианский учитель, оценил по достоинству достижения греческой философии и подчеркнул ее значение для развития христианской религии. Содержание греческой философии стало для него предпосылкой для достижения христианского совершенства. У него нашло свое выражение требование поднять веру до знания. Его представление отражается в чистом виде в представлении логоса. Стоящий на позициях Платона и стоиков, он понимал под этим развитие разума во вселенной и вневременное откровение Бога. Сильнейшее влияние стоиков отразилось на его этических требованиях, например, в стремлении к добродетели, в призыве к укрощению страстей и в нравственной оценке всех вещей.

Эти характерные для Клемента стремления подтверждаются заглавиями его немногих, частично сохранившихся произведений. В своем «Увещевании к грекам» он пытается доказать превосходство христианства над представлениями греческой религии и философии. В «Наставнике» он развернул обширную картину христианской морали. Примерно такие же намерения отражены в посвященном специальной проблеме произведении «Какое царство будет спасено». Здесь Клемент предлагает как бы золотой мост для совершенно нового слоя христианских кандидатов, когда предает проклятию богатство не целиком, но требует только его правильного применения и внутренней дистанции. Объемный труд Клемента «Ковры» содержит собрание высказываний по поводу отношений между греческой философией и христианством. Совершенно очевидно, что такие усилия, несмотря на апологетические элементы, производили впечатление на образованных греков и облегчали их обращение в христианство.

После Клемента руководителем катехизической школы в Александрии был Ориген, который в отличие от Клемента родился уже в христианской семье (около 185 г.н.э.). Он подвергался преследованиям при Деции, его пытали, и вскоре после этого он умер. Малопримечательный жизненный путь Оригена стоит в тени его необычайно обширного творчества. Как и Клемент, он имел теснейший контакт с греческой философией и долгое время слушал Аммония Саккоса, одного из влиятельнейших наставников того времени, учителя Плотина. Однако в центре творчества Оригена стояли филологические и научные толкования Библии, которые нашли завершение в его «Гексапле», сравнении шести различных форм текста Ветхого Завета, одной на древнееврейском языке и пяти на греческом. Наряду с другими произведениями существует целый ряд толковательных сочинений, комментариев к Ветхому и Новому Заветам.

Особо следует отметить его сочинение «Против Цельса», апологию христианской религии, которое было опубликовано накануне преследований Деция. Оно так подробно передает спор с утерянным произведением Цельса, что его положения можно реконструировать почти дословно. Ориген в своей полемике довольствуется не дешевой проблематикой, а серьезно воспринимает позицию противника. Против рекомендации при принятии учения следовать только разуму и разумному руководителю Ориген возражает: «Если бы было возможно, чтобы все люди освободились от повседневных забот и посвятили все время философии, тогда нужно было бы выбирать только этот путь, а не другой. Однако, раз это невозможно из-за забот и хлопот, которые приносит жизнь, и лишь немногие посвящают себя науке, какой же другой путь может быть лучше, чем тот, который Иисус указал народам?» («Против Цельса», 1, 9).

Из новых центров христианской литературы 3 в.н.э. достижения сирийской литературы известны меньше. К историческим трудам относится прежде всего творчество Г.Юлия Африканского. Этот автор, родившийся в Иерусалиме, в своих пяти книгах «Хронографии» объединил иудейскую, христианскую и светскую историю в большую мировую историю вплоть до 221 г.н.э. Юлий Африканский высчитал, что общая продолжительность мировой истории составляет 6 000 лет, а от сотворения мира до рождения Христа прошло 5500 лет. Благодаря своему влиянию на Евсевия и позднеантичных авторов это произведение, сохранившееся фрагментарно и в чужих пересказах, представляет большую историческую ценность.

В сирийском регионе появилась евангелическая гармония Тациана, так называемый «Диатессарон», язык написания которого, греческий или сирийский, остается спорным. В соседнем иранском регионе в середине 3 в.н.э. развилось учение Мани — манихеизм. Манихеизм объединил в себе иудейско-христианские и древнеперсидские представления; он проложил, хотя и узкий, мост между Христом и Заратустрой. Причем у манихеев тоже в основе лежали два принципа: свет и мрак, добро и зло, которые находились в трех фазах — в прошлом, настоящем и будущем. После первоначального полярного разделения этих принципов настоящее оценивалось как покрытие света тьмой, которая в будущем будет преодолена.

Первоначально это учение возникло около 240 г.н.э. в сасанидской Империи. Шапур I поддерживал его, но после его смерти Мани пал жертвой ортодоксальных кругов. Тесная связь с христианством видна уже по тому, что Мани начинал свои письма словами: «Мани, апостол Иисуса Христа...» Манихеизм быстро нашел широкое распространение. Его следы прослеживаются вплоть до Китая на Востоке и Испании на Западе. Даже Августин был в молодости манихеем, и очаги этой религии сохранились до 13 в., хотя она из-за своей рациональной формы никогда не была воспринята широкими слоями населения.

О начале христианства в Северной Африке известно немного. Древнейшим литературным свидетельством являются так называемые суилитанские мартирологи 180 г.н.э. Примерно два десятилетия спустя христианская североафриканская литература достигла кульминации в лице Тертуллиана, величайшего апологета и одновременно величайшего еретика этой религии. Тертуллиан (ок. 160—225 гг. н.э.) происходил из староверческой семьи и получил хорошее риторическое образование. Предположительно, он какое-то время был адвокатом в Карфагене, пока около 195 г.н.э. не перешел в христианство. Риторический пафос, последовательная юридическая аргументация и страстная натура наложили отпечаток на убеждения, жизнь и стиль этого человека, о котором совершенно справедливо сказал Эдуард Норден: «Едва ли другой фанатик умел так ненавидеть, как он» (Римская литература. Лейпциг, 1961).

Путь Тертуллиана был предопределен его радикальностью и последовательностью требований. Даже христианская церковь долго его не удержала, ее единение показалось ему слишком непоследовательным и слабым. Так, в начале 3 в.н.э. он вступил в секту монтанистов, фанатичную группу аскетов, которая была основана фригийцем Монтаном. Но и в ней Тертуллиан не нашел удовлетворения. К концу жизни он, наконец, образовал собственное общество тертуллианистов, которое только через два столетия снова было объединено с католической церковью Августином.

В центре его творчества стоят не только вопросы веры, речь идет не только о молитвах, крещении или идолопоклонничестве, но и об образе жизни христиан. В его сочинениях «О зрелищах» христианам запрещалось посещение любых игр, «О поведении женщин и об одежде девушек» порицалось вызывающее поведение женщин в обществе. И в вопросах о военной службе христиан Тертуллиан не идет ни на какой компромисс. В труде «Об идолопоклонничестве» он недвусмысленно утверждает: «Теперь речь идет о вопросе, может ли быть христианин на военной службе, и можно ли военных допускать к религии. Божественная и человеческая присяга, знаки Христа и Сатаны, вместилище света и тьмы несовместимы; одна и та же душа не может служить двоим: Богу и Цезарю» (19, 1).

В отличие от Клемента и Оригена достижения греческой философии для Тертуллиана были несущественными, как доказывают его часто цитируемые слова: «Что общего у Афин и Иерусалима? Что общего у академии с церковью, у еретиков — с христианами? Наше учение про-исходит из «Притчей» Соломона, который учил, что Господа нужно искать в простоте сердца. Остерегайтесь тех, кто избрал стоическое, платоновское или диалектическое христианство! С появлением Иисуса мы больше не нуждаемся ни в исследованиях, ни в поисках с тех пор, как у нас есть Евангелие. Мы верим, а кроме веры, мы ни к чему не стремимся. Наш высший символ веры: нет ничего, во что нам нужно верить, кроме веры» («О предписании еретиков», 7,9),

Важнейшим произведением Тертуллиана является уже цитированный «Апологетик» 197 г.н.э., защитительная речь христианской веры перед наместником. Для такого оправдания христианства уже были предварительные ступени в греческом регионе, и Тертуллиан их использовал, но никогда раньше христианство не защищалось с такой страстью, столь логично и захватывающе.

Киприан, следующий представитель североафриканского христианства, как и Тертуллиан, родился в староверческой семье Карфагена и, как и он, получил хорошее риторическое образование. Возможно, он занимал даже государственную должность. В лице Киприана, который был епископом Карфагена в 248—258 гг. н.э., появился совершенно новый тип епископа, тип духовного пастыря, который понимал свои обязанности как своего рода магистратуру. В современных исследованиях Киприан рассматривается как важнейший представитель иерархизации церкви 3 в.н.э., который наметил развитие, приведшее от епископства к «князьям церкви». Если такие связи даже и преувеличены, новое выражение авторитета епископа несомненно. При этом, правда, нельзя не учитывать, что сильно выросшие христианские общины той эпохи ввиду проблем гонений и ересей требовали образования такого авторитета.

Киприан всегда подчеркивал тесную связь между христианской религией, епископством и церковью: «Есть только один епископат, в котором каждый епископ принимает солидарное участие. Есть только одна церковь, которая наполнена светом Господа и посылает его лучи всему миру, и есть только один свет, который она излучает, и единство ее тела не терпит никакого разделения; ...есть только один источник, одна мать, богатая потомством от рода к роду: мы родились из ее чрева, вскормлены ее молоком, оживлены ее духом» (О католической церкви, 5).

Произведения Киприана, от которых сохранились многочисленные трактаты и письма, продолжают мысли и устремления Тертуллиана. Наряду с этим они часто интерпретируются как источник духа времени, хотя они и варьируют общие места. Это относится к часто цитируемому отрывку из «К Деметриану»: «Зимой больше не хватает дождя, чтобы напитать семена, и летом не стоит больше обычная жара... Меньше добывается мрамора из иссякших гор, меньше золота и серебра дают разработанные рудники... Все больше и больше слабеет и изнемогает крестьянин на полях, моряк — на море, солдат — на поле брани; исчезает бескорыстность на рынках, справедливость — в суде, согласие — в дружбе, в искусствах — сноровка, в нравах — благочестие...

Седую голову мы видим уже у детей, волосы выпадают, прежде чем им вырасти, и жизнь больше не заканчивается в преклонном возрасте, но начинается с него. Так спешит все, что рождается, всему приходит конец еще при возникновении, так вырождается все, что появляется на свет, и никто не должен удивляться, если в мире начало исчезать отдельное, после того как сам мир, как целое, охвачен распадом и гибелью» (3).

Даже этот краткий очерк может показать, что христианство в 3 в.н.э. росло не только количественно, но и было наполнено разносторонней новой жизнью и поэтому достигло притягательной силы. К тому же изменился тип ведущих людей. Теперь на первый план общин выходили не чудотворцы и одержимые, а образованные епископы, ученые и теологи. К этому добавился пример мучеников и безуспешность государственных преследований. Нельзя недооценивать также чувство защищенности и жизненного удовлетворения, которое давали христианские общины. Само собой разумеющийся для христиан долг заботиться о слабых и сирых, вдовах и сиротах, пленных и детях, сама христианская мораль во многом содействовали укреплению и дальнейшему распространению христианства.

Каким бы значительным ни было развитие христианства в 3 в.н.э., для религиозной политики внутри Империи речь, как и раньше, шла о проблемах меньшинства, которое, правда, привлекало внимание, но относилось всего лишь к маргинальным группам общества. Даже в районах особенно сильного христианского миссионерства, по современным оценкам, всего 5 % населения были христианами. Для общества Империи в 3 в.н.э. было характерно другое духовное и религиозное развитие.

Прежде всего обретали почву уже упомянутые ранее религиозные силы и явления. Распространение восточных мистерийных религий способствовало обращению к магии и астрологии, утверждался и синкретизм среди всех попыток реставрации греко-римских культов. Духовный мир 3 в.н.э. был возбужден дискуссиями гнозиса и неоплатонизма.

Исследование гнозиса, или гностицизма, до конца 19 в. руководствовалось прежде всего высказываниями отцов церкви, которые от Юстина во 2 в.н.э. до Иоанна Дамасского в 8 в.н.э. в своих сообщениях о ересях и выступлениях против «язычников» дискутировали с различными сектами. В 20 в. положение изменилось. Благодаря обнаружению рукописей, особенно Турфана в Туркестане (1902—1914 гг.) и Наг Хаммади в Верхнем Египте (1945—1948 гг.), были открыты оригинальные гностические и манихейские тексты, которые открыли доступ к миру представлений этой чрезвычайно разнообразной и по своим духовным и религиозным традициям неоднородной религии.

Один из ведущих исследователей гнозиса, «религии познания» и «знания», понимает под этим широким движением «состоящую из многих школ и направлений религию, которая стояла в подчеркнуто отстраненной позиции по отношению к миру и обществу и возвестила освобождение человека («избавление») от гнета земного существования с помощью «познания» и обещала неземное царство покоя и свободы. Ее временное и пространственное распространение в начале нашего летосчисления от Западной Азии (Сирия, Палестина, Египет, Малая Азия) до Внутренней и Восточной Азии и средневековой Европы (14-е столетие) позволяет предполагать, какая роль была ей отведена в религиозной истории, не говоря уж о том, что еще сейчас существуют ее самостоятельные ответвления в Иране и Ираке» (К.Рудольф «Гнозис». Геттинген, 1980)

К особенности гнозиса принадлежит его многообразие. Еще Клемент Александрийский указывал на то, что его различные группы назывались именами основателей школ, как в случае Валентина, Марциона и Базимида (первая половина 2 в.н.э.), а частично по местам или этническим единицам или же по специфическому поведению, учениям и убеждениям, которые находили свое выражение в практической этике, имеющей разнообразные формы поведения от строгой аскезы до вызывающего распутства. Гностический мир представлений формировался из различных источников: отдельные элементы учения Платона, древнеиранские дуалистические представления, иудейская апокалиптика, составные части культа Митры и прежде всего христианства пронизывали гнозис столь разнообразно, а нередко и противоречиво, что трудно установить по крайней мере несколько линий этого разнородного и многогранного мира представлений.

В своих «Выдержках из Феодота», собрании изречений различных гностических авторов секты валентинианцев, Клемент излагает некоторые основные вопросы гнозиса: «Не только крещение освобождает, но и гнозис («познание»): кем мы были, чем мы стали? Где мы были, откуда произошли? Куда мы спешим, от чего мы освободились? Что такое рождение? Что такое возрождение?» (78, 2). Другое фундаментальное положение содержится в так называемом «Евангелии истины», одном из наиболее важных текстов «Кодекса» Наг-Хаммади: «Как рассеивается незнание человека, когда он узнает, а именно его незнание исчезает, как мрак, когда приходит свет, так и рассеивается недостаток в совершенстве. Внешний вид с этого момента больше не виден, он растворяется в связи с единством, ибо теперь его творения равны во времени, в котором единство завершит пространство. Благодаря единству каждый отдельный будет принят. В познании он будет очищен от множества видов и придет к единству, если уничтожит в себе материю, как огонь и тьма уничтожаются светом, а смерть — жизнью» (24, 33).

Для гнозиса типична тесная связь космогонии, сотворения мира с ситуацией людей в мире. Жизнь человека в этом мире обусловлена судьбой, отмечена рождением и смертью и находится, хотя и в слабой, но связи с божественным. Иисус выступает как спаситель, как это отражено в гимне гностической секты нассанов, символом которой была змея: «Общим законом вселенной был перворожденный дух, вторым был разлитый перворожденный хаос. Третий закон принял душу в тяготах. Поэтому она приняла мимолетный образ и мучается под властью смерти; скоро она получит спасение и увидит свет, скоро она заплачет, впав в горе, скоро она будет оплакана и возрадуется, скоро она заплачет и будет оправдана, скоро будет оправдана и умрет, скоро она не будет знать выхода, блуждая, она попадает в лабиринт. Так сказал Иисус: «Смотри, отче! Эта страсть к злу на земле удаляется от твоего духа. Но она старается убежать от Хаоса и не знает, как мимо него пройти. Поэтому благослови меня, отче! С печатью в руке хочу я туда спуститься, все вечности хочу пройти, все тайны хочу открыть, лики богов хочу показать и оповещу о сокровенном и святом пути, который называется гнозисом» (Ипполит «Указатель», 5, 10, 2).

Гностические произведения охватывают все литературные жанры и формы. Они содержат утонченные теоретические построения, полные тайн иносказательные картины, которые дают почву для различных толкований, и трудно понимаемые космологические описания. Особенно всесторонними являются народные произведения, к которым принадлежат гностические евангелия, апокалипсы, а также деяния Иоанна и Фомы. В текстах чувствуются сильные эмоции, как, например, в гимне так называемого «Пистис София», гностического произведения на коттском языке: «Я сбросил свои путы и пришел к тебе, Боже, ибо ты меня спасаешь и помогаешь мне. Ты удерживаешь моих противников так, что их больше не видно. Твой образ всегда со мной, и он спасает меня в твоем милосердии... Я защищен покровом твоего духа («Пистис София», 69).

Гнозис был не в последнюю очередь вызовом раннему христианству. Он не знал ни догматизации своего учения, ни иерархизации своих общин. У него не было ни канона священных писаний, ни церкви. Если не принимать во внимание общие основные убеждения, которые, однако, ставили рамки для индивидуального мнения, эта религия давала возможность для теоретического развития. Если христианство стремилось к единому вероисповеданию, к упорядочению Священного писания и единству христианской церкви, то синкретический гнозис был противником всего этого.

Если в гнозисе наслаивались разнообразные религиозные и философские явления, то это относится также и к основанному Плотином (ок. 204—269 гг.н.э.) философскому течению — неоплатонизму. Предположительно родившийся в Египте Плотин, как и Ориген, примкнул к платонику Аммонию Саккосу. Скорее всего, чтобы ближе познакомиться с иранской и индийской философией, он участвовал в походе Гордиана III против сасанидов, потом в свите богатого покровителя и друга поселился в Риме. Он был там советником и учителем представителей высшего слоя; Галлиен и императрица Салонина тоже оказывали ему большое доверие. Плотин тогда мечтал основать Платонополь, город для философов в Кампании, но проект не был осуществлен.

Чрезвычайный авторитет Плотина основывался не только на привлекательности его философии, но и на его безупречном образе жизни, а также на том, и это не в последнюю очередь, что ему приписывали оккультные способности. Из всех учеников Плотина важнейшей фигурой стал сириец Порфирий. После смерти Плотина он опубликовал «Эннеады», философский трактат Плотина, подразделенный на девять групп. Хотя по своей структуре он очень несистематичен, затрагивал логику и психологию, физику и этику, но он передавал общую картину платоновской системы в изменившейся окружающей среде.

Система Плотина исходила из различных ступеней содержания бытия; тело и душа только участники бытия, тогда как дух — само бытие. В соответствии с этим существует следующая ступень, которая от множеств конкретного мира, тел и душ через относительное множество духа ведет к последнему большому единству, которое тождественно с наивысшим божеством.

Отрывок из его трактата против гностиков делает понятным, почему его учение привлекло тогда представителей высших слоев: «Если кто хочет порицать существование богатства и бедности и неравномерное распределение благ, тот не осознает, что мудрецу неважно равенство благ, он рассматривает богатство не как преимущество и не считает, что политически сильные предпочтительнее частных лиц, но оставляет такое стремление другим. Он приходит к выводу, что на земле есть две жизни, одна для мудрецов, а другая для массы людей; жизнь мудреца есть наивысшее благо и направлена вверх; жизнь обычного человека двойная; грубая толпа есть, так сказать, только пособник для удовлетворения потребностей благородных» (2, 9, 76).

Христианство, гнозис и неоплатонизм сходятся в соотнесении земного, общества и государства, однако при защите собственных позиций они яростно сражаются с соперничающими взглядами. Так, Плотин и Порфирий (в 234—301/305 гг. н.э.) боролись не только с гнозисом, но, особенно Порфирий в своих 15 книгах «Опять христиане», также и с христианством. «Что такое христиане, как не враги бога? Какого снисхождения заслуживают те, кто отвернулся от всего того, что проповедовалось богами у всех, у греков и варваров, в городах и странах, в различных культах и религиях, чему учили цари, законодатели и философы, и повернулся к тому, что безбожно и нечестиво? Какое наказание будет несправедливым для тех, кто отрекся от наследия отцов, а вместо этого равняется на чужеземные, презренные выдумки евреев? Разве это не доказательство крайней подлости и легкомыслия, бездушно отклоняться от своих и примыкать к нечестивым и ненавидимым всеми людям, при этом не к почитаемому евреями богу, а создать новое изолированное безысходное учение, которое не сохранило верность ни традициям греков, ни евреев?» («Фрагменты», 1, 8).

Среди старых культов необычайно широкое распространение получил культ бога Солнца. Когда в 272 г.н.э. во время первого похода против Пальмиры положение у Эмесы долгое время оставалось критическим, пока, наконец, не закончилось полной победой римлян, Аврелиан решил, что ему послал помощь бог Солнца. Поэтому он позже не только почитал бога Солнца Эмесы, но в последние годы правления признал его богом Римской Империи. Он был включен в официальные римские государственные культы, получил большой храм в Риме, а также собственную жреческую коллегию — жрецы солнца, которые впредь занимали первое место в ряду таких коллегий. 25 декабря было объявлено праздником бога Солнца; каждые четыре года должны были проводиться праздничные игры в честь бога Солнца.

Бог Солнца, которого Аврелиан велел изображать на всех монетах, был совершенно эллинистической фигурой: обнаженный юноша в развевающемся плаще, часто с поднятой правой рукой или держащий бич и земной шар. На голове у него всегда была корона с лучами. До эпохи Константина он был центральным божеством римского пантеона. Характерно, что Порфирий и этому богу посвятил отдельное, сейчас утерянное произведение. Если современная реконструкция верна, там содержится мнение, что и основе все боги тождественны Солнцу и наполнены его силой. В духе неоплатоновской системы Гелиос ставился над всеми традиционными представлениями о богах, однако не был верховным божеством. Он скорее являлся только посредником между духовным понятием бога неоплатоников и специальными богами.