ГЛАВА 19
ГЛАВА 19
Получив в апреле 1945 года от шведов отказ, США впоследствии непосредственного участия в поисках Валленберга не принимали. Тем не менее, как показывает двусторонний поток телеграмм между посольством США в Стокгольме и Государственным департаментом в Вашингтоне, интерес [81] к делу Валленберга, хотя бы из-за оказываемого им влияния на советско-шведские отношения, американцы не потеряли.
Таким образом, когда 4 мая 1973 года Май фон Дардель направила госсекретарю Генри Киссинджеру письмо с просьбой о помощи, о всех превратностях, которые к этому времени претерпели поиски Валленберга, официальные лица Соединенных Штатов были полностью осведомлены. В своем обращении г-жа фон Дардель писала:
«Ваша терпеливая и успешная борьба за мир на Дальнем Востоке, свидетелями которой мы все являемся, способна вызвать лишь восхищение. Но я лично обращаюсь к вам по делу моего сына Рауля Валленберга, 1912 года рождения. Его отец был двоюродным братом Якоба и Маркуса Валленберга, о которых вы, вероятно, наслышаны».
Обрисовав в общих чертах деятельность своего сына во время войны в Будапеште и кратко рассказав о безуспешных попытках добиться его вызволения из России, г-жа фон Дардель заключает: «Я прошу вас, человека, сумевшего, благодаря чрезвычайным усилиям, добиться освобождения тысяч военнопленных… предпринять хоть что-нибудь, что могло бы пролить свет на судьбу моего сына и, если он до сих пор жив, вернуть ему свободу».
21 августа 1973 года письмо вместе с приложенной к нему секретной запиской за подписью Томаса Р. Пикеринга [82], ответственного секретаря Государственного департамента, легло на рабочий стол Киссинджера в Белом доме. Пикеринг рекомендовал Киссинджеру, чтобы США, даже по прошествии столь долгого времени, делом Валленберга занялись. Он писал:
«Как подчеркивает госпожа фон Дардель, ее сын отправился в Будапешт по запросу тогдашнего посла США в Швеции для проведения там операции по спасению венгерских евреев, и тысячи их были спасены им от верной смерти. Поскольку госпожа фон Дардель находится ныне в весьма преклонном возрасте — восьмидесяти лет и ее здоровье не отличается крепостью, она, возможно, хочет предпринять последнюю попытку выяснить судьбу сына. Руководствуясь элементарным сочувствием, которое вызывает ее просьба, а также тем фактом, что начало миссии Валленберга в Будапеште в действительности было положено американским правительством, мы считаем, что должны положительно ответить на просьбу госпожа фон Дардель и сделать новые запросы в МИД СССР. Вместе с тем сам факт вмешательства США не должен подавать ей ложных надежд, что новые попытки непременно будут успешными».
Пикеринг далее рекомендует Киссинджеру одобрить приложенный проект ответа г-же Май фон Дардель, который должен быть подписан «служащим Государственного департамента на соответствующем уровне». Вот текст этого письма:
«Дорогая госпожа фон Дардель!
Д-р Генри Киссинджер поручил мне ответить на ваше письмо и приложенную к нему записку от 4мая 1973 г… Позвольте мне прежде всего заявить, что я всецело поддерживаю ваше желание выяснить судьбу вашего сына… Исходя из гуманных побуждений, а также высокой оценки достижений вашего сына в деле спасения венгерских евреев, правительство Соединенных Штатов готово сделать запрос Советскому правительству через американское посольство в Москве с целью выяснения того, что же в действительности произошло с вашим сыном. Когда будет получен ответ, мы незамедлительно вам его сообщим, хотя, учитывая столь долгий период времени, прошедший со времени исчезновения вашего сына, и безуспешность предыдущих попыток получить хоть какую-то информацию о его судьбе, я прошу вас не возлагать слишком больших ожиданий на возможность получения точных данных и на этот раз. С величайшим сочувствием к вашим страданиям в течение всех этих лет.
Искренне ваш…»
В папке имелись подробная аналитическая справка о деле Валленберга, предназначенная для Киссинджера, и текст телеграммы, готовой к отправлению в посольство США в Москве, в которой послу предписывалось выдвинуть новую инициативу, а также прилагалась вся необходимая для того вспомогательная информация. Все, что требовалось, — это одобрение Киссинджера. Но он этого одобрения не дал.
Папка до сих пор хранится в архивах Государственного департамента и доступна для исследователей. На докладной записке Пикеринга написано: «Киссинджером не одобрено» и дата «15 октября 1973 г.». Когда госпожа Лена Бьёрк-Каплан, председатель рабочей группы Американского комитета по освобождению Валленберга, попросила в 1979 году Киссинджера объяснить этот эпизод, он дал ему свое толкование. Как вспоминает Бьёрк-Каплан, бывший госсекретарь отрицал, что он отверг рекомендацию, утверждая, что даже не видел ее. Неужели же, спрашивал он, она может поверить, что человек такой судьбы, как он, — немецкий еврей, бежавший в США еще школьником, — мог бы отвергнуть подобное предложение? Он может лишь предположить, что кто-то из его подчиненных, лицо, уполномоченное в определенных обстоятельствах принимать решения от его имени, как раз такое решение принял. Отдавая должное справедливости, следует отметить, что как раз в тот момент на Ближнем Востоке разразилась непредсказуемая по своим последствиям Октябрьская война 1979 года между Израилем, Египтом и Сирией. Вполне возможно, что один из старших помощников Киссинджера вычеркнул тогда из расписания своего шефа решение такого «мелкого» дела, как судьба какого-то малоизвестного шведа.
Тем не менее в Швеции до сих пор считается, что Киссинджер не одобрил рекомендацию по соображениям политическим — из-за недовольства политикой шведов, осуждавших тогда войну, которую вели США во Вьетнаме, а также из-за предоставления Швецией политического убежища молодым американцам, уклонявшимся в то время от призыва в армию.
Еще одной видной личностью, которая могла бы помочь, но не помогла Валленбергу, был его соотечественник швед Даг Хаммаршельд, генеральный секретарь ООН в 1953-1961 годах (он погиб в 1961 году в авиакатастрофе в Северной Родезии).
Согласно свидетельству профессора Карла Фредрика Пальмшерны [83], личного секретаря короля Густава VI (сменившего к тому времени на троне своего отца Карла Густава V, который одобрил направление Валленберга в Будапешт), Комитет Валленберга трижды в 1950-х годах просил Хаммаршельда поднять вопрос о Валленберге перед русскими. Комитет обратился к нему после того, как генеральный секретарь сам заявил о том, что, если прямые шведские представления по этому поводу окажутся безрезультатными, он «всем сердцем и душой» будет способствовать освобождению своего соотечественника. Согласно воспоминаниям Пальмшерны, всякий раз, когда Хаммаршельда просили выполнить его обещание — что происходило сначала в 1955 году, потом в 1956-м и, наконец, в 1959-м, — он всегда находил предлог, чтобы уклониться. В июне 1956 года с просьбой к нему обращался Пальмшерна. Он пишет в воспоминаниях:
«Он ответил потоком кристально ясных фраз, констатируя, что ему, как шведу, обращаться к русским по делу его соотечественника труднее вдвойне. В других обстоятельствах он бы… и так далее и тому подобное… Я задал себе вопрос, какие другие обстоятельства он может иметь в виду? Если бы Хаммаршельд обратился к русским по делу гражданина любой другой страны, ему могли бы дать отпор уже на том основании, что как генеральный секретарь Организации Объединенных Наций он не имеет права вмешиваться во внутренние дела суверенных стран. Впрочем, безразличие Хаммаршельда не удивило меня. Обычная зашоренность дипломата! Конечно, о том, чтобы, пользуясь фразеологией Ундена, «объявить России войну», не могло идти речи. Но разве не могли русские истолковать отсутствие интереса к судьбе шведского гражданина и нежелание хлопотать за него как прямое свидетельство шведской слабости?»
Пальмшерна осуждает также ныне покойного короля Густава VI за безразличие к судьбе Валленберга:
«Когда в середине 1950-х годов дело вновь обрело общественный резонанс, я решил, что наступил момент обратить на него внимание моего хозяина-короля. Это, однако, оказалось непросто… Наш министр иностранных дел, Эстен Унден, профессор юриспруденции с марксистским уклоном, относился к Великому Социалистическому Эксперименту с благосклонной заинтересованностью, и он не допустил бы вмешательства, которое могло навредить дружественным отношениям Швеции с Советской Россией.
Из лояльности — какое растяжимое понятие! — король всегда принимал сторону своего министра иностранных дел. Уж мне ли было не знать, что в начальной фазе дела Валленберга Унден совершил немало промашек, идущих от нежелания действовать, но критиковать его образ действий перед Его Величеством было так же трудно, как вмешиваться в семейные дела».
Пальмшерна сообщает, что его первый разговор с королем о деле Валленберга произошел в марте 1955 года во время визита в Стокгольм Громыко, которому король должен был дать личную аудиенцию:
«Наступил, как я считал, самый подходящий случай… ведь именно Громыко являлся одним из ответственных за удержание Валленберга лиц. В конце концов, это был вопрос всего лишь гуманитарный… Я бросился в кабинет к королю и сделал ему это предложение. Король поблагодарил меня, признав, что он и сам думал обсудить вопрос о Валленберге с Громыко. Наконец-то, подумал я, может, из этого что-нибудь выйдет! Никогда нельзя сказать наперед, как отреагируют русские. Может быть, они до сих пор уважают монархию?
Увы, мой оптимизм оказался преждевременным. Через четверть часа Его Величество вернулся и сказал, что, обдумав дело, он решил перед тем, как поднять вопрос о Валленберге с Громыко, посоветоваться по этому поводу с Унденом. Велико же было мое разочарование! Исход разговора (с Унденом) был ясен заранее».
Пальмшерна вспоминает, что в последний раз, когда он попытался заговорить с королем о Валленберге летом 1959 года, Густав выказал раздражение:
«Что вы от меня хотите? — спросил он. — Вы собираетесь провести обыск в российских тюрьмах или, может быть, даже объявить им из-за Валленберга войну?»
Это были слова Ундена! Никогда еще ни за одного шведа правительство столько не заступалось, как именно в данном случае. Какой жалкий ответ! Ведь и случай был уникальный во всей шведской истории. Пожав плечами, король дал понять, что такие дела решает не он, а правительство. Мне пришлось смириться. Я сказал ему, что потомство будет судить о нас по отношению к этому делу. Еще раз пожав плечами, Его Величество вернулся к груде бумаг на своем столе».
Пальмшерна считает, что от вмешательства короля отговаривал не только Унден, но и королева Луиза:
«Пусть это будет с моей стороны нескромно, но ради исторической правды я должен высказаться. Не знаю, какие лица убедили ее в том, что австриец Рудольф Филипп… положивший годы труда на разоблачение лжи и уверток русских, использовал дело Рауля Валленберга в целях собственный выгоды и зарабатывал им на свой хлеб насущный, паразитируя, таким образом, на несчастье его семьи… Один раз, когда Ее Величество вновь выдвинула свое обвинение, я, тщательно подбирая слова, вежливо ответил, что это как раз не тот случай; я знаю точно, какую награду получал Филипп за свои старания. Ее ответ прозвучал несколько сконфуженно» [84].
Пальмшерна отмечает, что в 1972 году на пресс-конференции в Вене преемник Ундена на посту министра иностранных дел, Кристер Викман, объявил, что предыдущее правительство «предало дело Рауля Валленберга забвению». Его слова, совершенно независимо, подтвердил охотник на нацистов Симон Визенталь, присутствовавший на той же пресс-конференции. Он был как раз тем лицом, кто своим вопросом спровоцировал заявление Викмана. «Викман спросил у секретаря и у шведского посла: «Кто этот человек? Тот, кто задал мне этот вопрос?» — вспоминает Визенталь. — Узнав, что это был я, он ответил мне: «Это дело закрыто уже долгие годы. Мы более с ним не работаем». В последние годы, однако, как признал Визенталь, шведское правительство стало действовать более энергично. «Когда я недавно был в Швеции, — сообщил мне Визенталь в конце 1979 года, — я разговаривал с их заместителем министра иностранных дел, и он сказал мне: «Теперь вы будете нами довольны, мы снова действуем» [85].
В начале 1980-х годов Визенталь оставался еще чрезвычайно деятельным человеком, он считал, например, что Валленберг мог быть жив. Летом 1979 года русская редакция американской государственной радиостанции «Голос Америки» предоставила ему эфирное время для обращения ко всем гражданам Советского Союза. В случае, если им известно что-нибудь о местопребывании Валленберга, Визенталь просил написать ему по адресу: «Симон Визенталь. Вена. Этого будет достаточно» — и сообщить все, что они знают. «Нам нужны даже самые мелкие сведения, с их помощью мы могли бы составить общую картину, — говорил он. — Это наш долг, долг всех свободных людей, а не только мой долг еврея, сделать все, чтобы доказать: этот человек еще жив, и вернуть его в наш свободный мир. У нас так много Нобелевских лауреатов, но я не знаю ни одного другого человека, которого охотнее выдвинул бы на Нобелевскую премию мира, чем Рауля Валленберга».
Использование «Голоса Америки» для обнародования призыва на русском языке, по-видимому, предполагало некоторую степень заинтересованности официальных кругов США в судьбе шведского дипломата. Это полностью соответствовало действительности. В США, где дело Валленберга было практически неизвестно, интерес к нему вспыхнул внезапно в 1979 году, когда там стали известны истории Калинского и Каплана. Аннетт Лантош, калифорнийскую домохозяйку венгеро-еврейского происхождения, короткая заметка в «Нью-Йорк таймc» растрогала до слез. Причина для подобной эмоциональной реакции была достаточно веская: она и ее муж Том Лантош, в то время работавший юридическим помощником сенатора-демократа от штата Делавер Джозефа Р. Бидена-младшего, были оба обязаны жизнью «паспортам Валленберга»: им, еще подросткам, удалось получить их в Будапеште в 1944 году. С тех пор прошло много времени, и для обоих Валленберг превратился в туманный, ставший почти легендарным образ человека, который, как они думали, умер давным-давно. Аннетт Лантош энергично взялась за рассылку писем, организацию комитетов, созыв пресс-конференций, завязывание контактов с потенциально заинтересованными организациями — особенно в среде американской еврейской общины — и привлечение поддержки влиятельных лиц. Во многом ей помогали вашингтонские связи мужа. В июле 1979 года три влиятельных сенатора, Фрэнк Чёрч из Айдахо, председатель сенатской комиссии по иностранным делам, Дэниель Патрик Мойнихен из Нью-Йорка и Клэрборн Пел из Род-Айленда, а также уроженец Берлина новоизбранный сенатор Руди Бошвитс из Миннесоты стали сопредседателями новоучрежденного Американского комитета по освобождению Валленберга. Целями комитета являлись «сбор и проверка информации о местонахождении Валленберга, оказание давления на правительство Советского Союза с целью получения всех имеющихся сведений о Валленберге и освобождения его, если он до сих пор жив, и, наконец, получение в вышеперечисленных целях поддержки от правительств, организаций и частных лиц во всем мире». Когда Нина Лагергрен вскоре после этого посетила Соединенные Штаты, неутомимая Аннетт Лантош организовала освещение ее визита в средствах массовой информации, что привлекло к делу Валленберга внимание американской общественности. Осенью 1979 года, когда в Соединенных Штатах побывал Ги фон Дардель, госпожа Лантош с ее сенаторами-помощниками организовала его встречу с госсекретарем Сайрусом Вэнсом, который обещал фон Дарделю активную американскую помощь. Вскоре после визита фон Дарделя Аннетт Лантош пригласили участвовать в радиодиалоге с президентом Картером. Естественно, она спросила президента о деле Валленберга, и тот заявил, что он сам, по собственной инициативе, поднимал этот вопрос на встрече с советским президентом Леонидом Брежневым в Вене ранее в том же году. Какой ответ получил от Брежнева Картер, сказано не было.
Осенью 1980 года, как раз перед выборами, которые лишили президента Картера его должности и стоили Черчу его сенаторского кресла, обе палаты конгресса США единогласно приняли резолюцию, в которой признавались достижения Валленберга во время войны, а Государственному департаменту вменялось в обязанность поставить вопрос о Валленберге перед советским правительством. Резолюция призывала делегацию Соединенных Штатов на предстоящей Мадридской конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе, отслеживавшей результаты Хельсинкских соглашений 1976 года, поднять этот вопрос перед русской делегацией.
В выступлении на открытии пленарной сессии конференции в Мадриде и впоследствии на заседании Комитета по правам человека шведы подняли вопрос первыми. Делегат США в комитете, подхватив тему, заявил: «Соединенные Штаты всецело поддерживают выступление делегата Швеции и его призыв раз и навсегда выяснить судьбу Рауля Валленберга. Как заявила делегация Швеции, существуют сообщения, что он до сих пор может быть жив. Как вы знаете, героические действия м-ра Валленберга в Будапеште в конце Второй мировой войны частично финансировались американским правительством. Делегация США и американский народ чувствуют особый долг перед м-ром Валленбергом и его семьей. Мы бы приветствовали безоговорочное сотрудничество правительств, причастных к этому делу, в прояснении фактов его исчезновения».
Вслед за американцем немедленно выступил делегат Великобритании, заявивший, что его страна «полностью и всецело поддерживает призыв Швеции».
«Выдающиеся достижения Валленберга в деле оказания помощи беженцам и жертвам репрессий заслуживают особого рассмотрения, — заявил он. — Недавно полученные свидетельства в пользу того, что он может быть жив, вызывают большую надежду и заслуживают тщательного расследования. В путанице послевоенного времени, когда он исчез, случались странные вещи. И возможность того, что он пережил превратности судьбы, не следует отметать с порога».
Делегация Советского Союза, как обычно, хранила каменное молчание. Ее представитель заявил только, что они ответят позже на все поднятые вопросы. По иронии судьбы выборы, лишившие должностей Картера, Чёрча и многих других, привели в конгресс единственного человека в американской политике, обязанного своей жизнью непосредственно Раулю Валленбергу, — Тома Лантоша. Плывя против общего политического течения, он выиграл выборы у очевидного кандидата на победу, консервативного республиканца, и стал членом палаты представителей США, конгрессменом-демократом от 11-го округа штата Калифорния.
26 марта 1981 года Лантош внес на голосование палаты представителей резолюцию, присуждавшую Валленбергу звание почетного гражданина США, честь, которой ранее удостаивался только один иностранец, сэр Уинстон Черчилль. Законопроект поддерживали 258 членов палаты, что гарантировало ему прохождение. Лантош был уверен, что аналогичная резолюция не менее успешно будет принята и сенатом. Смысл присуждения Валленбергу звания почетного гражданина Америки, как заявил Лантош на пресс-конференции перед внесением билля, заключается в том, что это даст «юридические основания для Государственного департамента ставить вопрос о Валленберге как о взятом в заложники гражданине Соединенных Штатов».
Лантош продолжал: «Я верю, и моя вера хорошо обоснована, что Рауль Валленберг может быть до сих пор жив». Но, даже если окажется, что он умер, принятием совместной резолюции конгресс Соединенных Штатов и американский народ «воздадут честь не только Валленбергу… но и самим себе, как нации, глубоко приверженной идеалу прав человека».
Жена Лантоша говорила о Валленберге с большим чувством: «Он, как Моисей, пришедший к нам с севера в самые ужасные наши дни. Его благородные и смелые поступки ярко сияли, рассеивая тьму кромешного ада. Одно только воспоминание о его доброте и принесенной им ради нас жертве помогает мне исцелить душевные раны. Чтобы спасти этого человека, я отдала бы самое последнее».
Ее коллега по рабочей группе из Комитета по освобождению Валленберга Элизабет Мойнихэн, жена сенатора, высказалась пусть менее эмоционально, но с такой же силой. «В жизни Рауля Валленберга, — заявила она, — трагически увязаны два начала: смелость истинно доброго человека и несправедливость его судьбы. В истории найдется немного примеров подобного противостояния злу во имя спасения своего ближнего».
В поднявшейся волне интереса к судьбе ее сводного брата Нина Лагергрен усматривала искру надежды. «Если бы только мои родители дожили до того, как все это произошло, — столь много невероятного и немыслимого за последние несколько месяцев. Это настоящее чудо, лавина интереса к нему, множество людей, тронутых его судьбой, хотя они никогда раньше о Рауле не слышали. Я твердо верю, это не случилось бы, если бы не означало, что мы можем вернуть его».
Многочисленные эпизоды саги о Валленберге год за годом сменяли друг друга, в то время как богатые и влиятельные родственники Рауля Маркус и Якоб Валленберги, директора банка, носившего ранее семейное имя, но впоследствии переменившего название на «Скандинависка эншильда банк», вели себя на удивление тихо. Известно, правда, что Маркус, старший из братьев, глава семьи, посылал 26 апреля 1945 года письмо советскому послу г-же Коллонтай, в котором спрашивал ее о судьбе своего кузена. Дословное содержание письма осталось неизвестным, хотя г-жа Коллонтай, отозванная в Москву, ответила Маркусу, что она сделает все, что сможет, хотя, «когда ты более не при исполнении, это становится нелегко». Это единственный предпринятый с целью выяснения судьбы Рауля и известный до сих обмен документами, в котором принимали участие оба его знаменитых кузена. Маркус, по-видимому, знал г-жу Коллонтай достаточно хорошо. Как сообщают, именно по ее совету он летал в Финляндию в 1944 году с целью посредничества, которое привело к заключению перемирия между финнами и русскими. Чуть позже, в период напряженных отношений между Советским Союзом и Швецией, г-жа Коллонтай предлагала Маркуса Валленберга как возможную кандидатуру на пост посла Швеции в Москве, против которой, как ясно дало понять советское правительство, оно возражать не будет. Бесспорно, глава «большой капиталистической семьи», Маркус Валленберг был для обитателей Кремля в данной роли приемлем. По отзывам многих членов семьи, Якоб Валленберг (умерший в 1980 году) восхищался отцом Рауля. Кажется странным, что ни он, ни Маркус не заняли в защиту кузена более отчетливо выраженной публичной позиции. Возможно, они стремились помочь ему, избегая всякой публичности. Май фон Дардель не любила эту тему затрагивать, хотя, как отмечают, сказала однажды, что, «как бы они ему ни помогали, они никогда не делали этого у всех на виду». Что, по-видимому, и имело место на самом деле. В 1970-х годах Валленберги негласно финансировали Ассоциацию друзей Валленберга в Стокгольме, оказывая ей поддержку через посредников и дочерние компании, которые предоставили ассоциации бесплатные помещения.
Нежелание братьев защищать дело своего кузена публично приписывалось опасениям с их стороны повредить своим деловым отношениям с Советским Союзом. Более великодушное объяснение может сводиться к тому, что братья, сознавая непопулярность своей семьи среди менее обеспеченных слоев шведского населения, не хотели, чтобы ухудшение отношений между Швецией и СССР приписывалось в глазах широкой общественности тому, что Валленберги преследовали семейные интересы. Один из друзей семьи как-то печально заметил: «Ирония, наверное, в том, что, если бы Рауль был усыновлен своим отчимом и принял фамилию фон Дардель, он был бы освобожден много лет назад». Как и многие другие влиятельные люди, братья Валленберги не любили гласности. И они никогда не отвечали на вопросы журналистов об их роли в деле Валленберга. Нелюбовь к гласности свойственна, по-видимому, и принадлежащему им «Эншильда банку». Зимой 1979 года, когда съемочная телевизионная группа Би-би-си хотела снять парадный вход в главный офис банка, чтобы запечатлеть на пленке портреты династии Валленбергов, банковские служащие восприняли их действия с явным недоброжелательством. Когда менеджеру банка по связям с общественностью сказали, что съемки ведутся для документального фильма о Рауле Валленберге, тот фыркнул: «Такого рода реклама нам не нужна».