Оставление Москвы

Оставление Москвы

Главным вопросом после Бородина для обеих сторон стала проблема Москвы. Для Наполеона древняя столица была нужна как доказательство победы в Бородинском сражении и как крупный козырь в переговорах для заключения мира с царем. Он не знал, будет ли Кутузов давать еще одно сражение за Москву. Отказавшись от активного преследования русских войск, он пытался фланговыми движениями 4?го и 5?го корпусов, продвигавшихся параллельно главной дороге, и давлением с фронта авангардом Мюрата вытеснить русскую армию и без боя войти в столицу.

Кутузов отдавал себе отчет в том, что Наполеона в Москву толкает политическая необходимость. Его переписка с различными лицами в этот период свидетельствует, что он готовился к еще одному сражению перед Москвой. Но недостаток свежих резервов, а также сведения разведки об угрозе обхода противника с флангов заставили его принять окончательное решение об оставлении Москвы во время военного совета в Филях 1(13) сентября. Именно там, во время исторического военного совета, решавшего судьбу Москвы, имело место первое крупное столкновение генеральских амбиций на профессиональной почве после назначения Кутузова. Причем национальный аспект, столь зримый еще совсем недавно, вообще не имел места, хотя именно «немцы» играли все первые роли. Парадоксальный факт: позицию на Воробьевых горах для предстоявшего сражения выбрал и предложил К.Ф. Толь, а главными спорщиками?оппонентами по уже неоднократно поднимавшемуся вопросу «сражаться или отступать» стали Барклай и Беннигсен. Как известно, на совете среди генералов возникли разногласия. Первым, кто высказался за оставление Москвы, был Барклай, уверяя, что и император «без сомнения одобрит подобную меру» (359) . Генералы с русскими фамилиями как будто забыли о своей этнической принадлежности и в весьма драматической ситуации вынуждены были присоединиться к одной из точек зрения, высказанной «немцами». Лишившись Багратиона в Бородинской битве, «русская» партия уже не могла выступать консолидированно. Ее представителям не удалось даже внятно сформулировать свое понимание ситуации. В большинстве своем они (допущенные на совет) поддержали мнение Беннигсена о необходимости нового генерального сражения во имя спасения первопрестольной столицы. Но сама личность Беннигсена вызывала у многих генералов раздражение. И это обстоятельство (кроме здравого смысла) не позволило объединиться и выступить организованно против отступательной идеи Барклая. Все же многие участники совета поддержали предложение Барклая де Толли оставить Москву ради сбережения армии.

Кутузов как мудрый политик, инициировавший обмен генеральских мнений, занял самую удобную в тех обстоятельствах позицию. Он встал над схваткой и выступил в роли судьи с заключительным вердиктом о неизбежном оставлении Москвы. Многие генералы – участники совета впоследствии сильно переживали «уступление» Москвы, сетовали, оправдывались или находились в подавленном состоянии. Гостивший у П.П. Коновницына в начале 1813 г. А.И. Михайловский?Данилевский вспоминал: «Редкий день проходил без того, чтобы он не упоминал мне о сем обстоятельстве, присовокупляя каждый раз: «Я не подавал голоса к сдаче Москвы и в военном совете предложил идти на неприятеля». Д.С. Дохтуров по горячим следам в письме к жене 3 сентября писал: «...я в отчаянии, что оставляют Москву. Какой ужас! ...Какой стыд для русских покинуть отчизну без малейшего ружейного выстрела и без боя. Я взбешен, но что же делать? ...После всего этого ничто не заставит меня служить» (360) .

Необходимость сдачи столицы диктовалась обстановкой, и Кутузов фактически продолжил тактику, проводимую Барклаем, основанную на идее сохранения армии во имя спасения страны. Интересно отметить, что аргументация Барклая и Кутузова была схожа с мыслями, высказанными в уже цитированной записке П.А. Чуйкевича. Процитируем слова, приписываемые Кутузову: «...с потерянием Москвы не потеряна еще Россия и что первою обязанностью поставляет он сберечь армию, сблизиться к тем войскам, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю...» После оставления Москвы 4 сентября Кутузов писал Александру I: «Пока армия... цела и движима известною храбростию и нашим усердием, дотоле еще возвратная потеря Москвы не есть потеря отечества» (361) . 2(14) сентября российская армия оставила город, в тот же день в него вступили части Великой армии.

В стане Наполеона царило приподнятое настроение. Французские мемуаристы свидетельствуют, что солдаты и офицеры Великой армии надеялись обрести в Москве мир, так как конечная цель похода была достигнута. Наполеон также был уверен, что после оставления столицы русские пойдут на мирные переговоры. Французы вступили в Москву, но эвакуация города произвела тяжелое впечатление на императора и армию. Однако еще большее действие было от московского пожара. Тема о причинах знаменитого пожара, как ни парадоксально, также до сих пор остается дискуссионной. Мало, но встречаются еще историки, полагающие, что именно Наполеон сжег Москву в 1812 г. Другой вопрос, что такой тезис лишен элементарной логики и имеет откровенную цель обвинить французского императора (а также французских солдат) во всех тяжких грехах. Наполеон, войдя в Москву и даже будучи «кровожадным злодеем», безусловно, не был заинтересован в подобном пожаре. Хотя бы потому, что являлся реальным политиком (в этом ему отказать нельзя). Целая, несожженная «белокаменная» столица России ему была нужна с политической точки зрения – для ведения переговоров о мире с царем. Да и чисто военная целесообразность отнюдь не диктовала подобной крайней меры. Наоборот, какой главнокомандующий для места расположения своих главных сил выбрал бы пепелище, да еще им самим подготовленное? (Только сумашедший, а он таковым не являлся!) Возникновение пожара оказалось для Наполеона неожиданным, именно он вынужден был организовать борьбу с огнем, да и в конечном счете Великая армия значительно пострадала от последствий пожара.

Кутузову в это время было крайне важно оторваться от Великой армии. И в этом ему очень помог пожар Москвы. Справедливости ради укажем, что отступающие русские войска предавали огню и разорению все оставляемые противнику деревни и города. Например, А.И. Михайловский?Данилевский, вспоминая отход армии, когда «каждый день ознаменован был пожарами», писал: «Мы не помним ни одного вечера, в который бы не видели по захождении солнца зарева зажженных городов и селений. Помещики, находясь часто в числе военных, взирали издали на истребление наследия предков своих или вотчин, полученных ими в награду службы» (362) . Не вдаваясь в подробности причин пожара Москвы и основываясь на работе И.И. Полосина (363) , исследовавшего хронологию и географию пожара, укажем, что в основном горели южные районы города. Фактически это дало возможность задержать Наполеона у города, а Кутузову совершить знаменитый тарутинский марш?маневр, получивший такое название уже в советское время. Собственно, о маршруте дальнейшего отступления разгорелся спор еще на военном совете в Филях. Но Кутузов выбрал сначала Рязанскую дорогу, а затем, используя демонстративное движение части русской кавалерии к Бронницам, а также на Каширу и Тулу, скрытно перешел на Калужскую дорогу. После флангового марша все дороги, кроме Можайской, Кутузов блокировал уже собранными ополченскими частями. Новое расположение русской армии само по себе таило угрозу коммуникационной линии Великой армии.

Московский пожар лишил Наполеона возможности активного преследования русских. Ложные движения казачьих частей поставили в тупик Мюрата, не ведавшего о направлении отступления Кутузова. Он на несколько дней потерял русскую армию из виду. Оценивая маневр Кутузова к Тарутину, Наполеон считал, что «противник направился к Киевской дороге, его цель очевидна: получить в подкрепление Молдавскую армию» (364) . На самом деле Кутузов этим маневром занял фланговую позицию по отношению к Москве и дороге на Смоленск, которая в тот момент являлась главной артерией Великой армии.

Интуитивно Наполеон с самого начала русской кампании, возможно, чувствовал, что что?то идет не так. И когда вроде бы промежуточная цель оказалась достигнутой (русские оставили свою древнюю столицу – Москву), все его попытки вступить в переговоры о мире оказались безрезультатными, а личные послания к Александру I остались без ответа. Причем российскому императору пришлось в этом вопросе столкнуться с образовавшейся тогда «партией мира», к которой причисляли и его близких родственников – великого князя Константина и императрицу Марию Федоровну (365) . А после сдачи Москвы ему выпала доля успокаивать «Тверскую полубогиню», свою любимую сестру Екатерину Павловну, стоявшую во главе патриотически настроенных консерваторов. 6(18) сентября 1812 г. из Ярославля она отправила довольно резкое письмо Александру I о критическом отношении части общества по отношению к самому императору и результатам проводимой им политики. Екатерина Павловна писала в несколько панических и резких тонах: «...занятие Москвы французами переполнило меру отчаяния в умах, неудовольствие распространено в высшей степени, и вас самих отнюдь не щадят в порицаниях... Вас обвиняют громко в несчастиях вашей империи, в разорении общем и частном, словом, в утрате чести страны и вашей собственной. И не какая?нибудь группа лиц, но все единодушно вас хулят... Я предоставляю вам самому судить о положении вещей в стране, где презирают своего вождя. Ради спасения чести можно отважиться на все что угодно, но при всем стремлении пожертвовать всем ради своей родины возникает вопрос: куда же нас вели, когда все разгромлено и осквернено из?за глупости наших вождей?» Александр I явно был задет за живое и отвечал в объемном послании, в котором высказал трезвый взгляд на положение дел в России в тот момент (366) . Несмотря на оказываемое с разных сторон давление родственников и самых различных партий в своем окружении, российский монарх не свернул с пути и продолжал четко и последовательно выдерживать выбранный перед войной курс.