1. Предисловие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1. Предисловие

Первая палка имела только один конец.

Пьер Бриссе

Пополнять свою библиотеку — вот мания, которой подвластны сильные мира сего и те, кто пытаются проникнуть в тайны мироздания. Во всех случаях эта мания заставляет хранить и накапливать книги, всё больше и больше, и так до бесконечности, составлять «параллельно», как сказал поэт, квинтэссенцию или полное собрание всего, что было произнесено, изучено и рассказано. Хотя бы и только для того, чтобы увидеть, сколько всего получилось.

Объем, однако, не имеет большого значения: в одних сообществах библиотека из нескольких сотен манускриптов уже будет большой, в то время как запасы других библиотек исчисляются миллионами наименований. Так, монахи Патмоса в XIII в. так же гордились своими тремястами тридцатью томами, как Библиотека Конгресса своим собранием в конце второго тысячелетия, когда оно перевалило за отметку в сто тысяч наименований. Неоднократно возникали даже всеобъемлющие библиотеки из одной книги, которые, как мы увидим, было труднее всего уничтожить.

Государства, словно толпа дилетантов, ни слова не говоря против, с помпой возвели в традицию сооружение библиотек — это непременное занятие могущественных, хотя порой и недалеких, людей. Представьте себе Прометея, играющего гаммы под аккомпанемент мучений Сизифа: оказывается, что подобные подвиги заключают в себе и навлекают на себя свою собственную кару: на это могут уйти целые поколения и целые состояния, поскольку по мере того, как дело продвигается, возрастает и трудность классификации и хранения — а также и чтения, так как книга спрятана в библиотеке столь же надежно, как дерево в лесу; возрастает также риск увидеть свое собрание погибшим от воды, огня, червей, войн и землетрясений. И особенно — причем гораздо чаще, чем мы можем себе представить, — от неприкрытого намерения сделать так, как будто этих книжных собраний никогда не было.

Почему? Потому что, как считали древние китайцы и чехословацкие нацисты, образованным народом нельзя управлять; потому что завоеванная страна должна изменить свою историю или свою веру, как это произошло с ацтеками; потому что, как проповедуют милленаристы всех эпох, только неграмотные могут спасти мир; потому что сама природа подобных собраний ставит под угрозу новую власть — вспомним отношение к даосизму монголов, или шиизм, или Реформацию. Ко всем этим обстоятельствам иногда добавлялось саморазрушение с целью уберечься от неприятностей: это часто случалось в Китае при императорах и в эпоху «культурной революции». Но под этими причинами всегда скрывается еще одна, более потаенная: книга — слепок человека, и сжечь ее — все равно что совершить убийство. И подчас одно не бывает без другого. Помимо француза Жерара Хаддада, исследовавшего еврейские книги, единственным, кто заинтересовался этим явлением уподобления книги человеку и их общей печальной судьбой, был социолог из университета Беркли Лео Лёвенталь. В эссе «Calibans Erbe» («Наследие Калибана») Лёвенталь перечисляет несколько известных на 1983 г. библиотечных катастроф и очерчивает психоаналитический портрет человечества, срочная необходимость создания которого, по его мнению, определяется повторением этих катастроф — а «календарь содержит много дат». В противном случае «дальнейшее следование тем же путем вернет нас в Ничто». Но он не продолжил начатого дела, и эта работа нам еще предстоит.

Не все из тысяч больших и малых книжных собраний, упоминаемых и обозреваемых в данном исследовании, были сожжены, загажены или утоплены в воде. Они также могли быть захвачены или рассеяны, целиком или том за томом, — в силу глупости, алчности или нужды, что означало конец эфемерного бытия и оставляло после себя целый народ сирот-книжников, семью интеллигентов со «стертыми границами», как сказал другой поэт. Причем в данном случае даже без овеянного славой апофеоза жестокости, который открывает дорогу в вечность.

Напротив, чем крупнее организация, тем более вероятно, что она скрывает в себе ненасытного вампира или скупщика краденого, разжиревшего на быстро забытых грабежах. «Богатая библиотека» означает «мертвая библиотека», ее часто стоило бы переименовать в музей колониальных трофеев и гнусных завоеваний. Вот наудачу выбранный пример: французское государство разжилось легендарными и дармовыми книгами в Хюэ, Дуньхуане и Лёвене, в Египте, в Испании и Италии при Наполеоне, в Северной Африке, даже в Париже в 1940 г. Не будем больше об этом, в последнее время оно несколько успокоилось. Но однажды придется возвращать взятое.

Везде, где развалилось ученое сообщество, на его существование указывают фрагментарные свидетельства: например, эта надпись на истертом камне в Тимгаде, четыре неполных рукописи — все, что уцелело из мудрости народа майя, два обрывка фраз из Карфагена, — если только это не скептическая строчка человека почти неизвестного или, напротив, не изобилие патетических и подчас неоднозначных комментариев, которые в конце концов затемняют то, что в действительности произошло.

Концепция полного собрания идей — основополагающий миф, вполне способный занять место того или иного бога. Так, Талмуд сообщает, что до сотворения мира существовала огромная библиотека. Коран также подтверждает ее существование и то, что она пребудет вечно.

Более того: она существовала до того, как Создатель создал самого себя, если верить Ведам.

Библиотека присутствует в образах еще докнижной эпохи. Библиотека Брахмы и библиотека Одина описываются как ряд чаш с молоком, вливаемых с целью сделать из абсолютно нормального доселе человека «поэта и ученого». Вавилоняне утверждали, что можно читать небо: зодиак выстраивается в книги откровения, а неподвижные звезды представляют собой комментарии на их полях, если только все не обстоит с точностью до наоборот. А Берос, жрец и прорицатель, изобретший солнечные часы, в своей истории цивилизации «согласно древним источникам», которую он писал при Александре Македонском, свидетельствует, что до потопа столица мира называлась не иначе как Всекнижие.

Кстати, в те несколько недель, которые предшествовали этому роковому событию, Ной закопал все принадлежавшие ему письменные произведения, «древнейшие, древние и недавние», поскольку думал, что их вес потопит ковчег. Не легли ли они потом в основу вавилонских библиотек? Об этом нашептывала молва, но египетские священники, напротив, утверждали, что наводнение растворило их навсегда, поскольку они были сделаны из необожженной глины. Так оказались преданы забвению книги, написанные Адамом после грехопадения: «De nominibus animatium» («О наименовании животных»), опись всего, что двигалось в райском саду, а также восхитительная поэма о сотворении Евы и многие другие чудесные произведения, которые века пламенного воображения приписывают этому многообещающему автору. Так были утрачены важнейшие тексты Каина, Сифа, Еноха, Мафусаила… Известно, что после этой катастрофы потомки Ноя возвели осадную башню, дабы штурмовать небо и восстановить это самое первое великое собрание, которое его хозяин, должно быть, лучше смог устроить в их хранилище, чем известное количество тупых животных.

Каково создание, таково и сожжение. В основополагающем мифе всемирной библиотеки, который приравнивает человека к небесам, трагедия ее разрушения запечатлевается в памяти сильнее, чем достигнутые масштабы и долгие перипетии ее обогащения.

Мы проследим, век за веком, изменчивое лицо варварства, проходящее, не минуя самых низких гнусностей, все стадии от чистой злобы до расчетливого легкомыслия. И к концу рискуем обнаружить, что лицо это достаточно близко напоминает наше собственное. Слишком близко. Слишком похоже.