Финикийские мореплаватели[66]

Финикийские мореплаватели[66]

На восточном берегу Верхнего моря[67] протянулась сплошной стеной цепь Ливанских гор, покрытых от подножия до вершин могучими зелёными кедрами. Кое-где горы выдвигались вперёд, врезаясь в морские волны острыми мысами; в других местах они отступали, образовывая небольшие долины, покрытые свежей высокой травой, пестреющей белыми лилиями и лиловыми фиалками.

Давным-давно поселился на этом берегу народ, который сам себя называл хананеями. Египтяне называли их фенеху, а греки — финикиянами. Они пришли с берегов далёкого Нижнего моря[68]. На их родине было мало места — с юга и севера наступали другие племена. Пройдя через пустыни и степи, перевалив через Ливанский хребет, переселенцы оказались на берегу нового, незнакомого моря. Здесь солнце не восходило из морских вод, а, наоборот, опускалось каждый вечер в глубины моря. Здесь морские берега были не отлогими, а крутыми, и долго приходилось искать удобного спуска к морю.

Финикияне быстро освоились на новом месте. Они перемешались с малочисленным туземным населением и научили его своему языку[69]. Пропитания на новом месте было достаточно. Морские воды изобиловали рыбой. Из кедровых брёвен финикияне выдалбливали лёгкие челноки, выплывали, из маленьких бухт и опускали в морскую глубину сети, острогами били дельфинов, мелкую рыбу ловили удочками. В прибрежных лесах водилось много зверей. Смелые охотники с копьями в руках углублялись в чащу, поражали бурых медведей, свирепых кабанов и легконогих газелей.

Проходили века. Жизнь шла вперёд. Маленькие долины покрылись полями и садами. Смуглые жнецы срезали кремневыми серпами спелые колосья ячменя и пшеницы. Когда поспевал виноград, спелые ягоды сваливались в огромные каменные ящики, и тогда десятки юношей и девушек с радостным смехом и весёлыми песнями топтали их босыми ногами, выдавливали темно-красную «виноградную кровь», чтобы она, перебродив, превратилась в сладкое вино. В песнях восхвалялась богиня плодородия Астарта, впервые научившая людей возделывать виноград и приготовлять из него напиток, веселящий людей и богов. Покончив со сбором винограда, финикияне отправлялись в оливковые рощи, палками сбивали созревшие маслины и выжимали из них душистое масло.

Прошло ещё несколько веков, и страна преобразилась. Маленькие рыбачьи посёлки превратились в крупные города, окружённые мощными кирпичными и каменными стенами. Деревенский люд покидал поля и виноградники. Земледельцам и садоводам становилось жить всё хуже и хуже. Знатные люди, охваченные жадностью накопления, захватывали лучшие участки. У простых людей оставались жалкие, бесплодные клочки земли, а семьи увеличивались, прокормить детей и внуков не было возможности. С ненавистью смотрели бедняки на богатых соседей, присоединяющих дом к дому и поле к полю, наполняющих амбары хлебом и закапывающих бочки с вином и маслом. Некоторые земледельцы пробовали искать новой, свободной земли, но Финикия была мала. С одной стороны море, с другой — лесистые горы, через которые не всякий отваживался перевалить. Оставалось одно — уходить в города. В городах у людей появились новые занятия. Одни скупал, у рыбаков рыбу, сушили, солили её и везли в глубь страны, в безводные места, где рыбу видали редко и хорошо за неё платили. Другие, взяв в руки два тяжёлых камня, ныряли на дно моря и добывали оттуда маленькие чудесные раковины. На вид они были невзрачны. Но из каждой можно было выдавить несколько капель густой жидкости. Это была замечательная пурпурная краска. Владельцы ткацких мастерских давали за маленький сосудик, наполненный такой краской, слиток серебра весом в два сикля. Одежды, окрашенные в пурпур, сверкали на солнце. Если краску замешивали погуще, ткань становилась лиловой, если пожиже — она алела, как будто обрызганная кровью. Можно было стирать пурпурную одежду каждый день в речной и морской воде, в холодном, как лёд, горном ручье и в котле с бурлящим кипятком, а она не линяла; казалось, что её только вчера покрасили. Такую одежду охотно покупали цари и князья, жрецы и военачальники.

Был и ещё один выгодный промысел. На юге страны, у подножии горы Кармил, весь морской берег был покрыт белым; чистым песком. Изобретательные люди смешивали его с селитрой и плавили, как медную руду, терпеливо очищая от всяких примесей. Получалось прозрачное стекло, из которого выдували маленькие, изящные сосудики для душистых благовоний или отливали круглые зеркала, в которых лица людей отражались, яснее, чем в старых, желтоватых бронзовых зеркалах.

Изготовление стекла, приносило большой доход, и соседи, проходя мимо мастерских, где дымились печи стекольщиков, с завистью говорили: «Они сосут богатства морей, из песка добывают сокровища!» Но не только песок шёл в ход. Блестящие камешки, раковины и даже битый хрусталь, привезённый из Индии, бросался в печи и давал новые, более тонкие и прозрачные сорта стекла.

Однако не всех соблазняли успехи финикийских мастеров. Находились люди, которые считали, что гораздо выгоднее продавать вещи, сделанные чужими руками, чем самим глотать пар у красильных чанов или обжигать руки у плавильных печей.

Финикийские купцы стали присваивать себе всё больше и больше богатств, обманывая и мастеров, и покупателей. Они нагружали товарами небольшие острогрудые корабли, сколоченные из кедровых брёвен, тщательно Обмазанные смолой, выкрашенные суриком и охрой. Осторожно, следуя вдоль берега, добирались они до берегов Египта. Египтяне охотно раскупали финикийские вина и оливковое масло, пурпурные одежды и серебряные вазы с золотыми крышками, искусно отлитыми в виде головы быка, львиной пасти или сказочной птицы с острым клювом и распростёртыми крыльями. Но больше всего ценился в Египте лес. В плоской и ровной долине Нила каждый клочок земли был возделан. Старинные леса давно были вырублены. Лишь кое-где зеленели маленькие рощицы тоненьких акаций и тамарисков. Широко раскрытыми глазами взирали египтяне на пригоняемые из Финикии по морским волнам плоты, сколоченные из гигантских кедровых брёвен в пять локтей обхвата каждое. Чиновники фараона отвешивали десятки дебенов[70] золота за груду таких брёвен, из которых можно было соорудить шлюзы в канале или настлать перекрытие в царской гробнице.

Попутное течение быстро уносило финикийские суда обратно на родину. Они везли из Египта зерно, тонкое верхнеегипетское полотно, живую нильскую рыбу в бассейнах, канаты изумительной прочности, тонкие желтоватые листы папируса.

Распродав египетские товары, финикийские купцы оставляли себе на память по паре маленьких священных жуков — скарабеев, вырезанных из зелёного малахита или отлитых из фиолетового фаянса. Египетские жрецы клялись жизнью фараона, что эти фигурки принесут счастье и избавят от опасности того, кто спрячет их на груди. Ведь священный жук — образ самого бога Ра. Он катит по земле шарики навоза, как отец богов катит по небу сверкающий солнечный шар.

Финикийский корабль.

Жажда наживы гнала финикийских купцов всё дальше и дальше. Навьючив ослов и верблюдов товарами, домашними или привезёнными из Египта, они отправлялись по горным тропам и по песку выжженных пустынь далеко на восток и север. Возвращались домой через много лет, нагружённые новыми, невиданными изделиями, пригоняя скот и закованных в цепи рабов. Из Дамаска привозили они шерсть блистательной белизны, из Израильской страны — лучшую пшеницу, виноградный мёд и чудесный бальзам, исцеляющий от глазных болезней, из Ассирии — тюки златотканных, узорчатых одежд, упакованных в кедровые ящики. Из страны Урарту пригоняли финикияне целые табуны объезженных коней и выносливых мулов, а из степей Аравии — бесчисленных овец и коз. Но больше всего ценились прилежные рабы, которые были нужны и в мастерских и на кораблях. Самую трудную работу возлагали на них. Под ударами бича надсмотрщика они месили глину, таскали мешки с Песком, растапливали печи, на распухших, израненных спинах переносили тяжёлые кедровые брёвна. На ночь их загоняли в грязные, душные землянки и кормили плохо проваренным ячменём и сушёной рыбой.

Многие умирали от истощения, побоев и болезней, но это мало беспокоило хозяев. Взамен умерших покупались на рынке новые десятки рабой. Часто купцы предпочитали промышлять только живым товаром, считая, его самым прибыльным. Узнан о готовящемся походе хеттского или ассирийского царя, они спешили в лагерь и с нетерпением ждали сражения. Успех дружественного властителя радовал их больше, чем самого победителя. Торжествующие воины продавали купцам пленников по сиклю за голову или меняли человека на кружку доброго вина, серебряный кинжал или узорчатый пояс.

Пригнав: рабов домой, можно было продать их в десять раз дороже или погрузить на корабли и повезти за море. Немало людей по воле суровых финикийских работорговцев оказывалось далеко от родины. Плохой славой пользовались финикийские купцы, лукавые и жадные хитрецы. Когда высаживались они где-нибудь на островах Эгейского моря или на берегу обильной овцами Ливии, матери торопились прятать подальше детей, ибо бывали случаи, что финикийский купец заманивал десятилетних мальчиков к себе на корабль, обещая подарить разноцветную фаянсовую фигурку или серебряный кинжал с золотой рукояткой, а потом корабль уплывал в море, и родителям никогда не удавалось разыскать своего сына. Увезённый в чужую страну, он обменивался на пару быков или медный котёл, потом его гнали пасти свиней в Дубовом лесу или окапывать смоковницы в саду сурового господина.

И всё же финикийских купцов всюду встречали радостно. Слишком много соблазна представляли невиданные диковинки, которые они привозили. Глаза женщин загорались огнём при виде янтарных ожерелий, золотых и серебряных браслетов с лепными узорами, серёжек, — украшенных розетками из голубых сапфиров, алых карбункулов и зелёных изумрудов, тончайших покрывал и пурпурных тканей. Жадно хватая, вырывая друг у друга и перещупывая драгоценные товары, матери нередко забывали о детях и вспоминали о них только тогда, когда корабль финикийских гостей уже увозил их далёко.

Огромные прибыли не могли насытить жадных хищников-Поездки в близкие страны: в Египет, на остров Элису[71], к берегам Эллады казались им уже чересчур лёгкими и обыкновенными. Более предприимчивые и алчные дельцы устремлялись дальше. Избороздив насквозь Верхнее море, оказавшееся замкнутым со всех сторон бассейном, они добирались до Иберии^[72], страны, изобилующей серебром, оттуда корабли возвращались с серебряными якорями вместо железных. А по ту сторону Иберии простиралось новое, никому неведомое море, не имевшее другого берега. Сколько ни плыли на запад отважные моряки, они не замечали на горизонте ни единого островка. Полагая, что это край земли, омываемой со всех сторон водой, сливающейся где-то с небесным океаном, они возвращались назад. Иногда они плыли на север от двух столпов Мелькарта — остроконечных скал, воздвигнутых богом-путешественником, обошедшим в давние времена всю землю и остановившим свои стопы у узкого пролива. По обе стороны этого пролива и поставил он столпы, сохранившие его имя.

Финикийские моряки отваживались плыть гораздо дальше того предела, который поставил им бог Мелькарт. Они добирались на севере до окутанных туманом Оловянных островов[73], откуда привозили мягкий, светлый металл, столь необходимый для выплавки бронзы; металл, именем которого они назвали холодные, мрачные острова. Где-то ещё дальше находился Янтарный берег, откуда привозились блестящие, жёлтые, твёрдые, как камень, куски какой-то затвердевшей массы, пригодной для выделки бус. Финикийские мореплаватели не знали устали. Унылые, худые рабы, прикованные к скамейкам, налегали на вёсла. Пот струился по! их лицам, а из опухших, покрытых мозолями рук капала кровь. Но хозяевам всё казалось, что судно движется медленно, и ударами хлыстов они подбадривали задыхающихся от жажды гребцов. Иной раз налетал вихрь, корабль садился на мель или ударялся о прибрежные скалы и шёл ко дну. Финикийские купцы, побросав свои сокровища, вплавь пускались к берегу, а рабы, закованные в цепи, вместе с судном опускались на дно.

Самое знаменитое путешествие совершили финикийские мореплаватели во времена могучего и тщеславного египетского фараона Нехо[74]. Он призвал к себе самых лучших и опытных мореходов Тира и Сидона и поручил им плыть вокруг Африки. Если ни разу не повернув назад, имея берег всё время по правую руку, они окажутся вновь в Египте, фараон сулил им большие награды. Если они оробеют и повернут руль, он грозил им жестокими карами. Три финикийских корабля, прекрасно оснащённые, наполненные съестными припасами, необходимыми для дальнего плавания, с лучшими гребцами вышли из города Саиса. Они двинулись по нильским рукавам, потом по широкому каналу, вырытому ещё во дни царицы Хатшепсут и теперь — 900 лет спустя — расчищенному и углублённому по приказу Нехо, вышли в зелёные воды Аравийского залива[75]. Сперва путь шёл вдоль пустынных скалистых берегов, населённых дикими троглодитами (жителями пещер), но на сороковой день показались гостеприимные берега Пунта. Смуглые, полуобнажённые пунтийцы сбежались к берегу и отвели финикийских моряков в своё селение, расположенное на болотистом берегу на сваях. Финикияне, после сытного обеда, предложенного гостеприимными хозяевами, разложили свои товары: янтарные ожерелья, золотые чаши, пурпурные ткани и острые железные кинжалы, неведомые до тех пор пунтийцам. В обмен туземцы предлагали им ручных обезьян, — борзых охотничьих собак и длиннорогих быков. Но финикияне просили маленькие шарики сухой мирры — душистой смолы деревца, растущего только в Пунте и соседней Аравии. Они знали, что за эти шарики им щедро, заплатят египетские жрецы. Боги Египта любят благовонный дым, клубящийся от жаровен, на которых нагревается и тает ароматная мирра.

Двинувшись дальше, финикияне поплыли вдоль берега, населённого чернокожими, курносыми, толстогубыми людьми. Они ходили почти совершенно обнажёнными. Только узкий пояс облегал талию, и с него свешивались хвосты леопардов и большие раковины. Чернокожие люди недоверчиво относились к чужеземцам и не позволяли им высаживаться. Натягивая луки, они грозили острыми стрелами или швыряли камни, подымавшие столбы брызг вокруг кораблей.

Впрочем, один раз финикиянам удалось сойти на совершенно пустой берег. На песчаной отмели лежали груды ослепительно белых слоновых клыков и рядом несколько леопардовых шкур. Кругом не видно было ни души. Самый старый, из финикийских купцов объяснил в чём дело: «Местные жители хотят — обменять свою добычу на наши товары, но боятся нас. Надо забрать их подношения и положить взамен наши дары. Нам ещё придётся когда-нибудь опять приплыть сюда. Если мы поступим честно, то жители будут верить нам и всегда приносить в это место слоновую, кость».

Молодые купцы послушались старика и, погрузив на корабли 120 лучших клыков, выложили взамен груды пёстрых дешёвых бус, египетские фаянсовые сосуды и маленькие бронзовые топорики.

Плаванье продолжалось. С каждым днём, воздух всё более и более накалялся. Жара Становилась нестерпимой. Финикияне сбросили свои шерстяные плащи и остались в лёгких полотняных рубашках, но и это не помотало.

На тринадцатый месяц плаванья свершилось чудо. Солнце в полдень отклонилось не к югу, как ему полагалось, а к северу. Даже старики никогда не видали ничего подобного и, вздыхая, говорили: «Бог Ваал разгневался и уходит на север. Он скроется от нас совсем в мрачный шеол[76] и весь мир погрузится во тьму». Но дни проходили, и ничего страшного не случилось. Моряки привыкли к странному явлению^[77]. Одно их огорчало: на родине никто не поверит им, когда они расскажут, что видели солнце в полдень на северной стороне.

Скоро запасы истощились. Пришлось сделать длительную высадку, настрелять диких птиц и посеять немного ячменя и пшеницы на болотистом берегу. Под жаркими южными лучами зёрна быстро проросли, и через три месяца уже удалось снять обильную жатву: Ливийская страна казалась бесконечной. Уже второй год плыли финикияне, а не было видно конца и края путешествию. Но вот настал радостный день. Берег стал поворачивать на запад, и моряки поняли, что это южная окраина Ливии. Скоро они поплыли уже на север и поняли, что приближаются, хотя и медленно, к дому, огибая Ливию со стороны заката солнца. В полдень дневное светило опять стало отклоняться к югу, и моряки вздохнули свободно. Самое трудное было уже позади. Вот корабли вошли в глубокий залив. В глубине виднелся маленький островок, полный каких-то диких людей, покрытых густой шерстью. Проводник, который бывал не раз в далёких южных странах, назвал их гориллами. Несколько финикиян — опытные охотники — с копьями в руках погнались за чудовищами, но те убежали, цепляясь за скалы и защищаясь камнями. Удалось захватить только трёх волосатых и мускулистых женщин. Они не умели говорить и только злобно мычали, кусаясь и царапаясь. Довести их до берега не было возможности. Пришлось их убить и содрать их шкуры. Долго спорили финикийские моряки — люди это или звери. И так и не смогли этого решить.

Вскоре внимание финикиян привлекло новое явление. Вдали появилась высокая гора, с вершины которой бил столб пламени. Огненные потоки изливались в море, и целые тучи пепла разносились ветром во все стороны и долетали до кораблей. «Это — колесница богов, — сказал проводник, молитвенно складывая руки и произнося вполголоса заклинания, — горе тому, кто приблизится к ней».

Вот появился новый остров. Моряки высадились, чтобы запастись свежей водой из ручья. Некоторые углубились в густой лес. Огромные ветвистые деревья утопали в зелени. Их стволы были, разнообразны и душисты. Ручей впадал в солёное озеро, посреди которого находился другой остров. Ни одного человека за день путешественники не встретили, только щебетание бесчисленных пернатых и рычание львов нарушало тишину. Но наступила чёрная южная ночь, и внезапно среди леса запылали тысячи огней и послышались звуки флейт, кимвалов и тимпанов и дикие гортанные крики. Путешественники в страхе бежали к берегу, и прорицатели велели им оставить остров.

Проплыв мимо устья неведомой реки, полной крокодилов и гиппопотамов, финикияне увидали вдали прибрежную деревню. Хижины, сколоченные из древесных стволов, были покрыты пальмовыми листьями. Жители, высыпавшие на берег, заговорили на знакомом языке, приветствуя прибывших гостей. Это были колонисты из Карфагена, большого финикийского города, расположенного на северном берегу Ливии.

Прогостив у соотечественников 10 дней, моряки вновь отправились в путь и, пройдя между двух остроконечных столпов Мелькарта, вступили в знакомое Верхнее море. Дальнейший путь уже не представлял, опасности. Моряки долго отдыхали в шумном Карфагене, посещая друзей и знакомых, сбывая на рынке слоновую кость, чёрное, дерево, золотой песок и звериные шкуры — всё, что удалось раздобыть по дороге. А месяц спустя финикийские мореходы уже подплывали к берегу Египта.

Три года продолжалось их путешествие. Фараон Нехо не думал уже увидеть их в живых и, награждая их щедрыми дарами, заметил, что ни один путешественник до сих пор не забирался так далеко, и пройдёт много веков, пока найдутся другие такие смельчаки, чтобы решиться обогнуть огромную Ливию и вернуться через столпы Мелькарта.