§ 4. Поход Децима Юния Брута в Лузитанию

§ 4. Поход Децима Юния Брута в Лузитанию

Мы слышали уже о Дециме Юнии Бруте (у Аппиана (Iber., 73, 301) ошибочно Секст) в связи с его выборами и последовавшими затем трудностями при воинском наборе, его первыми мероприятиями в Дальней Испании и, наконец, продлением ему командования на 137 г. Со смертью Вириата и расселением его людей реальная угроза провинции со стороны лузитан перестала существовать. Однако, как мы уже неоднократно видели, банды Вириата были не единственными. При совершенно неясной ситуации с границами для римлян было совсем несложно найти повод для военной экспедиции в пределы собственно Лузитании. Неясно, насколько был готов к этому новый командующий, который, несомненно, привел с собою новые войска[300]. По-видимому, он даже не получил на сей счет четкого приказа из Рима.

Лузитанская война[301] приобрела теперь совершенно иной характер. Вместо набегов и нападений лузитан началось планомерное наступление римлян. Брут сделал выводы из многочисленных поражений, понесенных римлянами в ходе длительной борьбы с лузитанскими отрядами и решил обратиться против их городов. Он хотел таким способом разгромить эти отряды, надеясь, что угроза родным местам заставит их разойтись по домам (Арр. Iber., 73, 301—302). По-видимому, в 138 г. во время операций, которые Брут начал на юге у кельтиков, он достиг океана и реки Дурий[302]. Земли, где он появлялся с войсками, подвергались разорению (Арр. Iber., 73, 303). Поначалу лузитаны взирали на приближающихся врагов с простодушным презрением — как, например, жители города Контобриса^{324}.[303] Впрочем, если население не скрывалось в труднодоступной горной местности, оно оказывало ожесточенное сопротивление. Несмотря на весь свой героизм, они были побеждены римлянами. Лузитаны — как мужчины, так и женщины, сражавшиеся наравне с последними, — умели мужественно принять смерть^{325}.[304] Еще одна черта, характерная для этого похода, — очевидное стремление консула к захвату добычи, о которой нам известно не только в связи со взятием Цингиннии[305]. Он даровал пощаду тем, кто добровольно сдавался ему, и захватывал у них лишь добычу (Арр. Iber., 73, 303). Диодор приводит его слова о беспощадности по отношению к тем, кто оказывает сопротивление и мягкости к покоряющимся[306], которые имеют прямую параллель у Вергилия: «Милость покорным являть и смирять войною надменных (parcere subiectis et debellare superbos)»[307]. О подробностях его похода мы информированы довольно плохо. Тем не менее нельзя не заметить, что его успехи были обманчивы, и некоторые города ему пришлось завоевывать дважды, прежде чем он обрел уверенность в том, что римляне надежно завладели ими (Арр. Iber., 74, 307-75, 309).

При подготовке кампании 137 г., но, вероятно, уже при проведении операций 138 г., Бруту оказал поддержку флот (это можно заключить на основании различных мест у Страбона). Реки, протекавшие на пути продвижения его войск, становились, с одной стороны препятствием, но, с другой стороны, поскольку в его распоряжении были корабли, воротами в удаленные от моря районы Лузитании. О самих же лузитанах нам известно, что они использовали кожаные лодки (Strabo, III, 3, 7, p. 155). В качестве опорного пункта Брут использовал город Морон на Таге, примерно в 90 км от устья реки. Одновременно он укрепил в Олисипоне дамбы для обеспечения судоходства вверх по реке (Strabo, III, 3, 1, p. 152). Это свидетельствует, что подвоз осуществлялся преимущественно морским путем.

В следующем году — мы знаем, что командование Бруту было продлено, — состоялось форсирование Дурия. Он также опустошал и покорял эту страну (Арр. Iber., 74, 304). Однако Брут прославился переходом не через Дурий, а через маленькую реку между Дурием и Минием[308], которая ныне называется Лима^{326}. В древности эта река носила еще одно название помимо Лимеи, а именно Белион. Это название римские солдаты запомнили в искаженной форме «Обливион»[309]. Волнения, которые, по-видимому, охватили войска Брута из-за того, что они и так уже зашли слишком далеко, усилились из-за связанной с ее именем легенды о том, будто пересекший эту реку теряет память (ср.: Strabo, III, 3, 4, p. 153 — история о кель-тиках). Римские войска вынуждены были перейти реку после того, как сам проконсул, схватив штандарт, пересек ее (Liv., per. 55; Ер. Oxyrh. 55, Z. 216-217; Арр. Iber., 74, 304-305; Flor., I, 33, 12 = III, 17,12; Plut. Quaest. Rom., 34).

Брут вторгся в область галлаиков, с которыми вряд ли римляне прежде имели дело, поскольку едва ли о них слышали (Veil. Pat., II, 5,1: aditis quae vix audita erant — «дойдя до тех, о которых едва ли кто слышал»). Только Цепион однажды совершил набег на их внутренние районы (Арр. Iber., 70, 300). Тем многочисленнее стали легенды, которые ходили о стране и народе на берегах океана^{327}.[310] И хотя Брут никоим образом не покорил всю Галлекию[311], тем не менее по имени ее народа он получил прозвище Галлекийского (Gallaicus) — благодаря тому обстоятельству, что прежде о галлаиках едва ли кто слышал (Veil. Pat., II, 5, 1; Strabo, III, 3, 2, p. 152; Ovid. Fast., VI, 461-462; Schol. Bob. ad Cic. Pro Archia 179 St., 359 Or.). Галлаики, о которых говорили, что они пришли на помощь лузитанам (Oros., V, 5, 12), показали себя весьма серьезным противником. Дело дошло до большого и жаркого сражения — вероятно, 9 июля 137 г.^{328},[312] — в котором они были разбиты. Теперь путь на север для Брута был свободен. Он дошел до Миния, очевидно, постоянно сопровождаемый флотом, который плыл по этой реке[313]. Намеревался ли полководец продолжать свое продвижение по ту сторону Миния, в точности сказать трудно[314]. Во всяком случае, на это его подвигло нападение на римский обоз живших в горных краях к северу от Дурия бракаров (Арр. Iber., 74, 305). В начавшихся боях, которые также оказались успешными для римлян, мужчины и женщины бракаров сражались плечом к плечу и умирали с величайшим мужеством^{329}.[315] Женщины и дети, будучи проданы в рабство, не раз кончали жизнь самоубийством (Арр. Iber., 74, 306; Diod., XXXIV/XXXV, 4,1). Оставшиеся в живых выказывали глубочайшую скорбь, когда покидали пределы отечества, чем пробудили сочувствие даже у врагов^{330}.[316]