§ 1. Успешное ведение войны Квинтом Цецилием Метеллом в Кельтиберии

§ 1. Успешное ведение войны Квинтом Цецилием Метеллом в Кельтиберии

Победы Фабия Эмилиана, однако, имели для римлян неожиданные и нежелательные последствия. Думается, что Вириат здесь единственный раз — если не считать заключения им позднее мира с Сервилианом — поступил как человек государственного ума. Он осознал смертельную опасность для лузитан целеустремленного ведения войны римлянами, какое продемонстрировал Фабий Эмилиан. В этот момент ему удалось склонить к отпадению от римлян кельтиберские племена ареваков, беллов и титтов (Арр. Iber., 66, 279). Если их прежняя борьба являлась косвенным следствием лузитанских побед, то теперь ситуация была совершенно иной. Почему кельтиберы поддались настояниям Вириата, мы не знаем (их отношения с лузитанами больше напоминали соперничество — Арр. Iber., 56, 237; Diod., XXXI, 42). Вероятно, это было проявлением пробудившегося чувства национальной солидарности. Или в них заговорила гордость, которой льстили просьбы со стороны Вириата?[172] Новая война в Кельтиберии с самого начала была опаснее, чем та, которая вспыхнула в 154 г., поскольку на сей раз охватила целые области Ближней и Дальней Кельтиберии.

Теперь с еще большей силой разгорелась та война, которую современники Полибия называли «огненной войной» par excellence: «Так необычны были ход этой войны и непрерывность самих сражений. Действительно, в Элладе и Азии ведомые войны кончаются, можно сказать, одной, редко двумя битвами, и самые битвы решаются одним моментом первого набега или схваткой воюющих. В войне с кельтиберами все было наоборот. Обыкновенно только ночь полагала конец битве, ибо люди старались не поддаваться усталости, не падали духом, не слабели телом, но всегда с новой отвагой шли на врага и опять начинали битву. Зима не только не прерывала войны в ее целом, она едва ли даже нарушала последовательность открытых сражении» (XXXV, 1, 2-5. — Пер. Ф. Г. Мищенко). Почти не вызывает сомнений, что Полибий излагал эти соображения в связи с началом войны в 154/153 г. Также почти бесспорно и то, что вспыхнувшая в 143 г. война полностью подтвердила справедливость сказанного, что, впрочем, было очевидно уже в связи с боевыми действиями, охватившими Дальнюю Испанию начиная со 148 г.[173]

Когда в 144 г. одержал свои победы Фабий, римляне решили доверить ведение войны против кельтиберов одному из консулов 143 г. На этот год консулами были избраны две весьма своенравные личности, патриций Аппий Клавдий Пульхр^{209}, впоследствии тесть Гая Гракха, и Квинт Цецилий Метелл^{210}, после подавления восстания Андриска заслуживший прозвище Македонского. Несмотря на эти славные деяния, Метелл был нелюбим народом за свою суровость и дважды терпел неудачу при домогательстве консулата (Auct. de vir. ill., 61,3). Можно уверенно предположить, что Метелл при своих полководческих дарованиях и опыте охотно взялся за дело. Мы знаем, что Аппий Клавдий всеми способами стремился обрести военную славу (Oros., V, 4, 7). И нам также известно, что консулы получили свои провинции по жребию, причем Аппию Клавдию досталась в качестве таковой Италия (Dio Cass., XXII, 74)[174]. Отправка сурового воина Метелла диктовалась отнюдь не соображениями государственного порядка. То же можно сказать и об Аппии Клавдии, который не снискал славы во время спровоцированной им войны с альпийским племенем салассов (Dio Cass., XXII, 74; Oros., V, 4, 7) и мог теперь стать наместником Ближней Испании. Но дело не только в соперничестве обоих консулов: Метелл находился в состоянии острой вражды (inimicitia) с другими представителями нобилитета. Мы знаем об этом в отношении Сципиона Эмилиана (Plut. Apopht. Caec. Met., 3; Val. Max., IV, 1, 12; Cic. De rep., I, 31; Brut., 81; Lael., 77; De off., I, 87) и близко стоявшего к нему Луция Фурия Фила (Dio Cass., fr. 82; Val. Max., III, 7, 5), так же как и консула 141 г. Квинта Помпея (Val. Max., VIII, 5, 1; Cic. Pro Font., 23; Dio Cass., fr. 82). Тем не менее Метеллу удалось получить в свое распоряжение значительные военные силы (Арр. Iber., 76, 322), соединив набранные им в Италии войска с теми, которые стояли в Испании (в 140 г. срок их службы достиг уже шести лет — 78, 334), войсками претора предыдущего года Гая Нигидия. О строгости Метелла свидетельствует тот факт, что он заставил своего собственного сына служить в центурии, хотя имел право держать его в своем окружении (Frontin., IV, 1, 11). О событиях первого года войны известно немного; действия Метелла против кельтиберов упоминаются как в целом удачные у Евтропия (IV, 16) и Иоанна Антиохийского (FHG, IV, 538, fr. 60). Кентобригу, город, чье местоположение точно не известно, но, бесспорно, находившийся в Ближней Кельтиберии[175], Метелл, будучи консулом, захватил при необычных обстоятельствах (см.: Val. Max., V, 1, 5). В его войске находился в качестве перебежчика знатный житель города по имени Ретоген^{211},[176] — признак того, что в Кельтиберии и на сей раз существовала проримская группировка (ср. 153—151 гг.). Метелл уже начал вводить в дело осадные машины, когда осажденные поставили его перед тяжелым выбором: они вывели перед осадными машинами связанных детей Ретогена, чтобы их убило следующим ударом. Сам Ретоген не просил пощады для своих отпрысков. Но Метелл прекратил осаду. Это решение произвело на врагов чрезвычайное впечатление: не только Кентобрига, но и другие кельтиберские города сдались римлянам (такой вывод можно, видимо, сделать из весьма путаных пассажей Валерия Максима).

Другие события, которые не имеют точной хронологической привязки, произошли также, видимо, в этом году. Мы знаем о них, поскольку они связаны с примечательными чертами характера полководца, прежде всего с военной смекалкой. Так, однажды он устроил искусственное наводнение, которое затопило лагерь врагов. Когда они в совершенном смятении стали пытаться спастись, он разгромил их, напав из предварительно устроенной засады (Val. Max., III, 7, 3; см. экскурс, § 2). В другой раз во время марша Метелл, чтобы колонна держала строй, распространил среди солдат слух о вражеской засаде. Естественно, все соблюдали строгую дисциплину, и когда солдаты столкнулись с настоящей засадой, они оказались к ней полностью готовы (Frontin., IV, 7, 42). То, что строгость Метелла не была самодурством, доказывает другой случай. Согласно ему, однажды во время осады один центурион объяснял полководцу, что можно захватить соответствующий пункт, пожертвовав лишь 10 людьми. Метелл спросил его, не хочет ли тот быть среди этих десяти (Plut. Apopht. Caec. Met., 1; неясно, относится ли этот эпизод к событиям в Испании)[177].

Мы ничего не знаем о том, где Метелл расположился на зимние квартиры в 143/142 г. Несмотря на достигнутые им успехи, была умиротворена отнюдь не вся Ближняя Кельтиберия (Liv., per. 53: «Проконсул Квинт Цецилий нанес поражение кельтиберам (Q. Caecilius pro cos. Celtiberos cecidit)», т. е. в 142 г.). Консулами 142 г. стали Квинт Фабий Максим Сервилиан^{212} и Луций Цецилий Метелл Кальв^{213}, брат Метелла Македонского. Политическая ситуация в Риме складывалась теперь в пользу Метеллов, поскольку полномочия Метелла были продлены на этот год благодаря новым консулам[178]. То, что Луций Метелл без труда добился пророгации для своего брата, понятно. Поскольку Сервилиан принадлежал по рождению к дружественному по отношению к Метеллам дому Сервилиев, то, по-видимому, его согласия также было добиться сравнительно легко (как известно, в 142 г. Луций Метелл получил Дальнюю Испанию в качестве провинции, см. экскурс, с. 109, 119). В этом году Квинт Цецилий Метелл завершил покорение Ближней Кельтиберии, завоевав Контребию. Этот город, столица кельтиберов, находился предположительно к юго-востоку от Бильбилиса в долине Хилоки, притока Халона^{214}.[179] Попытка овладеть городом с помощью правильной осады потерпела неудачу, несмотря на частичный успех, для чего, однако, полководцу пришлось до крайности усилить дисциплину: он немедленно вновь бросил в бой пять когорт, отступивших перед противником, и объявил им, что будет считать врагом всякого, кто обратится в бегство. В данном случае суровость принесла успех, осаждаемый пункт был действительно захвачен, но завоевание самой Контребии пока осуществить не удалось (Ampel., 18, 14; Auct. de vir. ill., 61, 4; при этом оба называют Контребию; Frontin., IV, 1, 23; Val. Max., II, 7, 10; Veil. Pat., II, 5, 2—3). В этих условиях хитроумный полководец прибег к совершенно иным средствам. Он снял осаду и начал, как казалось, без определенного плана двигаться по Кельтиберии в различных направлениях. Ни его собственное войско, ни враги не имели и малейшего представления о том, каковы его намерения. На вопрос по этому поводу одного из своих офицеров он ответил сентенцией: «Если бы я узнал, что моя туника проведала о моих планах, я бы ее тотчас сжег». Когда Метелл решил, что уже достаточно убедил всех в своей растерянности, то совершенно неожиданно атаковал Контребию и захватил ее внезапным нападением[180]. Тем самым он положил конец всякому дальнейшему сопротивлению в Ближней Кельтиберии.

Во время этой кампании прославился легат Метелла Квинт Окций^{215}, которого называли за его храбрость Ахиллесом (Val. Max., III, 2, 21). Он приобрел известность, прежде всего, благодаря двум поединкам с кельтиберами. В первом, в котором он участвовал без ведома Метелла, он убил своего противника и, торжествуя, возвратился в лагерь с вооружением врага (Val. Max., III, 2, 21; Ер. Oxyrh. 53, Z. 164). Во время второго он одолел знатного кельтибера Тиресия. Побежденный отдал ему меч и плащ, и они заключили дружеский союз на тот случай, если восстановится мир (Val. Max., III, 2, 21; Ер. Oxyrh. 53, Z. 164-166).

После усмирения Ближней Кельтиберии Метелл смог обратиться против ареваков и особенно против Нуманции (Арр. Iber., 76, 322)[181]. Ему удалось благодаря молниеносно проведенной операции застигнуть кельтиберов во время уборки урожая, то есть в июле^{216} — то же, надо полагать, подразумевается в словах о том, что Метелл «усмирил арбаков в Испании (Arbacos in Hispania domuit)» (Auct. de vir. ill., 61, 3). Пожалуй, нельзя согласиться с А. Шультеном в том, что это преувеличение анналистов в пользу Метелла^{217}. В еще оставшееся время он сумел подчинить равнинную территорию, так что сопротивление продолжали лишь укрепленные города Терманция и Нуманция[182]. Число защитников последней на тот момент определяется в 8000 человек (Арр. Iber., 76, 324; ср.: 97, 419: 8000 человек в мирные годы; Veil. Pat., II, 1, 4: число молодых людей никогда не превышало 10 000)[183]. На зимние квартиры Метелл расположился в усмиренной Ближней Кельтиберии[184] и там передал командование войском своему преемнику и личному врагу Квинту Помпею, консулу 141 г. Это войско состояло из 30 000 пехотинцев и 2000 всадников, все хорошо обученные — ничего другого, собственно, нельзя было ожидать от человека такого закала, как Метелл (Арр. Iber., 76, 325, чьи данные более достоверны, чем сведения Валерия Максима (IX, 3, 7); см. экскурс, § 1, и ниже, гл. III, § 8).

Вторичная отправка в Ближнюю Испанию консула соответствовала положению дел в конце 142 г. Метелл за два года своего пребывания в должности добился, бесспорно, крупнейших успехов и вполне заслужил прозвище «Кельтиберского» (Celtibericus) (Flor., I, 33, 10 = II, 17, 10). Однако он еще не привел к покорности Нуманцию, с чьей доблестью римляне с большим уроном для себя столкнулись в 153 г. В этом смысле объявление Ближней Испании консульской провинцией на 141 г. было мудрым государственно-политическим шагом, каковой и осуществился.