Донские казаки на марше
Донские казаки на марше
«Способность их к быстрым движениям допускала совершение усиленных маршей с чрезвычайной легкостью в короткое время, и в этом отношении никто в Европе не мог с ними соперничать», — писали о казаках военные историки{245}.
Скорость и направление их передвижения мало зависели от условий местности. Перед нами предписание М.И. Платова генерал-майору Кутейникову 2-му от 24 июня 1812 г.: «Следование извольте иметь форсированными маршами денно и нощно, несмотря на изнурение лошадей, и самыми прямейшими дорогами, так как Вы, не имея никаких тягостей, можете везде пробираться и малыми стежками»{246}.
При выступлении в поход в первую очередь учитывалась скрытность передвижения. Вот рапорт командира донского полка полковника Сысоева начальнику штаба 2-й армии генералу графу Сен-При от 5 августа 1812 г.: «Получив приказание г<осподи>на Главнокомандующего армиею, я с двумя казачьими полками к назначенному пункту сделал было движение и, отойдя несколько, заметил уповательно нарочитое за мною неприятельское наблюдение. Я, дабы скрасть от него свой путь, тож умышленно поворотил налево и остановился на прежнем месте с тем, чтобы предпринять марш с сими полками ныне вечером и наградить некоторую потерю времени скорым маршем ночью, о чем Вашему сиятельству честь имею донести»{247}.
Форсированный марш казаков того же Сысоева описан Денисом Давыдовым: «Нужно заметить, что казацкий полковник Сысоев выступил хотя несколькими часами позже из Яловки, но прибыл, по крайней мере, одним часом прежде меня в Зельву. Сему причина та, что я, хотя уже сделал тогда семь кампаний, но отдельно нигде не командовал и не знал [как] водить кавалерию. Сей полковник в форсированных маршах следовал всегда до 30 или 35 верст. Тогда он останавливался кормить лошадей часа 3 или 4 и следовал снова на 30 или 35 верст. Если же на маршу и останавливался, то бывало на минуту для облегчения лошадей от естественной нужды.
Я же, напротив, тогда делал на 15 или 20 верстах привалы по часу и по два без корму, а на 30 или 35 верстах с кормом. Вот почему он у меня всегда выигрывал в сутки часов несколько»{248}.
Передвижения казаков не замедлялись «излишними» обозами. «У партизанов и казаков нет других повозок, кроме тех, кои они отхватывают у неприятеля, да и этими повозками они не иначе пользуются, как для дальних предприятий, а не в набегах, прдолжающихся несколько часов. Обыкновенные их обозы состоят в вьючных лошадях, кои в совокупности называются кошами», — вспоминал Денис Давыдов{249}.
В походе казаки постоянно заботились о лошадях: «Партия моя, быв тридцать часов беспрерывно в походе и действии, требовала отдохновения… Для облегчения лошадей я прибегнул к способу, замеченному мною на аванпостах генерала Юрковско-го еще в 1807 году. Исключив четыре казака для двух пикетов и двадцать — для резерва (который хотя должен был находиться при партии, но всегда был в готовности действовать при первом выстреле пикетов), остальных девяносто шесть человек я разделил надвое и приказал в обеих частях расседлывать по две лошади на один час для промытая и присыпки ссадин и также для облегчения. Чрез час сии лошади вновь седлались, а новые расседлывались; таким образом в двадцать четыре часа освежалось девяносто шесть лошадей. В тот же день, по просьбе резерва, я позволил и оному расседлывать по одной лошади на один час»{250}.
Для отдыха в походе казакам требовались минимальные условия. Вот отрывок из воспоминаний Надежды Дуровой: «Я увидела группу казаков, разведших огонь и варивших себе ужин. Сошед с лошади, я подошла к ним: — Здравствуйте, братцы! Вы, верно, будете здесь ночевать? — Будем, — отвечали они. — А лошадей как, пустите на траву?
Они посмотрели на меня с удивлением: — Да куда ж больше! конечно, на траву. — И они далеко не уйдут от вас? — А на что вам это знать? — спросил меня один старый казак, смотря в глаза мне пристально. — Я хотел бы пустить с вашими лошадьми свою пастись на траву, только боюсь, чтоб она не отошла далеко. — Ну, посматривайте за нею, привяжите ее на аркан да обмотайте его около руки, так лошадь и не уйдет, не разбудя вас; мы своих пускаем на арканах.
Сказавши это, старый казак пригласил меня есть с ними их кашу. После этого они спутали своих лошадей и, привязав их на арканы, обмотали концами их каждый свою руку и легли спать»{251}.
В зависимости от обстоятельств переходы делались обычные или «усиленные». Так, 26 июля 1812 г. М.И. Платов предписал выслать в армию подкрепления: «Переходы делать им сряду 3 дня от 30 до 35 верст в сутки, а на четвертый день иметь расстах»{252}. Но после Бородинского сражения требования ужесточились: «открытое повеление» Платова требовало выступать на Москву «форсированно без раздыхов, делая переходы по шестидесяти верст в сутки, разве случится дурная погода, то не менее 50 верст»{253}.
Если казаки двигались по своей, а не по занятой врагом территории, на марше предполагалось тщательно следить за лошадьми и проводить занятия с молодыми казаками. При движении на «Москву форсированно без растахов, делая переходы в сутки по шестидесяти верст», командиры должны были наблюдать, «чтобы лошади не были доведены не только до какого-либо малейшего изнурения, а состояли бы в совершенной сытости и справности к делу противу неприятеля. И в таком случае людей весть в каждый день перехода сколь можно более пеши, снабдевая лошадей пастбищными местами и водопоями благовременною посылкою офицер для получения оных от стороны земского начальства. Всемерно заботиться, чтобы казаки во время похода приучаемы были правилам казачьей службы, то есть чтобы ловко сидели на лошадях, умели бы ими и дротиками управлять с быстротою, свойственною казакам, так чтобы все чины доведены были до такой степени совершенства, дабы при первом действии с неприятелем могли быть такими казаками, которые много уже лет находились на походной службе и сражались многократно с неприятелем»{254}.
При свойственной казакам выносливости большие переходы на них не сказывались. Так, полк Попова 13-го прибыл с Дона в партизанский отряд Дениса Давыдова. «Сей полк, невзирая на усиленные переходы от самого Дона, представился мне в отличнейшем положении и усилил партию мою пятью сотнями доброконных казаков», — вспоминал Давыдов{255}.