Из «Истории завоевания Константинополя» Гунтера Пэрисского

Из «Истории завоевания Константинополя» Гунтера Пэрисского

VIII. Случилось так, что пока наши послы еще пребывали в курии, разнесся верный слух, будто в лагерь [крестоносцев] явился юноша Алексей[516], родом грек, сын константинопольского царя Исаака, посланный германским королем Филиппом[517], с [его] послами и [имея] грамоты, в которых тот [Филипп] настоятельно просил войско оказать названному молодому человеку содействие в его восстановлении в [собственном] царстве... Тайно и быстро бежав, Алексей подался в Германию[518]: он явился к королю Филиппу, который был женат на его сестре, и, истекая слезами, плакался ему о несчастьях, постигших его и его отца, и о жестокости его дяди[519]. Король Филипп принял юношу с великими почестями, на некоторое время удержал его у себя, проявив большую привязанность, и щедро предложил ему [всяческую] поддержку и услуги. Когда же он услышал, что наше войско, завоевав Задар, находится близ границ Греции, то направил молодого человека вместе со своими послами и [снабдив] грамотами к князьям, чтобы они поразмыслили о том, как бы, по возможности, возвратить его в отчее царство. Немцам же, поскольку они были его [Филиппа] подданными, он изложил дело еще более откровенно и в повелительной форме. Маркграфу, своему родичу[520], он напомнил об их родстве; [король] настоятельно просил также фламандцев, французов и венецианцев, и людей из других стран и самым верным образом обещал, что если их содействием Алексей обретет свой престол, то всем паломникам будет постоянно обеспечен безопасный и свободный проход как через Германию, так и через всю Грецию.

Сюда присоединилось еще и то, что юноша этот надежнейше обещал выдать им всем вкупе триста тысяч марок серебром, если он будет восстановлен [на престоле] их содействием.

В силу всех этих причин, слившихся воедино, большая часть нашего войска стала уже склоняться на сторону молодого человека... После того как эта молва, о чем я начал было рассказывать, дошла до Рима[521], господин папа со всем своим духовенством, нашими послами и очень многими другими [людьми] испытал сильное замешательство, опасаясь, не замышляет ли коварство лукавого врага[522] погибель всего нашего войска, [не собирается ли] воспрепятствовать делу креста. Однако верховный понтифик с давних пор ненавидел этот город[523] и сам он, и его предшественники, ибо он [Константинополь] давно уже отложился от римской церкви.

...Да, он ненавидел его, как мы сказали, и очень хотел, чтобы этот город, если возможно, был завоеван без кровопролития католическим народом, — только бы это не угрожало поражением нашему войску. Он [однако] не надеялся на то, что наши в состоянии будут совершить это, и говорил, что один только рыбацкий флот Константинополя более многочислен, чем все их [крестоносцев] суда. Ибо у него было тысяча шестьсот рыбацких судов, из коих каждое в году, в двухнедельный срок, доставляло царской казне золотую монету, называемую перпером и равную четвертой части марки[524]; военных же и торговых кораблей у них несметное множество, и к тому же [имеется] вполне надежная гавань.

По мнению верховного понтифика, который был крайне озабочен делом креста[525], наши должны были плыть прямо к Александрии. Он разрешил им, тем не менее, забирать без [каких-либо] денежных затрат [и] в умеренном количестве съестное в морских местах Романии[526]..., так, чтобы [продуктов] могло достать им на полгода. Папа боялся, как бы его совет не был неверно понят, и земные обстоятельства не повредили бы течению дел крестового похода: всякие новые известия тревожили его и всех остальных — и не без основания.

Guntheri Parisiensis. Op. cit., p. 76—79.