3. Захват власти

3. Захват власти

Если в первых же строках программы было утверждено социалистическое и народническое начало, то в политической части, говорившей о низвержении самодержавия и водворении народовластия, которое мыслилось в форме народного представительства, мы логически были приведены к вопросу о государственном перевороте и образовании временного правительства.

Надо заметить, что в программе «Народной воли» не говорится о захвате власти партией, а лишь о временном правительстве, том промежуточном звене между низвержением царизма и водворением на его место народного правления, без которого не может обойтись никакое революционное изменение государственного строя.

«Захват власти» появляется в записке «Подготовительная работа партии», документе позднейшего происхождения. Не могу с уверенностью сказать, этот документ или аналогичное место о захвате власти в одном из наших изданий вызвало нарекания на Желябова как автора, допустившего выражения в духе якобинизма. Я присутствовала на квартире Желябова в Измайловском полку при горячих нападках на него Перовской и Ланганса. Да и все мы были недовольны, так как не признавали себя якобинцами. Никогда у нас не было речи о навязывании большинству воли меньшинства, о декретировании революционных, социалистических и политических преобразований, что составляет ядро якобинской теории. При чем иначе была бы «Народная воля», взятая нами как девиз и знамя партии? Самый вопрос о временном правительстве при наличном составе партии был у нас вопросом скорее академическим, без мысли, что мы увидим его, а тем более войдем в него, и ставился для стройности программы, для будущего, когда революционная партия разрастется до обширных размеров. А если доживем и увидим, то скорее всего жар загребут нашими руками либералы: земские и городские деятели, адвокаты, профессора и литераторы, как это было до сих пор во Франции XIX века.

И приходилось идти на это, лишь бы сбросить царизм, душивший все силы народа, осужденного на нищету, невежество и вырождение.

Как далеки мы были от якобинизма, показывает письмо Исполнительного комитета к Александру III после 1 марта 1881 года[164]. Выставляя требование созыва учредительного собрания, Комитет обещает подчиниться воле народа, выраженной его представителями. И смысл этого обещания был тот, что в случае, если бы народное представительство не оправдало надежд революционной партии, она обратилась бы не к насилию над ним, не к террору, а к пропаганде своих идей в народе, оказавшемся не на высоте положения.

Было, однако, среди нас одно и притом выдающееся своими качествами лицо, исповедовавшее убеждения якобинца. Это была Мария Николаевна Ошанина, урожденная Оловенникова. Мария Николаевна принадлежала к семье богатых помещиков Орловской губернии и воспитывалась в Орле. Там же она получила и революционное крещение. Ее учителем в этом отношении был человек далеко не малого масштаба, старый революционер-якобинец Заичневский, побывавший в 60-х годах на каторге и живший в Орле под надзором полиции. В течение ряда лет он был магнитом, который привлекал учащуюся молодежь, и Мария Николаевна воспиталась под его влиянием.

Мария Николаевна была женщина тонкого ума, ловкая, настойчивая и энергичная, и это обеспечивало ей влияние; центром ее деятельности был не Петербург, а Москва, где она поселилась уже в самом начале «Народной воли», и ее якобинские взгляды если могли проявиться, так именно там. Однако на той революционной молодежи, центром которой наряду с Теллаловым была она, влияние этих взглядов совершенно ничем не выразилось и не сказалось ни в чем. Тем более нельзя приписать ей появление «Захвата власти», проскочившего в некоторых документах «Народной воли».

Историк мог бы подумать, что якобинское влияние шло из-за границы. Там издавался в этом духе орган «Набат»[165], сначала Ткачевым, а потом Турским.

Когда революционное движение в России приняло боевой характер и атаковало самодержавие, «Набат» горячо приветствовал эти выступления и приписывал себе, своему влиянию поворот революционных сфер к политике. Напрасно. Издание «Набата» не имело почти никаких связей в России; распространение его было так ничтожно, что за все время после моего возвращения в декабре 1875 года из Цюриха в Россию я ни разу ни у кого не видала ни одного номера этого издания и никогда вплоть до ареста в 1883 году не слыхала ни в одном из крупных городских центров России разговоров о нем. Отдельные лица якобинского толка, правда, были: Заичневский — в Орле; бывшая цюрихская студентка Южакова — в Одессе, совершенно затушеванная, однако, окружавшей ее компанией южан (Ковальский и др.). Был, правда, и процесс, считавшийся процессом якобинцев, в Курске. Судили Лаврениуса, Тимофеева, Спицына и Лебедева. Но из них только Тимофеев был якобинцем, как он пишет в своих воспоминаниях. Ни один транспорт «Набата» не проскальзывал благополучно в Россию. Я слышала от Поливанова, что в Петербурге никакой организации для приема и распространения у Турского не было, и он рассказывал, как однажды при нем из боязни обыска пришедшие немногочисленные номера «Набата» были преданы сожжению.

И ни «Земля и воля», ни «Народная воля» с набатчиками-эмигрантами не завязывали и не стремились завязать никаких сношений.

Но если среди основоположников «Народной воли» была якобинка Ошанина, то был среди нас один любимый товарищ, который заявлял, что он социал-демократ. Зунделевич, бывший чайковец, а затем землеволец, бывал за границей, в Германии, и там не только познакомился с социал-демократической доктриной, но и воспринял ее, став социал-демократом в духе членов немецкой социал-демократической рабочей партии. Умный, живой, очень деятельный, первый добытчик всякого рода технических средств, необходимых для партии, Зунделевич в силу условий русской жизни не мог не видеть, что сплошь крестьянская Россия того времени не имеет элементов для создания рабочей пролетарской партии наподобие той, какая существует в промышленной Германии. Нельзя же было оставаться в стороне от движения, когда налицо было зло самодержавия и была группа, объявившая беспощадную войну этому врагу русского народа. Так, вопреки своему социал-демократизму в европейском духе он стал в ряды «Народной воли», чтобы в русских условиях бороться рука об руку с теми, кого выдвинула русская жизнь, и тем оружием, которого требовали условия этой жизни.

По одним и тем же причинам Зунделевич и Ошанина вполне слились с остальными членами «Народной воли» и, будучи очень активными членами ее, не вносили ни разногласия, ни какой-либо им лично свойственной тенденции в общее направление деятельности нашей партии.

То, что было общим, захватывающим всех без различия, — это действенный дух, стремление к активной борьбе и чувство возмущения против пассивного состояния, в котором находились и народ, и общество, и до тех пор на деле еще мирные социалисты.