ГЛАВНЫЙ ТРУД БОНДАРЕВА И ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС В ЗЕМЛЕДЕЛИИ
ГЛАВНЫЙ ТРУД БОНДАРЕВА И ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС В ЗЕМЛЕДЕЛИИ
Жизнь труженика оборвалась, и мы бы никогда не заинтересовались его судьбой, если бы он сам ее не описал. "Народ безмолвствует" – расхожая фраза, но Бондарев заговорил и записал свои мысли.
В зимнее время, когда досуга было больше, Давид Абрамович обучал деревенских детей грамоте; многие приходили издалека, так как школ в окрестностях не было.
Учить стало душевной потребностью Бондарева: он любил передавать свои знания другим, а в последние годы жизни, когда физически ослабел и хозяйство вел сын, он поселился в отдельной избушке, размышлял и записывал пришедшие в голову мысли.
Иногда его посещали политические ссыльные, сектанты или просто заезжие интеллигенты, и он яростно спорил с ними, не столько пытаясь их переубедить, сколько стремясь удостовериться в своей правоте. Источники сообщают, что он обучал бедных детишек и сирот бесплатно. Еще в 40-х годах нашего века старшее поколение иудинцев были сплошь питомцами его школы, охотно вспоминавшими своего мудрого Учителя. В летнее время старик скучал по своим ученикам. Так рассказывал его сын51. Отношение русского субботника к воспитанию и обучению сродни тому, что сложилось среди евреев. Известна величайшая тяга еврейства к знаниям. Я бы сказал, остервенение в учебе. Сказано во Второзаконии: "Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть… И да будут слова сии, которые Я заповедую тебе сегодня, в сердце твоем. И внушай их детям твоим и говори об них, сидя в доме твоем и идя дорогою, и ложась и вставая" (Второзаконие 6:4, 6, 7). Но и талмудическая литература подчеркивает значение школьного воспитания: "Мир держится только лепетом детей в школе" (Трактат Шаб., 119) Еще более удивительна система еврейского воспитания: лишь в XVII в. в Европе появилась школа Яна Амоса Каменского. В Талмуде и у Маймонида рассмотрены отношения между учителем и учениками: идеалом служат мягкие, семейные, основанные на взаимном уважении друг к другу. Этому примеру и следовал в своем отношении к детям Давид Абрамович. Для Бондарева учительство было и способом проповеди своих идей молодому поколению односельчан. В 1889 г. он писал Л.Н. Толстому: "Я занимаю в своей деревне должность учителя, у меня 60 человек учеников, которые могут свободно читать…".
Некоторые подробности сообщил крестьянин, впоследствии член колхоза "Красный пахарь" А.А. Милюхин, 1880 г. рождения, проучившийся у Бондарева зиму 1889-1890 гг. (сделаем скидку на время записи разговора – 1947 г.): «Школьного здания не было, занимались в доме какого-нибудь богатея, сдававшего "горницу" под школу и кормившего вместе с батраками учителя. Казна жалованья не давала. Учил Бондарев по Псалтири и Св. Писанию. Вскоре я научился правильно писать буквы и цифры, составлять слова и читать. Многие из детей, как и я, в одну зиму "заканчивали" образование. Вместе с русскими учились и дети хакассов из соседних улусов.
Учились и девочки. Тимофей Михайлович никогда нас телесно не наказывал, особо провинившихся иногда ставил в угол. Задав нам урок, он часто размышлял вслух. Я был очень мал, поэтому не все понимал, но одно хорошо помню: Тимофей Михайлович говорил, что нет пуще греха, как тунеядство»52. Любопытно, что в субботническую школу ходили инородцы. В памяти всплывают некоторые фрагменты речи Максима Горького, произнесенной в Нью-Йорке в 1906 г., как раз касающиеся субботников, русских и евреев и совместного обучения: "Что у нас в народе нет антисемитизма, показывает, между прочим, существование секты субботников, празднующих еврейскую субботу и соблюдающих некоторые обряды, носящие в себе дух еврейской религии.
Что же касается меня лично, то я уже с самого детства питаю глубокую симпатию к евреям (курсив мой. – С. Д.). Самые светлые воспоминания моей жизни содержат в себе одновременно и воспоминания о евреях. 14 лет тому работал я в качестве простого работника на еврейской ферме. Еврейские и христианские земледельцы жили между собой очень дружно. Христианские дети охотно посещали еврейские училища – других училищ там не было"53. Что касается замечания об отсутствии антисемитизма в русском народе, то мы оставим его на совести писателя (думаю, во времена гражданской войны М. Горький пересмотрел многое, в том числе и этот тезис), но вот по поводу слов о симпатиях с детства – это очень интересно. И, кроме того: "Я очень рано понял, что у деда – один Бог, а у бабки – другой… Позднее, бывая в синагогах, я понял, что дед молится, как еврей…"54. Возможно, дед писателя принадлежал к какой-то секте.
Из других учеников, давших сведения М.В. Минокину, интересные воспоминания оставил Д.Г. Федянин; он был старше Милюхина на 5 лет, а потому помнил больше.
Да к тому же он мог лучше наблюдать за работой Учителя, потому что школа была на дому у его отца – Г.П. Федянина, скончавшегося в 1909 г. Федянин подтвердил все сказанное Милюхиным о методе преподавания Бондарева, но в дополнение сообщил подробности многих рассказов Давида Абрамовича. Основная мысль субботника сводилась к восхвалению труда и к порицанию тунеядства. Все должны трудиться. На вопрос ученика: "А зачем работать генералу?" – ответ был прост: "Трудиться должен каждый, кто бы он ни был. Все должны в поте лица своего зарабатывать себе хлеб. Даже генерал может обработать одну десятину: больше от одного человека не требуется".
Однажды Тимофей Михайлович пришел в класс возбужденный. "Какой предмет самый важный на мельнице? – спросил он учеников и, когда те не смогли ответить, торжественно сказал: – Жернов! Он обращает зерно в муку. Его нельзя ценить ни на серебро, ни на золото. Что же можно сказать о том, кто добывает это зерно?
Земледелец, всю жизнь работающий хлебную работу, тот же жернов, нет ему цены – он бесценный"55.
В сноске указано, что "жернов" фигурирует в ряде произведений Бондарева. И это не случайно. Знаток Библии, он хорошо усвоил текст Второзакония, где "жернов" метафорически уподобляется человеческой душе: "Никто не должен брать в залог верхнего и нижнего жернова; ибо таковый берет в залог душу" (Втор. 24:6).
Остановившиеся мельницы, звук умолкнувших жерновов в Библии приравнивается к самой смерти: "В тот день, когда… перестанут молоть мелющие… когда замолкнет звук жернова… отходит человек в вечный дом свой… И возвратится прах в землю, чем он был; а дух возвратится к Богу, Который дал его" (Еккл. 12:3, 4, 5, 7). Да и пророк Иеремия, этот, по словам писателя Г.Я. Красного-Адмони, "идеальный образец народного трибуна", в какой-то мере духовный близнец сибирского оракула, вкладывает в понятие жернова тот же самый смысл: умолкнувшие жернова – это смерть, а работающие – жизнь: "И прекращу у них голос радости и голос веселия, голос жениха и голос невесты, звук жерновов и свет светильника" (Иер. 25:10). Да, знал сибиряк Священное писание! Далее в рассказе Федянина на сцене появляется священник, явившийся в субботническую школу по поручению духовных властей увещевать Давида Абрамовича. Спор между ними был очень горячим, но он остался без последствий…
В самом конце жизни Бондарева, в 1897 г., у него появляется коллега – учитель П.В.
Великанов. Проработал он в школе 8 месяцев, а затем уехал в Москву. Между собой учителя были дружны, Давид Абрамович называл его самым своим близким другом после Толстого, свидетельством чему служит активное участие Великанова в составлении Бондаревым своей надгробной надписи, о чем будет речь ниже. Павел Васильевич Великанов (1860-1945), земский учитель, какое-то время находился под влиянием толстовства и в личной переписке с Толстым, правда, потом пути их разошлись, о чем с горечью писал Лев Николаевич. Еще одна живая ниточка, соединяющая сибирского отшельника и яснополянского старца.
За 30-летнюю учительскую практику сибирского мудреца все дети села Иудина прошли его школу, а под конец его жизни у него учились уже дети его первых воспитанников. И у всех он оставил благодарную по себе память.
Внешним толчком к созданию Бондаревым его труда, как это уже бывало с ним, послужил как будто незначительный факт. Он так рассказывает об этом: "Нелишним признаю объясниться перед читателем, что меня первоначально понудило принять на себя труд этот. Была ли у меня притом корыстная цель? Нет, не было! А вот какой случай невольно заставил меня дело это принять на себя. В 1874 году, в августе месяце, на закате солнца, иду я с уборки хлеба. Первое – от преклонных годов, а второе от тяжких дневных работ, едва ноги передвигаю, а дорога моя состоит из пяти верст. Едет навстречу один мало-мальский знатненький господин на легком тарантасе, облокотился на красные подушки, лицом на мою сторону. Я, не поровнявшись с ним пять шагов, снял шапку и ему поклонился. И что же? Он на мой поклон ни рукою, ни головою никакого признака в ответ не сделал, а только с каким-то омерзением сподлоба взглянул на меня. И этот варварский его поступок против меня, как острый нож, прошел сквозь сердце мое и убил печалью нестерпимою мою душу. И тут я поговорил кой-что заочно с ним, а от него перешел и ко всем емуподобным шарлатанам. Прежде я чувствовал усталость в ногах, а теперь про нее забыл. Иду и ног под собой не слышу. Вот это был первый толчок, принудивший меня принять на себя труд этот" 56.
С момента пережитого Бондаревым озарения (ему тогда было 54 года) односельчане могли наблюдать неоднократно любопытную картину: застигнутый мыслью, он застывал на месте, "становился в позу древнего мудреца Сократа" и, увы, ни криками, ни просьбами сдвинуть его с места было невозможно до тех пор, пока он ясно не продумает до конца и не занесет огрызком карандаша выношенное на клочок бумаги.
Безусловно – высшая сосредоточенность у Давида Абрамовича проявлялась непосредственно, посему крестьяне были уверены, что он "тронулся", но кто изучал творческий процесс, ничего удивительного в его поведении не найдет.
В своих очень ценных воспоминаниях народоволец Иван Петрович Белоконский (1855-1931), лично знавший Давида Абрамовича, писал: «Система писания "Торжества земледелия" весьма оригинальна: с момента встречи с чиновником до окончания труда Бондарев не выходил из дому без клочка бумаги и кусочка карандаша для того, чтобы записывать каждую мысль, возникшую в его голове по поводу главного сюжета, с которым мы ознакомимся при изложении учения; боронил ли он, пахал ли, ехал ли в лес или просто шел куда, он вечно думал, и раз приходила какая-либо достойная внимания мысль – Бондарев останавливался и заносил ее на бумажку, чтобы внести в "учение"»57.
Приходя домой, Бондарев удалялся в свою отдельную хижину (подобие деревенской баньки), где стулом ему служила деревянная чурка, а письменным столом грубо сколоченная импровизация из другой чурки и куска доски, и "набело" чернилами переписывал "выношенное".
Вероятно, к началу 80-х годов у него уже была готова длинная 200-страничная рукопись, озаглавленная "Торжество земледельца, или Трудолюбие и тунеядство".
Первый вариант своего труда Бондарев создавал, по некоторым сведениям, около 10 лет (1874-1883 – М.В. Минокин), по другим – около 5 лет (И.П. Белоконский), по третьим: "С 1880 года Бондарев теряет, наконец, терпение буддийского созерцания жизни и с увлечением и с чисто сектантским упорством начинает писать, в течение 18-ти лет занося свои мысли на бумагу"58. В любом случае – это было выверенное и обдуманное сочинение. С точки зрения литературной, Белоконский был прав, усматривая в произведении Бондарева повторы и длинноты. Все-таки иудинский Сократ не посещал "сады ликеев и академий", но за основную мысль он держался крепко. Безусловно, он знал былины и посему характерный для них зачин определял содержание работы: «На два круга разделяю я мир: один из них возвышенный и почтенный, а другой униженный и отверженный.
Первый пышно одетый и за сластьми чужих трудов столом в почтенном месте величественно сидевший – это привилегированное сословие.
А второй круг – в рубище одетый, изнуренный тяжким трудами и сухоядением, с унижением и с поникшею головою, с бледностью покрытым лицом у порога стоявший – это бедные хлебопашцы… (в изд. 1906 г. вместо "хлебопашцы" – "земледельцы". -
Теперь обращаю я слово мое к своим товарищам-хлебодельцам, с унижением стоявшим, и говорю им так: "Что мы все веки и вечности стоим перед ними с унижением и с молчанием пред ними, как животные четвероногие?" Теперь выступаю я, Бондарев, из среды своего круга, у порога стоявшего, и задаю следующие вопросы». Этих вопросов было поначалу 145, затем их число увеличилось до 250, большинство которых повторяют одну и ту же мысль, варьируемую философом.
Нетрудно заметить, что начитанный крестьянин использовал для классового разграничения эксплуататоров и эксплуатируемых литературные штампы из Виктора Гюго и Ф.М. Достоевского. Читал ли Бондарев роман "Отверженные" – трудно сказать, но что касается автора "Униженных и оскорбленных", то он, несомненно, был знаком ему. Друзья из Минусинского музея недолюбливали "ренегата", бывшего петрашевца, перешедшего в стан "ликующих", но уважали его литературный талант, поскольку его оценил в свое время "сам" Виссарион. Есть один беллетризованный рассказ о том, как Тимофей Михайлович посетил место ссылки писателя. В 1887 г., пробираясь в Европейскую Россию на встречу с Толстым, Бондарев въехал в город Кузнецк, где по редкому стечению обстоятельств, случайно, переночевал в доме на Полицейской улице, на карнизе которого прочитал сделанную небольшими буквами надпись: "Здесь жил Федор Михайлович Достоевский в 1858 году". И это решило его судьбу: он остался еще на один день в Кузнецке.
Свою работу Бондарев озаглавил: "Трудолюбие, или Торжество земледельца", эпиграфом он взял славянский перевод одного места Библии: "В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят" (Бытие 3:19).
Обращение Бондарева к Старому Еврейскому Богу закономерно. Ибо этот Бог был тружеником. Он – Бог-созидатель.
Шесть дней творения, неустанного труда. Есть одно тонкое замечание Соломона Лозинского: «В противоположность греческим богам, проводившим время в бесконечных пиршествах и шумных веселиях, еврейский Бог является вечным тружеником, не знающим "ни дремоты, ни сна, ни утомления, ни усталости"»59. Взяв в руки Библию, мы обнаружим на первых страницах Человека, созданного по Его подобию и помещенного в Эдем не только для вкушения райских плодов, а для труда, первого человеческого труда – обработки земли: "И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его" (можно предложить и такой перевод: "обрабатывать его и стеречь этот сад" (Бытие 2:15).
Эдем – это сад труда, а не разгула или увеселения).
Интимное обращение Бондарева к читателям сразу приближает автора к нам: "Во-первых, прошу и умоляю вас, читатели, не уподобляйтесь вы тем безумцам, которые не слушают, что говорит, а слушают – кто говорит. ‹…› О, други мои, читатели и слушатели, да если бы я не один язык имел, а много, и говорить бы хотел, и тогда не можно бы было подробно поведать все горести те, изнемогут всякие уста человеческие изъяснить муки те. Плакали эти миллионы мучеников неутешно, да никто и не утешал их, вопили они с глубокой той пропасти, да никто и не слышал их; да и Бог, как видно, в те века закрылся облаком, чтобы не доходили к нему вопли их. Словом, были эти миллионы людей в земле темной, в земле мрачной, в дальнейших частях и узилищах адовых.
Это прежде было и всего более в лютые николаевские времена, который горячей огня пек и холодней мороза знобил бедных людей".
Страстное начало. Праведный гнев. Лаконизм и выразительность. Социальный протест.
Знаток Ветхого Завета, Бондарев использовал и прибегнул к помощи пророка Амоса, самого социального пророка Израиля: "Слушайте это слово, в котором я подниму плач о вас, дом Израилев… А они ненавидят обличающего в воротах и гнушаются тем, кто говорит правду" (Амос 5:1, 10).
Основная мысль Бондарева проста – человечество должно трудиться на ниве. Первый человек общества – земледелец. Это не значит, что он отвергает другой труд, и другой труд – похвален. Но государство должно потребовать, чтобы все, без исключения, 30 дней в году трудились в поле. Это – трудовая повинность вместо воинской: "Именем Бога прошу, скажи ты по чистой совести, если поработать тебе хлеб 30 дней в разные времена года, почему ты это признаешь невозможным? Потому ли, что не можешь, или потому, что не хочешь? Скажи чистосердечно: или не можешь, или не хочешь? Хлебный труд есть священная обязанность для всякого и каждого, и не должно принимать в уважение никаких отговоров: чем выше человек, тем более должен пример показывать собою другим в этом труде, а не прикрываться какими-нибудь изворотами, да не хорониться от него за разные углы"60. В другом месте он это повторяет (повтор для Бондарева – это не столько авторская неопытность, сколько желание укрепить основную мысль): "Говорят: другой в двадцать раз больше земледельца трудится, – можно ли его назвать тунеядцем? 335 дней в году работай чего хочешь и занимайся чем знаешь, а 30 дней в разные времена года должен всякий человек работать хлеб" – (основная мысль выделена самим Бондаревым. – С. Д:)61. Каждая инвектива направлена против правящего класса, помещиков, чиновников и даже интеллигенции: «Один из вас говорит: "я сегодня несколько строк написал, значит, я в поте лица ем хлеб"…»62 Таких отговорок Давид Абрамович не принимает, прибегая к цитате из Библии: «Каждый из вас скажет: я люблю и от души уважаю как хлебный труд, так и трудящихся в нем, а лодырей ненавижу и гнушаюсь ими, но я так вам отвечаю: "Слышу голос Иакова, осязаю Исава"»63.
Социальный гнев Бондарева находит оправдание в Ветхом Завете: «Дах вам, – сказал Бог в день шестый творения своего – дах вам всякое семя сеющее". Вселенная же вся не повинуется приказу его, сеять не хочет, а свалила эту тяжкую работу на руки того бедного человека, который не в силах стать в защиту сам себе. И хлеборобную землю от него отобрала и на вечное время белоручкам отдала и его собственностью наименовала, то есть тому человеку, который вечно ничего не работает. Вот сколько велика ваша любовь к ближнему, которую вы для нас, а не для себя проповедуете»64. Понятно, что в этой инвективе содержится выпад против христианства. "Любовь без труда.мертва", – провозглашает иудинский мудрец. Это место по силе выразительности не имеет равных в сочинении Бондарева: "Не верны ли мои доказательства, что любовь без труда мертва есть, а труд, происходящий в честь этого закона, без любви живой есть. Потому, что любовь в труде скрыта: это дом ея, это местожительство ея, любовь без труда, как тело без души. Но только и этот закон живой, но не для всех, а только для тех, которые исполняют волю Его; также и для тех, которые от всей души желают исполнять волю Его, то есть работать, но нет на то никаких возможностей. Но для лентяев и для лодырей, – он для них, а они для него жертвы есть. А о любви к ближнему тут и говорить нечего"65.
Но Давид Абрамович идет дальше: мир не может существовать как без Бога (вероятно, подразумевается без веры в Бога), так и без крестьянина. "Как без Бога, так и без хлеба, также и без хлебодельца вселенная существовать не может. Тут ясно и верно видно, что Богом, да хлебом, да третьим – земледельцем держится весь свет…" Логика старца железная – место пребывания Бога, точнее, главное пребывание Бога и "коренной дом жительства Его в хлебе да в хлебодельце". Далее идет богохульство: "Уничтожь из трех одно что-нибудь: Бога или хлеб, или хлебодельца, тогда вселенная вся в короткое время должна придти в исчезновение"66. Это место можно объяснить, лишь поняв, что под "уничтожением Бога" Давид Абрамович имел в виду – безверие, атеизм. Тогда все становится на свои места. Великий труд создал сибирский субботник. И это он сознавал. В конце он пишет, что желает выстроить себе "памятник", равный своими достоинствами с "первородным законом": "в поте лица твоего будешь есть хлеб твой", в сравнении с которым все драгоценности света сего есть нуль без единицы, – какой я памятник выстрою себе»67. В итоге он действительно создал великое произведение, дошедшее до наших дней.
В книге Бондарева много противоречий. С недоверием относясь к интеллигенции, он не предвидит, что именно наука и техника облегчат сельскохозяйственный труд. Он пишет: "Как много на свете уму непостижимых хитростей. На всякое незначительное изделие придуманы, например, машины: где бы нужно многим людям работать, там одна машина чище всяких рук человеческих работает. Хлебная же работа, как крестьяне сами придумали еще с незапамятных времен, так и доныне остается в том же виде – иногда самого дела и одной лошади нечего везти, а по неурядице две или три, а в других местах четыре пары быков не в силах поднять". И далее: "Трудно ли бы ему, механику, сказать только несколько слов: сделай вот так и так, и этим вся эта страшная тягость свалилась бы с людей и животных.
Нет, не хочет и близко подойти как к этой гнусной для него работе, так и к работающим ее. Нет у него милости к этим бедным страдальцам, то есть к людям.
Хотя бы он сжалился над животными – и того нет. А сам много раз на день принимается есть, под видом только хлеба, а на самом деле кровь да слезы бедных людей и животных.
Вот насколько ты, именитый круг, опроверг нас, а с нами заповедь, а с заповедью и заповедавшего ее.
Не есть ли тут очевидная твоя нелюбовь к Богу и ближнему?.."68
Предвидеть, впрочем, научно-техническую революцию не смогли ни граф, ни крестьянин. Конечно, крестьянская работа наиболее трудоемкая и до наших дней. Но уже в конце XIX в. на полях Западной Европы, Америки и Канады сельскохозяйственная техника была не редкостью. Что бы сказал Давид Абрамович, скажем, о французской деревне, где в конце века уже везде было электричество.
Россия – самая отсталая страна, но даже в ней происходили медленные изменения.
Сергей Федорович Шарапов (1856-1911), "крестный отец" сибирского мыслителя (в его журнале впервые появился труд Бондарева), был не только известным публицистом, но и изобретателем плугов новейшей конструкции и основателем Сосновских мастерских для их производства. Та же самая техника – строительство Великого Сибирского пути, приблизила мир к дому Давида Абрамовича. А что бы он сказал, узнав, что ничтожный процент сельских хозяев Америки кормит чуть ли не весь мир! Но правда и то, что Бондарев в своем труде советовал использовать для повышения урожайности полей искусственное орошения, удобрения и т. п., а не прибегать к жалобам на Бога и неурожай (вопросы 135-136), т. е. в какой-то степени он признавал агрономию. В последнем варианте своего труда Давид Абрамович уделяет некоторое внимание техническому вопросу, вероятно, учитывая "критику" односельчан: "Конечно, есть машины пахать, жать, косить и т. д., но эти машины очень дорого стоят. В силах ли ее бедный человек купить?"69 В труде Бондарева, изданном "Посредником" в 1906 г., были сделаны большие сокращения. Они касаются и еврейской темы. В изъятой части Бондарев требует, чтобы евреи первыми ответили ему на вопрос: "Почему они, евреи, ленятся и тунеядствуют?" Мотивировка этого вопроса ясна: "взысканный Богом народ" должен нести в первую очередь ответственность за свои деяния. И чтобы не было упрека в антисемитизме, он спешит прибавить, что он им не только не враг, но более того – он их единоверец. И если они ему не ответят, это будет только доказательством их отлынивания от труда. В случае молчания со стороны единоверцев Бондарев требует от правительства "насильно заставить евреев заняться земледелием" (это же он повторяет потом в 174 и 175 вопросах)70. Вопросы Давида Абрамовича были услышаны, и он получил достойный ответ, тем паче, что он неоднократно подчеркивал, что исповедует иудаизм, не признавая крайностей Талмуда. Любопытно и то, что основная работа Бондарева озаглавлена одним из исследователей "Труд по Библии"71.
В 1889 г. в Одессе вышла небольшая брошюра Е.А. Шура "Школа и труд по Талмуду (Историко-педагогический этюд,изложенный в форме литературного чтения)". Причем имена Давида Абрамовича Бондарева или его популяризаторов не упоминаются. Но уже в двух эпиграфах изложен ответ на вопросы Бондарева "Мир поддерживается только лепетом детей в первоначальной школе" (Шабат, 119) и "Велик труд, ибо он питает человека" (Гитин, 67). В предисловии автор объясняет причины, побудившие его написать свою брошюру.
Во-первых, в среде евреев произошли сильные ассимиляционные процессы, заставившие их забыть или игнорировать "родное учение", во-вторых – "обостренное положение еврейского племени в настоящее время и неприязненные отношения всех к этому бедному племени"72.
Идеалом человека, по Талмуду, является гармоническое развитие личности: каждый должен изучать какое-нибудь ремесло. Человек должен заниматься физическим трудом, досуг посвящая развитию своих интеллектуальных сил. То и другое, соединенное вместе, составляет идеал, к которому должен стремиться каждый в своей кратковременной жизни: "Прекрасно изучение закона вместе со светскими занятиями, ибо труд только в этом двояком направлении заставляет забыть о грехе. Одна ученость, не соединенная с ремеслом, под конец оказывается несостоятельной и ведет к преступлению" (Авот 2:2) 73.
Величайшие талмудисты, имена которых пользуются заслуженной славой, занимались трудовой деятельностью и весьма тяжелой, "лишь бы добыть средства к жизни трудом своих рук, а не барствовать, жить трудом других (курсив мой. – С. Д.)"74. Эти слова кажутся дословной цитатой из книги Бондарева. Перечислим наиболее известных талмудистов, владевших не только словом, но и делом. Как известно, великий Гилель был дровосеком, а его оппонент Шамай – плотником. Абба Хилькия – чернорабочим, землекопом, раби Йоханан, ученик раби Акивы – сапожником, посему его прозывали – раби Йоханан-ха-сандлар (делавший сандалии); раби Йосе бен Халафта – кожевником. Ему принадлежат дивные слова: "Кто нетерпеливо ждет Мессии, не имеет доли в будущем мире". Раби Ицхак был кузнецом, Абба Умна – хирург, лекарь, образец еврейского благочестия и бескорыстия, он стеснялся брать плату за свои труды. Раби Абба бар Земина, палестинский аморай IV в. – был портным;
Бар Ада – пастухом, Абба Гошеа добывал пропитание стиркой белья. Раби Йегошуа, товарищ великого раби Эльазара – был угольщиком, раби Йосеф – мельником, рав Шешет – лесопилыциком, рав Нехемья – горшечником; раби Йегошуа бен Хананья изготовлял иглы и был кузнецом. Таннай II в. Йегуда бен Илай, говоривший, что не обучающий сына ремеслу толкает его на преступления, сам в течение многих лет был бондарем. Знаменитый законоучитель Шимон бен Лакиш (иначе: Реш Лакиш, около 200-275) в молодости был циркачом (гладиатором) и в своих агадах он часто употреблял выражения, заимствованные из артистической среды. Ему принадлежит изумительный парадокс, важный для нашей темы: "Израиль дорог Богу, но дороже прозелит, потому что Израиль не признал бы Торы без тех чудес, которые Бог проявил на горе Синае, прозелит же не видел ни одного такого чуда и все же посвящает себя Богу"75. Этот список бесконечен. Общий же вывод бесспорен: "Следя… за воззрениями талмудистов относительно труда, мы придем к тому убеждению, что они духовною проницательностью своею, заглядывая в даль веков будущности человечества, видели могучую силу прогресса и твердую нравственную мощь в упорном труде и работе физической в связи с работой умственной, а потому они поставили мускульный труд необходимым элементом воспитания, наравне с развитием умственным, с изучением Торы". И далее Шур пишет: "Идеализация труда доведена в Талмуде до высшей степени…"76 И в действительности раби Хия от имени Улы говорит: "Человек, питающийся собственным трудом, выше богобоязливого". В Святом Писании сказано: "Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его" – Пс. 112 (по православной традиции 111), 1 – и чуть ниже в псалме 128 (127) – благословение труженику и его семье. Собственно, это гимн труженику, воспевающий высшее благоденствие – в его доме и в его стране; дивная последовательность – в начале – дом, затем – отечество: "Блажен всякий, боящийся Господа, ходящий путями Его! Ты будешь есть от трудов рук своих; блажен ты, и благо тебе! Жена твоя, как плодовитая лоза, в доме твоем; сыновья твои, как масличные ветви, вокруг трапезы твоей. Так благословится человек, боящийся Господа! благословит тебя Господь с Сиона, и увидишь благоденствие Иерусалима во все дни жизни твоей. Увидишь сыновей у сыновей твоих. Мир на Израиля!" Талмуд продолжает: "Если ты питаешься трудом рук своих, блажен ты, и благо тебе – блажен ты в сем мире, благо тебе в будущем" (Брахот 8а). Раби Тарфон заметил: "Пресвятой – да благословен Он! – и не утвердил Своего пребывания среди Израильтян ранее, чем они стали заниматься работою и сослался на книгу Исхода: И да соорудят Мне скинию, и Я поселюсь среди них" (Исход 25:8; рус. пер.: "И устроят они Мне святилище, и буду обитать посреди их"). Все это сказано в том смысле, что физический труд есть несомненный двигатель культуры и нравственная основа человеческого общежития, осененная именем Всевышнего. Вплоть до утверждения, что Сам Господь благославляет ремесленника: "Все устроено Им прекрасно и своевременно" (Еккл. 3:11; рус. пер.: "Все соделал Он прекрасным в свое время"), т. е. "Он внушил всякому ремесленнику любовь к своему ремеслу" (Брахот, 436). Труд ремесленника даже во времена самого тяжкого народного бедствия обеспечивает кусок хлеба: "Семь лет продолжался голод, но за порог [дома] ремесленника не перешел" (Сангедрин, 27). Мысль о том, что владение ремеслом обеспечивает независимое состояние и потому жизнь ремесленника несопоставима с жизнью человека, не овладевшего специальностью, завтрашний день которого необеспечен, аллегорически выражена рабаном Гамлиэлем (учителем апостола Павла): "Кто владеет каким-нибудь ремеслом, того можно уподобить винограднику, защищенному извне оградою, или каналу, обведенному валом; наоборот, не владеющий никаким ремеслом подобен винограднику, не защищенному оградой, или каналу, необведенному валом" (Тосефта Кадушин, 1, 9) Итак, общий вывод талмудистов сводится к восхвалению труда и требованию изучения ремесла и навыка физического труда в раннем возрасте. Они смотрят на труд не только как на силу материальную, обеспечивающую безбедное существование, но и как на силу нравственную.
У Д.А. Бондарева упор сделан на социальную необходимость труда. Паразитизм правящего класса и чиновничества ложился тяжелым бременем на податное сословие.
Перед талмудистами стояли аналогичные проблемы. «Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.
Чт? было, т? и будет; и чт? делалось, т? и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1:8-10). Труд для талмудистов – радикальное средство против различных социальных недугов. Е.А. Шур, отвечая Бондареву, делал упор именно на земледельческом труде: "Взгляд Талмуда относительно социального значения труда исходит из той политико-экономической теории, что пока народ не приобретает богатства, излишка материальных средств за удовлетворением первых насущных потребностей, умственный прогресс его незначителен, ибо нет в народе сбережения, капитала, для существования непроизводительного, интеллигентного класса людей"77. Именно вследствие этого взгляда на труд талмудисты старались поднять общественное положение трудящихся, людей физического труда, в первую очередь земледельцев и ремесленников. Везде они проповедовали великую общественную силу труда, более того, идеализировали труд как высшее предназначение человека на земле, санкционировали святость физической работы наравне с занятиями Торой. Они утверждали, что занятие одной наукой, без физического труда, вредно и может даже привести к преступлению. В трактате Пиркей-Авот ("Высказывания отцов", другой перевод: "Наставления отцов") превозносится ремесленная работа.
Раби Йего-шуа говорил: "Достаточно прочесть две галахот (статьи закона) утром и вечером, а целый день заниматься работою, за что человек удостоится так же воздаяния, как если бы выполнил всю Тору" (Мехильда). "Раби Меир говорит: нет такого ремесла, в котором людям не было бы нужды. Мир не может обойтись ни без парфюмера, ни без кожевника…" (Кидушин, 82). День должен быть посвящен труду, и "человек не должен спать днем дольше, чем спит лошадь. А сколько продолжается лошадиный сон? – Шестьдесят дыханий" (Сука, 26). Пример взят из сельского быта, где лошадь – необходимый элемент существования. Следующее выражение является краеугольным камнем талмудической философии: "Занимающийся трудом, промыслом, есть строитель мирового бытия" (Кидушин). Физический труд предшествует изучению Торы, и ему отдается предпочтение (Мидраш Раба и Авот дераби Натан). Е.А. Шур пишет: "Труд предписывается талмудистами, как единственное радикальное средство против разных общественных недугов: против паразитства, тунеядства (лексика и Бондарева. – С. Д.) и нищенства, от которых страдал древний мир и которые служили главнейшими недугами анормального общества той эпохи"78. Талмудисты вновь и вновь возвращаются к основной мысли о целебном значении физического труда, подчеркивая, что любая, даже самая унизительная работа, несравненно лучше тунеядства и попрошайничества. Необходимо жить скромно, по своим средствам, но быть независимым. "Празднуй субботу по буднешнему (скромно), но не прибегай к помощи людей" (Шабат, 118а; Псахим 112а). «Наймись на базаре содрать кожу с околевшей скотины, а не говори: "Я священнослужитель, я знатный муж, и мне это непристойно"» (Псахим 113а, Баба-Батра 110а). "Лучше наниматься на самую унизительную работу, чем просить одолжения у людей" (Баба-Батра 110а). Да, конечно, наши праотцы сильно настаивали на благотворительности и создании всевозможных благотворительных учреждений, но это допускалось лишь для людей, не способных к физической работе (калек, стариков и т. п.), или людей, которых постигло внезапное несчастье (пожар, стихийное бедствие и т. п.).
При выборе профессии талмудистами отдается решительное предпочтение земледельческому труду – основе человеческого существования, развития общества.
Благосостояние и развитие культуры всецело зависят от усовершенствования и развития земледелия. Бондарев может торжествовать!
«Раби Иеремия говорил: когда Авраам странствовал по Месопотамии и видел, как люди проводят там жизнь в удовольствиях и разврате, он сказал: "Я не желал бы получить удел в этой земле". Когда же он дошел до пределов Тира и увидел, как люди прилежно занимаются там земледелием и садоводством, он воскликнул: "О, если бы мне дан был удел здесь!" Господь же сказал ему: "Потомству твоему Я отдам эту землю"» (Мидраш Берейшит Раба 39). Еще решительнее в пользу земледелия высказывается раби Папа: "Обрабатывай землю и не торгуй, хотя то и другое, по-видимому, одинаково, но первое все-таки лучше, потому что благословляется людьми" (Йевамот, 63а). Раби Эльазар утверждал, что в будущем все рабочие и мастеровые возвратятся к земледелию, интерпретируя таким образом Святое Писание и слова пророка Йехезкеля: "И сойдут с кораблей своих все владеющие веслом, все плавающие по морю к земле пристанут" (рус. пер.: "И с кораблей своих сойдут все гребцы, корабельщики, все кормчие моря и станут на землю" – Иез. 27:29), "К земле пристанут" – он толковал как занятие земледелием, полагая, что крестьянский труд будет основой их существования. В том же толковании, подразумевая, что земледелие обеспечивает человека более, нежели другое занятие, Талмуд, прибегая к иносказанию, говорит: "Покупающий готовый зерновой хлеб на базаре подобен грудному ребенку, которого многие кормилицы кормят, и он все-таки голоден; кто же потребляет хлеб от обрабатываемого им самим поля, подобен ребенку, вскармливаемому материнской грудью" (Авот дераби Натан, 31). Соотнесемся со словами Бондарева. Для него "не всуе же Бог вначале никаких добродетелей не назначил, кроме хлебного труда, и ни от каких пороков не приказал удаляться, как только от беганья от оного (т. е. отлынивать от труда. – С. Д.). Из этого видно, что этот труд все добродетели в себя забрал. Напротив того, леность да праздность все пороки себе присвоили… Но при этом нужно не упускать из вида, что и прочие труды есть добродетель, но только при хлебе, т. е. своих трудов хлеба наевшись"79. Бесспорно, что хотя и отрицал (искренне ли?) Тимофей Михайлович Талмуд, но, безусловно, многое в нем почерпнул. Мы уже упоминали, какая литература была в личных библиотеках субботников. Кроме того, наезжали в субботнические села еврейские начетчики, о чем Бондарев рассказывал в письмах к Толстому.
Да и сам переход в иудаизм Бондарева был непрост. Знаток Библии и Евангелия, дьякон как-никак, он не мог не заинтересоваться Талмудом. А извлек он из него то, что ближе всего было его сердцу. Но возвращаемся к Святому Писанию и талмудистам.
В Притчах царя Соломона можем прочитать следующее: "Кто обрабатывает землю, будет сыт хлебом…" (рус. пер.: "Кто возделывает землю свою, тот будет насыщаться хлебом; а кто идет по следам празднолюбцев, тот скудоумен" – Притчи, 12:11). Толковники разъясняют это место следующим образом: когда человек становится рабом своей земли, тогда он будет сыт хлебом (Сингедрин). Мысль, что на каждом человеке лежит нравственная обязанность заниматься земледелием, развивать и усовершенствовать сельское хозяйство, – все это высказано в Мидраш Раба и в Мидраш Танхума. Человек должен заботиться о земле и неустанно на ней трудиться, ибо сказано в Библии: "шесть дней работай". Как сказано, что Господь насадил сад в Эдеме (Бытие, 2:8), так и пришедшие в Землю обетованную должны заняться садоводством: каждый должен посадить дерево: "Когда придете в землю, которую Господь Бог даст вам и посадите какое-нибудь плодовитое дерево…" (Левит, 19:23). Это же повторяет и Талмуд: "Когда придете в эту землю, посадите в ней всякое плодовое дерево" (Ваикра Раба, 25). Сказанное в Мидраше Танхума необыкновенно интересно с современной точки зрения своим отношением к охране природы и заботой о будущих поколениях. Земля не должна приходить в запустение.
"Господь обращается к Израилю: хотя вы найдете в этой земле всякого добра, тем не менее, однако, не возымейте мысли оставить ее невозделанною и не сажать в нее новых растений, но точно так же, как теперь вы пользуетесь растениями, посаженными другими, до вас, и вы должны работать для других, приготовлять для детей ваших" (Мидраш Танхума 6, 21).
Делая общий вывод об отношении мудрецов Талмуда к земледельческому труду, приходим к следующему итогу: "Человек должен стараться сам обрабатывать свою землю; это составляет его нравственную обязанность; вообще, чтобы не прибегать к помощи чужого труда"80. Как видим, этот мотив – возделывать землю своим трудом, не прибегая к наемному – носит сугубо социальный характер. Древний мир рухнул от применения рабского труда, и талмудисты изо всех сил протестовали против института рабства, советуя как можно меньше пользоваться рабским трудом и способствовать его уничтожению. Это простиралось настолько далеко, что они считали, что нравственному развитию народа вредит крупное землевладе ние, при котором труд наемных рабочих вел к возникновению барства, неги и роскоши. Идеалом должен быть мелкий землевладелец: "Лучше нанять одно поле, удобрить, унаваживать его, чем нанимать много полей и опустошать их" (Брейшит Раба, 82). И вновь мы видим желание сохранить экологию окружающего нас мира.
Вместе с тем мелкий собственник трудится самостоятельно и "каждый человек должен стараться приобресть себе домик, виноградник" (Сот., 44). И даже: "Человек, лишенный поземельной собственности, не может быть назван человеком" (Йевамот, 63).
Последняя мысль совершенно ясна: недвижимая собственность, как ни мала она (домик, поле, виноградник), охраняет человека от преступлений, связанных с нищетой. Рава обращался к своим ученикам: "Прошу вас не являться ко мне в месяц нисан и месяц тишри (начало весенних и осенних полевых работ. – С. Д.), дабы учебные занятия в эти месяцы не лишили вас возможности прокормиться в течение целого года" (Брахот, 356). Иными словами: осенние и весенние каникулы школьников сегодняшнего дня – атавизм далекого библейского времени.
Мы можем задать вопрос: насколько преуспевали древние иудеи в земледельческом труде? Преуспевали и еще как! Производство злаков, в первую очередь пшеницы, было поставлено на широкую ногу. Страна не только полностью снабжала себя зерном, но и вывозила знаменитый сорт пшеницы из Миннит (по-видимому, из Гильада) в Финикию. В Иудее особенно славились пшеницей уделы Биньамина и Эфраима.
И не вина евреев, что они были насильственно оторваны от земледельческого труда.
Поначалу изгнанные из своей страны, они способствовали развитию земледелия в еврейских колониях в Аравии, Италии, Испании, Южной Франции, но затем многие вынуждены были уходить в города и заниматься городскими ремеслами. Усиление религиозных преследований сделало занятие земледелием невозможным, и с VII в. связь евреев с землей почти прекратилась (кроме Месопотамии) – законом это было им запрещено. В XIII в. в Средневековой Европе ремесленные цеха вытеснили евреев из своей среды и ремесленный труд был для них так же закрыт. Постепенно евреи из земледельческого народа превратились в мелких торговцев и в ростовщиков.
Ростовщичество стало для евреев проклятием. Христианские законы, направленные против евреев, способствовали разорению ростовщиков. Мир сузился для евреев до размеров гетто. И лишь с началом европейской эмансипации в XVIII в. евреи стали выходить из гетто и вновь возвращаться к потерянным профессиям. Жизнь восточно-европейского еврейства была знакома Бондареву не понаслышке, и почему он бросил евреям упрек в лености – непонятно. Как известно, царское правительство организовало еврейские земледельческие колонии в Новороссии, в Белоруссии, на Украине. Нельзя сказать, что все они потерпели экономический крах.
Интересующихся проблемой отсылаем к классическому труду современника Тимофея Бондарева, человека не менее тяжелой судьбы, Виктора Никитича Никитина (1839-1908), насильственно крещенного кантониста, одного из директоров санкт-петербургских тюрем и чиновника по особым поручениям при Министерстве земледелия и к тому же писателя81. Некоторые поселения процветали. (Среди этих поселений были колонии с названием Доброе, Трудолюбовка и т. п.) Пионером, призывавшим свой народ вернуться к земледелию, был И.Б. Левенсон (1788-1860). Примерами из Библии он доказывал, что самые прославленные личности еврейской истории были земледельцами.
Из Книги Судей явствует, что ангел Господень явился к Гедеону, избавителю народа от ига мадианитян, в тот момент, когда он выколачивал пшеницу в точиле (Книга Судей, 6:11). Первый царь иудеев Саул возделывал землю: он шел с поля домой позади своих волов (1-я Царств, 11:5). Также пророк Илья застал своего преемника Елисея, когда он орал с другими при двенадцати пар волов (3-я Царств, 19:19).
Земледельческий народ благоденствовал: «Это счастье автор Книги царей рисует нам в образе почивающего на лаврах земледельца: "И сидели Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником своим и под смоковницею своею" (3-я Царств, 4:25)»82.
Именно тогда, когда Бондарев создавал свое произведение, велась широкая пропаганда земледельческого труда среди евреев в России – в газете "День" ратовали за это И. Оршанский, В. Леванда и другие. Особенно же с конца 70-х годов в газетах "Русский еврей", "Вестник русского еврея", "Hamtlitz", позднее в "Восходе". Тогда же возникла идея земельного фонда и в 1880 г. было основано "Общество ремесленного и земледельческого труда среди евреев в России". К сожалению, с введением "Временных правил" при Александре III, ограничивающих вновь права евреев, делу был нанесен сильный удар.
Возможно, что в ответ Бондареву вышла в 1886 г. в Петербурге и анонимная книжечка "О необходимости земледельческого труда для евреев". В этой маленькой, в 15 страничек брошюре, дважды в самом начале употребляется слово "торжество", правда не земледельца или земледелия, а торжество антисемитов по поводу вытеснения евреев из сферы производительного труда. Автор пишет о широкой дискуссии по этому поводу, в том числе о многочисленных ходатайствах, включая и просьбу об основании еврейской земледельческой общины. «Толки о земледелии заставили даже петербургскую "откровенную" газету ("Новое время". – С. Д.) пролить крокодиловые слезы об участи бедного мужичка, которого-де жиды хотят уже вытеснить из его последней позиции – земли. Это по поводу ходатайства Духовно-библейского братства о разрешении ему основания земледельческой общины ввиду проповедуемого братством учения о нравственной обязательности производительного, по преимуществу же земледельческого, труда»83. Кстати, Духовно-библейскому братству один из последователей Л.Н. Толстого в 1889 г. пожертвовал большую сумму на организацию "интеллигентной колонии" на общинных началах.