Римская Империя при Калигуле, Клавдии и Нероне (37—68 гг. н.э.)
Римская Империя при Калигуле, Клавдии и Нероне (37—68 гг. н.э.)
Принципат Гая или Калигулы означал после Тиберия крайнюю реакцию во всем. После старого человеконенавистника появился самовлюбленный, испорченный ранней популярностью молодой человек. За последним республиканским приниепсом, как его называли, последовал близкий к восточным формам монарх. Он уже раньше общался с эллинистическими восточными царями и принял духовное наследство Антиноя, с которым был в родне по материнской линии. За трезвым, отвергающим культовое почитание Тиберием, последовал отождествляющий себя с богами и требующий божественных почестей юноша. Правление этого «безрассудного, не знающего стыда злодея», как назвал его Фриц Тегер, можно было бы определить, как извращение, если бы Калигула не был представителем характеризующих принципат сил.
Своим возвышением двадцатипятилетний Гай был обязан энергичной и осмотрительной организации префекта преторианской гвардии Макрона, преемника Сеяна. Гая все знали, по крайней мере, солдаты рейнской армии как сына Германика. Там он получил прозвище Калигула из-за солдатских сапожек, которые носил. Из-за его болезни (он страдал приступами эпилепсии), умышленной сдержанности и приспособленчества ни Сеян, ни Тиберий не принимали его всерьез.
С другой стороны Тиберий, в отличие от Августа, не назначил наследника, а предоставил сенату сделать выбор между членами дома Юлиев. Тиберий завещал свою власть домовладыки Гаю и Тиберию Гемеллу. Гемелл, родной внук Тиберия, сын его сына Друза, был, конечно, ближе, но в отличие от Гая являлся несовершеннолетним.
Кандидатура Гая была довольно сомнительной. Как бывший квестор, он по авторитету, если вообще можно об этом говорить, не мог и близко равняться с Тиберием, кроме того, у него не было военного и административного опыта, римское население знало его только как сына Германика. Но почти через два десятилетия после смерти Германика от его большой клиентелы почти ничего не осталось. При своем вступлении во власть Гай опирался не на сенат, а на преторианского префекта Макрона. Он с самого начала решил использовать Макрона только как инструмент, в то время как сам Макрон надеялся занять то же положение, что Агриппа при Августе, а позже Бурр при Нероне.
Человек, который еще в 31 г.н.э. воспользовался падением Сеяна, справился с ситуацией, сложившейся после смерти Тиберия. Разослав послания к войскам, Макрон подготовил приход Гая к власти. Как только 16 марта 37 г.н.э. умер Тиберий, находившиеся в Мизенах преторианцы провозгласили Гая императором. Кроме войск, клятву верности новому претенденту на принципат принесло население Италии. Речь шла о клятве повиновения Гаю Цезарю Германику — таково было официальное имя нового принцепса. Позже Гай заставил приносить эту клятву ежегодно, чем превратил ее в формальность.
Рис. Калигула.
Гай вполне корректно сообщил сенату о своем провозглашении принцепсом и попросил сенат утвердить этот акт. С государственно-правовой точки зрения это было очень существенно. Не случайно, что Гай избрал днем прихода к власти не день провозглашения преторианской гвардией, а 18 марта — день утверждения сенатом.
Как и после смерти Августа, после вступления Гая в Рим на заседании сената сначала было обнародовано завещание Тиберия, гласившее, что Гай и Тиберий Гемелл получали равные части наследства и каждый из них становился наследником другого. Кроме того, на этот раз большая часть наследства была разделена между солдатами, римскими гражданами и весталками. По сведениям Кассия Диона, Гай склонил сенат к тому, чтобы объявить это завещание недействительным и таким образом исключить Тиберия Гемелла и передать все имущество ему.
Однако Гай предложил сторонникам Тиберия вполне приемлемый компромисс: поскольку он сам еще не имел детей, то усыновлял Тиберия Гемелла и назначал его наследником престола. На этом же заседании сената 29 марта 37 г.н.э. все полномочия и почетные права, которые имели Август и Тиберий, были переданы Гаю. Теперь принципат стал прочным, целостным единством; постепенное развитие правового базиса привело к компактному институционному упрочнению.
Известная надпись из Ассия в Малой Азии свидетельствует о том, с каким энтузиазмом было встречено восхождение Гая на престол в провинциях: «В год консульства Гнея Ацеррония и Гая Понтия Петрония Нигрина (37 г. н. э.). Решение по поручению народа Ассия: Так как было объявлено о долгожданном для всех людей восхождении на престол Гая Цезаря Германика, и мир не знает меры в своей радости, и так как каждый город и каждый народ спешит увидеть бога, потому что теперь наступил золотой век для всего человечества, городской совет, римскиe купцы и народ Ассия постановили образовать посольство из самых уважаемых римлян и греков, чтобы оно поздравило его и ходатайствовало перед ним, дабы он помнил о городе и заботился о нем, как он это пообещал нашему городу, когда впервые прибыл в провинцию со своим отцом Германиком». Затем шла клятва верности жителей города Калигуле и всему его дому.
Политические заключенные были амнистированы, прекращены процессы по оскорблению величества, Запрещенные труды «республиканского» или оппозиционного содержания, такие, как произведения Гремиция Корда, Тита Лабиена и Кассия Севера, могли снова распространяться, доносчики подвергались преследованиям, праздник сатурналий был продлен. Новая эра приветствовалась кровавыми жертвоприношениями, говорили о 160 000 жертвенных животных за три месяца. Были сняты налоги на продажу товаров, и проведены пышные игры. Ничего нет удивительного в том, что всех охватила бурная радость.
В начале своего правления Гай демонстрировал благочестие. Совершенно неожиданно он отплыл на Пандатарию и Понцию к местам изгнания своей матери Агриппины и брата Нерона. Он перевез их прах в Рим и похоронил их со всеми почестями в мавзолее Августа.
Но быстро пришло отрезвление, когда за короткий срок были растрачены все накопленные Тиберием резервы государственной казны и когда тяжелая болезнь свалила молодого принцепса. После этого его капризы и полная моральная распущенность не знали никаких пределов. Он понимал принципат, как абсолютную власть, считал своей личной собственностью людей, провинции и все государство, при приветствии требовал целования рук и ног. Как считают, этим «эллинистическим восприятием» объясняется его отношение к любимой сестре Друзилле, с которой он был в кровосмесительной связи. Но, возможно, в основе этого лежал феномен браков Птолемеев между братьями и сестрами. При этом для Калигулы было характерно то, что он не осмелился на формальную свадьбу в Риме. Но Друзилла после смерти в 38 г.н.э. стала первой женщиной, получившей звание «божественная», то есть она была причислена к городским богам. Не золотое изображение установили в курии, а статую — в храме Венеры. Как божественная Друзилла она почиталась во многих городах римского мира.
Теперь династический элемент демонстрировался неприкрыто. На монетах появились сестры принцепса Друзилла, Ливилла и Агриппина с рогом изобилия, чашей и веслом, то есть с атрибутами богинь плодородия, согласия и Фортуны. Бабка Калигулы Антония получила не только титул Августа, но ей, как и трем сестрам принцепса, были переданы почетные права весталок, их имена включили в обеты и императорскую клятву.
С этими же представлениями связана также претензия Калигулы на культовое почитание. Трусливый, дрожащий при всякой непогоде человек отождествлял себя с Солнцем и с другими богами, серьезно думал, что общается с луной. Между Капитолием и императорским дворцом он воздвиг арку, чтобы постоянно иметь прямой контакт с Юпитером, использовал храм Диоскуров на форуме в качестве вестибюля к собственному дворцу, ему с трудом смогли помешать заменить знаменитую статую Зевса Фидия своим изображением и ввести в Иерусалиме в храме Яхве культ императора. Все это вряд ли стало бы возможным без безграничной раболепности сената, который ответил на претензии правителя, обращаясь к нему, как к богу и герою.
Известно, что Калигула вновь ввел в Риме культ Изиды и на Марсовом поле воздвиг ей храм, тогда как при Тиберии применялись решительные меры против культа Изиды. Из литературы известно его враждебное отношение к иудейской религии, а именно из сообщения александрийского еврея Филона о его участии в посольстве к Калигуле. Это посольство отправилось в Рим зимой 39—40 г.г. н.э., чтобы известить принцепса об антисемитских выходках в Александрии, попросить о терпимости к представителям своей религии и, вполне вероятно, о предоставлении полного александрийского гражданства. Это посольство потерпело неудачу. Месяцами они буквально подкарауливали Калигулу, а когда, наконец, были допущены, правитель назвал их «проклятыми богом, которые не считают его богом», и окончил аудиенцию снисходительным замечанием: «Люди мне кажутся не столько злыми, сколько несчастными и неразумными, потому что не верят, что я получил божественную сущность».
Если отношение Калигулы к евреям оставалось отстраненным, то этому способствовали некоторые обстоятельства, например, тот факт, что в Иудее евреи разрушили алтарь, посвященный Гаю нееврейскими жителями, и так решительно сопротивлялись плану Гая поставить в Иерусалимском храме свою статую, что он по совету своего друга Ирода Агриппы отказался от этого плана. Несмотря на все, нельзя говорить о врожденном антисемитизме Гая и о его ненависти к евреям.
Внешнеполитическая деятельность и военные мероприятия Калигулы в античных источниках выглядят чистым фарсом. Очевидно, что для сына Германика вопросом престижа и актом уважения к семейным традициями являлось новое наступление на германцев и, как когда-то для Цезаря, вторжение в Британию. Осенью 39 г.н.э. под личным руководством Калигулы был предпринят поход в правобережный рейнский регион. Позже военными операциями там руководил принцепс Гальба. При этом крупные стратегические цели преследовались так же мало, как и подобной экспедицией 40 г.н.э. Однако нельзя исключить, что она служила наведению дисциплины в совершенно разложившемся верхнегерманском войске или набору соединений для похода в Британию.
Как раз во время этой подготовительной фазы был раскрыт заговор против Калигулы, который организовал тогдашний командующий верхнегерманского войска Гней Корнелий Лентул Гетулик. В этом заговоре участвовало не только большое число сенаторов, но и Эмилий Лепид, сначала муж сестры Гая Друзиллы, а теперь любовник другой его сестры Агриппины. Гай разоблачил заговор, Гетулика и Лепида принудил к самоубийству, а обеих сестер выслал на Понтийский остров. Их собственность была продана с молотка зимой 39—40 г.н.э. в Лугдуне.
Никаких предпосылок для похода в Британию даже после этих событий не было. Сконцентрированное весной 40 г.н.э. у Ла-Манша войско было, правда, погружено на корабли, но флот удовольствовался одной демонстрацией силы и не был десантирован. Причины этому следует искать в недостаточной дипломатической подготовке.
По всей вероятности, надеялись воспользоваться внутренними раздорами в Британии, однако, видимо, в этот момент междоусобные войны утихли. Эти обстоятельства подразумевались в анекдотах о собирающих ракушки у Ла-Манша легионах. Единственным результатом экспедиции явилось строительство большого маяка у Булони.
По семейным традициям центром тяжести внешней политики Калигулы был северо-запад империи. На Востоке будучи связанным дружескими узами с эллинистическими клиентельными князьями, он вернулся к форме непрямого управления. На Балканах, в Малой Азии, Сирии и Палестине для его друзей были созданы эфемерные клиентельные государства. Так три сына Котиса получили Фракию, Малую Армению и Понт, Антиох Коммагенский получил трон на своей родине, Ирод Агриппа, внук Ирода Великого, получил титул царя и две старые иудейские тетрархии.
Как уже упоминалось, Калигула после болезни совершенно распоясался. Уже в 38 г.н.э. Макрон пал и был доведен до самоубийства, чем уничтожилось последнее напоминание о зависимости правителя от этого человека. Чтобы хоть немного покрыть лавинообразно растущие долги, был круто повернут административный руль. Новые налоги на транспорт и промысловые налоги выкачивали деньги не только у богатых. Всякого рода штрафы накладывались с единственной целью добраться до денег.
Полученные суммы растрачивались на бессмысленную роскошь, в которой утопал двор, особенно в Неапольском заливе. Там не было ничего невозможного: между Путиоли и Баули был сооружен понтонный мост, и никого не трогало, что поставка нужных для этого кораблей мешала подвозу зерна. Калигула в доспехах Александра Великого театрально проскакал по мосту в сопровождении гвардии и двора. Он появился снова на параконной упряжке вместе с парфянским князем.
Бремя его правления становилось все тяжелее. Калигула заставил окончить жизнь самоубийством многих сенаторов и своего приемного сына Тиберия Гемелла и снова ввел процессы об оскорблении величества. С таким-же пренебрежением он относился и к народу во время праздников и игр. Изменение порядка выборов в пользу народа было совершенно бессмысленным, потому граждане больше не могли исполнять предназначенными им функции.
Учитывая все эти факты, правление Калигулы нужно понимать как патологический случай или как сведение эллинистической альтернативы к римско-италийской форме принципата. Современные попытки придать эксцессам Калигулы более глубокий смысл не убеждают. Скорее справедливо будет то, что высказал по этому поводу знаменитый пацифист и лауреат Нобелевской премии мира Людвиг Квидде в 1894 г. Он понимал это как образ «цезарианского безумия», монархической профессиональной болезни: «Ощущение неограниченной власти заставляет монарха забыть о рамках правового порядка: теоретическом обоснование этой власти как божественного права делает безумными мысли несчастного, который пагубным образом верит, что формы придворного этикета, а еще больше раболепное поклонение тех, кто близок к правителю, делают его выше всех людей, существом, возвышенным самой природой; из наблюдений над своим окружением он делает вывод, что вокруг него подлая, презренная толпа». Тот, кто прочел дальше эти упреки и характеристики, подумал, что речь идет не о Калигуле, а о молодом немецком кайзере Вильгельме II, на которого он намекал: «страсть к роскоши и расточительству», «громадные застройки и строительные проекты», «стремление к военным триумфам», «театральный внешний вид», «покорение мирового океана», «комедиантское поведение» и т. д.
После возвращения из британской экспедиции весной 40 г.н.э., а в принципе после раскрытия заговора Гетулика осенью 39 г.н.э. Калигула жил в постоянном страхе перед покушениями и одновременно в состоянии открытой войны с сенатом. Ему было совершенно ясно, что оппозиция сената принципиальна, и он не делал больше попыток с ним примириться. После раскрытия заговора, говорят, он перед сенатом ударил по своему мечу и воскликнул: «Я приду, приду, и он со мной вместе». А дальше он якобы открыто признался, что вернется в Рим только ради тех, кто этого желает, а именно ради всадников и римского народа, а для сената в будущем он не хочет быть ни гражданином, ни принцепсом.
Это открытое противостояние сенату частично объясняет попытка Калигулы укрепить свое положение правителя другими способами. В принципе здесь налицо такое его поведение, как позже в случае с Домицианом, когда было правилом, что принцепсы, которым не удалось сотрудничество с сенатом, вынуждены были осуществлять демократическое правление, и наоборот. Может быть, Калигула отказался от триумфа после германского похода, потому что не хотел принять от сената эти почести. Наконец, в его безумии можно было бы увидеть определенный метод, когда он будто бы вынашивал планы сделать сенатором своего любимого коня Инцината; в этом тоже, возможно, присутствовало намерение оскорбить сенат.
Очевидно, уже в течение 40 г.н.э. формировались различные оппозиционные группировки, решившие убрать Калигулу. Но само деяние выполнили несколько гвардейских трибунов и среди них не раз лично оскорбляемый Калигулой Кассий Гереа. Когда принцепс 24 января 41 г.н.э. в перерыве между играми возвращался по подземному переходу во дворец и при этом на секунду отошел от своих германских телохранителей, заговорщики убили его, и так закончилось правление этого на все способного садиста.
Хотя римский сенат после полудня 24 января почти непрерывно заседал, обсуждение не принесло никаких результатов. Естественно, вновь возродилась идеология свободы, вечером этого дня был дан пароль свобода. В остальном сенаторы не смогли договориться ни о немедленном восстановлении старой республиканской конституции, ни об общем кандидате на принципат. Тогда в последний раз на короткий срок представилась возможность возвращения к старому государственному устройству. Однако ситуация разрешилась в другом месте.
Преторианцы, обыскивающие дворец принцепса, обнаружили за занавесом Клавдия, дядю Калигулы, хромого сына старшего Друза. Само собой разумеется, этот нервный, боязливый человек находился в смертельной опасности, так как к этому времени заговорщики убили жену Калигулы Цезонию и его младшую дочь Друзиллу. Paздавались голоса, что нужно уничтожить весь дом Цезарей. Но преторианцы, нашедшие Клавдия, доставили его в свой лагерь, то есть в самое безопасное место. Какое значение Клавдий придавал своему спасительному аресту в преторианском лагере, видно уже по тому, что он через некоторое время приказал изобразить на монетах сюжет, напоминающий это событие.
Фактически Клавдий стал кандидатом от преторианцев. После того, как он пообещал каждому гвардейцу по 15 000 сестерциев, они были готовы идти за него в огонь и в воду. Они провозгласили его императором и утром 25 января 41 г.н.э. устроили ему торжественное приветствие. Сенату ничего не оставалось, как признать этот свершившийся факт; в полдень консулы во главе делегации от сената отправились в преторианский лагерь и там приветствовали нового принцепса. С обеих сторон еще долгое время сохранялось большое недовольство по поводу такого развития событий.
Рис. Грат провозглашает Клавдия императором.
Тем временем Клавдий находился в крайне деликатном положении. Если он не хотел оставаться вне закона, то не мог так просто примириться с убийством Калигулы и его семьи. Он должен был либо полностью дистанцироваться от своего предшественника, либо отождествить себя с ним. После пафоса настроений свободы и, имея в виду покровителей заговорщиков, совершенно исключалась казнь всех участников заговора. Клавдий решился на целесообразный с его точки зрения компромисс. В присутствии всех сенаторов он вынес смертный приговор обоим трибунам, Кассию Херее и Лупу, причем не столько за убийство Калигулы, сколько за убийство его жены и дочери. Для остальных Клавдий объявил амнистию, правительственные меры Калигулы были официально признаны недействительными, а статуи убраны.
И в случае с Клавдием формы проявления принципата были следствием и выражением его личности. У родившегося в 10 г. до н.э. брата Германика Тиберия Клавдия Цезаря, таково его официальное имя, было несчастливое детство. Он был безобразен, постоянно болел, заикался и вел себя, как рассеянный путаник. Рядом с Красивым, вызывающим симпатии Германиком он казался паршивой овцой в семье. Его часто унижали в самой оскорбительной форме. Однако Август признавал по крайней мере его душевные качества, а Ливия ему покровительствовала. Поэтому позже он ее обожествил.
Наряду с некоторым слабоумием и неустойчивостью, которая проявлялась в прямо-таки животных формах, у Клавдия был серьезный интерес к наукам, особенно к истории и филологии. Правда, его литературные труды утрачены, это 20 книг этрусской истории, 8 книг истории Карфагена на греческом языке, 8 книг автобиографии, речь в защиту Цицерона и 41 книга об Августе. Примечательно, что историческими трудами он начал заниматься по совету Ливия и поэтому стал писать историю гражданской войны, начиная со смерти Цезаря. После того, как он написал две книги, показавшие, насколько беспристрастны были представления Клавдия о принципате, друзья отсоветовали ему писать дальше и уговорили начать историю с 27 г. до н.э., где Клавдий находился бы на более безопасной почве.
Свои филологические труды Клавдий воспринимал настолько серьезно, что уже будучи принцепсом решил внести изменения в принятый тогда алфавит. Замена дифтонга ае на архаический ai, как и введенные Клавдием буквы, не привились.
Научная и особенно историческая деятельность Клавдия не исчерпывалась этими экспериментами, и она была скорее просто причудой. Занятия пробудили в принцепсе размышления, знание римской истории и традиций привело к историческому взгляду на римскую политику, который проецировал события настоящего на общий исторический процесс. В характерном для него стиле Клавдий, например, обосновывает то, что он вступился за почетные привилегии для галльской знати: «Я прежде всего прошу о том, чтобы вы не отвергали эти мысли и не страшились этой меры, как будто она приведет к чему-то никогда не существовавшему, а лучше подумали, как когда-то в этом государстве осуществлялись нововведения и как с самого начала нашего государства в наше совместное существование вводились новые формы и представления... Ведь было новшеством, когда мой дед, Божественный Август, и мой дядя Тиберий Цезарь разрешили занять место в курии «цвету» всех колоний и городов, то есть уважаемым и богатым людям. Как? Разве италийский сенатор предпочтительнее сенатора из провинции? Я оправдаю эту часть моей деятельности как цензора и объясню, что я об этом думаю. А я думаю, что нельзя отказываться от провинциалов, имея в виду, что они способны увеличить авторитет курии».
Рис. Клавдий.
В отличие от Калигулы, а позже от Нерона, у Клавдия было собственное представление об основных чертах его политики и принципата. Консервативный реформатор, который где только мог ссылался на пример божественного Августа, убедительно стилизовал свое правление. Так как у него не было никакой военной квалификации, он распорядился прославить на монетах деяния своего отца Друза Старшего и таким образом еще раз напомнить о подвигах своей семьи в борьбе против германцев. Позже появились и его собственные успехи в Британии. В остальном лозунги этого принципата были скорее сдержанными: наряду с миром Августа, подчеркивалась свобода Августа, как демонстративный отказ от произвола прошлого. Такими понятиями, как Церера, надежда и постоянство, на первый план выдвигались общечеловеческие ценности, как программа доброй воли. Такой метод во всяком случае был более правдоподобным, чем изображение заикающегося и хромого человека в образе Юпитера с орлом, как его показывает с пафосом огромных размеров статуя в Ланувии.
Хотя Клавдий и прилагал большие старания, хотя многие из его начинаний были убедительными, гуманными и разумными, его внешний вид производил смешное впечатление, и его окружение постоянно опасалось неловких сцен. Он никогда не обладал силой воздействия, твердостью и авторитетом. Лучшим средством для устранения всех сомнений в пригодности Клавдия было усиление внешнеполитической и военной деятельности. Важнейшим результатом этих новых инициатив явилось вторжение в Британию.
Вероятно, за этим решением скрывались различные мотивы: наряду с честолюбием Клавдия, желание следовать традициям Цезаря и заставить забыть жалкий балаган Калигулы, цель заключалась в том, чтобы завладеть этим последним большим бастионом кельтства и религии друидов. Возможно, к этому также побудили и ложные представления о топографии, полезных ископаемых и экономических возможностях острова и, наконец, намерение предотвратить создание милитаризованной зоны на Ла-Манше и защитить галлов от проникновения кельтов из Британии. Как бы там ни было, в Риме началась дискуссия, стоит ли вообще затевать это дорогостоящее мероприятие.
Для британцев короткие походы Цезаря в 55 и 54 г. до н.э. были лишь эпизодами; в эпоху Августа римское влияние опиралось прежде всего на клиентельных царей. При этом политическая обстановка на острове менялась очень быстро. Особенно значительной к этому времени была власть Кунобелина, который управлял Эссексом, долиной по среднему течению Темзы и частью Кента. В 10 г.н.э. он перенес свою столицу в Камулодун (Колхестер) и выпустил большое количество монет. Археологические находки в зоне его власти и из соседних районов, а именно: серебряная посуда, стеклянные и глиняные изделия, украшения, товары ремесленного производства и сосуды для питья — свидетельствуют об оживленной римской торговле с местной аристократией.
После того, как к началу сороковых годов Кунобелин умер, его сыновья Тогодуми и Каратак продолжили нападения на соседей. Они так притеснили потомка царя атребатов Коммия Верику, что он в конце концов обратился к Клавдию. В этом не было ничего необычного, так как британские аристократы часто обращались за помощью к римским, но на этот раз обращение Верики вызвало римскую интервенцию. Клавдий провел большую подготовку к вторжению 43 г.н.э. Под командованием бывшего легата Паннонии Авла Плавтия у Ла-Манша наготове стояло четыре легиона. После некоторых беспорядков, вызванных страхом войск перед этим рискованным мероприятием, римская армия, усиленная галльскими и фракийскими вспомогательными группировками в составе около 40 000 человек, переправилась тремя эшелонами из Гесориакума.
Высадка прошла благополучно, Рутупии стали британской военной базой римлян. У Медвея произошло первое сражение, в котором погиб Тогодумн, а его войска в беспорядке отошли на север. Брат Тогодумна Каратак убежал на запад и на протяжении многих лет был опасным противником на фланге римского предмостного укрепления. После того, как римские войска дошли до Темзы, Плавтий прекратил продвижение и ждал там прибытия Клавдия, который на 16 дней взял на себя главнокомандование и таким образом смог пожать плоды успеха. Под номинальным руководством Клавдия римские войска взяли Камулодун и покорили предводителя соседних племен Празутага, князя живущих в Суссексе регнов, который когда-то получил титул царя и легата Августа. После блестящего завершения похода Клавдий вернулся в Рим, отпраздновал триумф, дал своему сыну имя Британник и был удостоен триумфальной арки на Марсовом поле.
Рис. Римская Британия.
Авл Плавтий, назначенный первым наместником новой провинции Британия, от предмостного укрепления на юго-востоке острова продолжил наступление на север, северо-восток и юго-запад. На севере римское войско продвинулось до Линкольна, где был разбит лагерь легионов Линд. Оттуда римляне установили контакты с царицей бригантов Картимандуей. Эти контакты вскоре принесли успех. Вторая колонна предприняла продвижение на северо-запад в земли мелданов, третья колонна под командованием Веспасиана продвинулась на юго-восток, захватив остров Вектис, и заняла более 20 укреплений, вероятно, в области Дорсет и Вильшир. Возможно, тогда римлянами было разрушено большое укрепление Майден Кастл.
Следующий наместник провинции Публий Осторий Скапула, который управлял островом с 47 по 52 гг. н.э., обеспечил в военном отношении занятый римлянами регион по линии Фосс-Уэй и укрепил фланги легионерскими лагерями Глевум Глочестер и Линд Линкольн. На западе римской сферы влияния, наоборот, начались волнения, так как сын Кунобелина Каратак сумел развязать войну против римлян сначала у силуров на юго-востоке, потом у ордовиков на северо-западе Уэльса. В землях ордовиков он, наконец, решился на открытое сражение. Когда же после него бежал к Картимандуе, она в 51 г. выдала его римлянам.
Римская оккупация Британии прошла относительно быстро. Римляне воспользовались не только преимуществом своего совершенного технического аппарата, но и противоречиями и ссорами среди британских племен, которые, возможно, недооценивали угрожающую им опасность и не смогли своевременно объединиться для совместной защиты от римлян. Даже упорное сопротивление отдельных групп и предводителей не смогло ничего изменить в ходе дальнейшей римской оккупации. Преобразование занятых земель в провинцию показывало, что этот регион надолго останется под управлением римской администрации. Для ее утверждения и расширения Рим десятилетиями должен был выкладывать огромные суммы.
Британия и Германия при римском господстве являлись сообщающимися сосудами, присоединенными к галльской активной зоне. Наступления там и здесь повлекли за собой строго оборонительную политику, так как военные возможности были всегда ограничены. Концентрация римских войск в Британии влекла за собой ограниченную военную активность в Германии, сводившуюся к сохранению достигнутого военного положения. Для римских полководцев такая сдерживающая стратегия являлась разочарованием, особенно для Домиция Корбулона, одного из способнейших полководцев того времени, который руководил тогда римскими военными операциями на нижнем Рейне.
Корбулон подавил восстание фризов, потеснил от моря совершающих набеги хавков и уже был близок к тому, чтобы снова стабилизировать римское господство к востоку от нижнего Рейна, когда в 47 г.н.э. получил приказ прекратить операции и вернуться на рейнскую базу. Этим самым была подведена черта указаниям Тиберия Германику, что способствовало продолжению освобождения правобережных Рейнских областей от Северного моря до Тавна.
В предполье Майнца, наоборот, в Таунусе и Веттерау соорудили по правому берегу Рейна большие предмостные укрепления, хатты были отброшены, римские форпосты у Висбадена, где Плиний Старший использовал горячие источники, усилены и защищены. В землях маттиаков римские войска еще раньше проводили военные операции, которые свидетельствовали о том, как целеустремленно римские полководцы стремились к экономическому использованию своих военных округов. Тацит сообщает, что Курций Руф, командовавший в 47 г.н.э. верхнегерманскими легионами на землях маттиаков в нижнем Лане у Эмса, «построил рудник для разработки сереброносных жил. Добыча в нем была незначительной и скоро иссякла. Копать водоотводные рвы и производить под землею работы, тяжелые и на поверхности, не говоря уж об изнурительности труда, было сопряжено для легионеров также с материальным ущербом» (Тацит К. «Анналы». СПб., 1993, XI, 20).
И на юге верхнегерманского региона укрепление, использование и окончательная организация были основными приоритетами стратегии и политики Клавдия. Недалеко от легионерского лагеря Виндонисса к югу от истока реки Дунай построили крепость, а на севере рейнской территории одновременно образовали римское поселение. Вдоль Дуная возникла целая цепь крепостей, под защитой которых находился Норик. Эта область между реками Инн, Драу и Дунай до сих пор управлялась только префектами, а теперь была преобразована в прокуратурскую провинцию с наместником из всаднического сословия. Наряду с этим благодаря системному преобразованию в пограничной зоне римская власть в Германии опиралась на клиентельных царей. Так, по просьбе хеттов в 47 г.н.э. вернулся на родину Италик, выросший в Риме сын брата Арминия Флава. Его сопровождал небольшой штаб советников и большие денежные средства. Все это было сделано для упрочения римского влияния на бывших противников. Правда, эксперимент имел ограниченный успех.
Вторым центром тяжести внешней политики Клавдия сделалась Мавритания. Там еще при Калигуле был устранен последний царь этой страны Птолемей, на что население отреагировало крупным восстанием. Римский легат Светоний Паулин подавил его в 42 г.н.э. и стал первым римским полководцем, проникшим в Атлас, не усмирив однако полукочевые, трудноуловимые мавританские племена. Страна была разделена на две провинции — Мавритания Тингитата на западе и Цезарейская Мавритания на востоке.
Остальные внешнеполитические инициативы этого принципата являлись второстепенными. Например, в Боспорском царстве был посажен на престол римский вассал Котис. Чтобы поддержать его, римские войска перешли Дон. Столкновения с парфянами из-за Армении продолжались. Правда, удалось почти десять лет удерживать в Армении римского клиентельного правителя, но в конце правления Клавдия страна опять попала под парфянское влияние, что означало начало новой борьбы.
Если подвести итоги внешнеполитической деятельности принципата при Клавдии, то к империи были присоединены шесть новых провинций. Причем, три из них — Британия и обе Мавритании — явились новыми приобретениями, а три остальных Линия и Фракия (43 г.н.э.) и Иудея (44 г.н.э.) до этого зависели от Рима, а теперь получили статус римских провинций. Не является совпадением, что эти события, которые однозначно свидетельствуют об успехах Клавдия, падают на первые годы его правления, когда он больше, чем когда-либо, нуждался в поддержке и утверждении своей власти.
В этом же направлении проявляется другая особенность Клавдия: по традиции римского государственного права, принцепс, под ауспициями которого сражались римские войска, имел право лично праздновать их успехи. Ни один принцепс столь бездумно не использовал эту традицию, как совершенно невоенный Клавдий, который получил не менее 27 императорских провозглашений, тогда как несравненно более активный и сведущий в военном деле Тиберий всего лишь восемь. В этом случае, как и во всех остальных, речь шла о том, чтобы любой ценой продемонстрировать свои успехи.
Если в военной политике Клавдий использовал достижения своих полководцев и советников, то во внутренней гораздо труднее различить, где были инициативы принцепса, а где его советников. В новейших исследованиях преобладает тенденция делать акцент на влияние вольноотпущенников Клавдия на его правление. Один из лучших знатоков истории управления империи Ганс-Георг Пфлаум так выразил свое суждение на этот счет: «Было бы правильнее говорить о правлении «фаворитов Клавдия», чем возлагать ответственность на этого полуидиота за те меры, которые были предприняты при его правлении».
Проблема важна потому, что круг лиц администрации Клавдия состоял, не как было принято, из представителей ведущего слоя, а из специалистов, даже не пользовавшихся полным римским гражданским правом. Это произошло потому, что личное управление империей еще не полностью оформилось. Так как количество срочных решений в процессе консолидации новой системы резко возросло, принцепс не имел другого выбора, кроме как привлечь к управлению большое количество специалистов и доверить им соответствующее государственное ведомство.
Сначала наместники Римской республики пошли по тому же пути, чтобы исправно выполнять свои обязанности. Длительное влияние квалифицированных вольноотпущенников существовало еще при первом принцепсе.
Однако при Клавдии их влияние достигло трудно вообразимых ранее размеров. Важнейшие из этих секретарей известны по именам: Нарцисс, ведавший делопроизводством главы кабинета и выполнявший все официальные распоряжения, выдвинулся на первый план еще во время британской экспедиции. Римские легионы, почувствовав, что человек играл ведущую роль, приветствовали его возгласами «ура, сатурналии», что напоминало о карнавальных шествиях. Благодаря полновластию принцепса он устоял даже во времена опасных кризисов.
К роме Нарцисса, к этому кругу принадлежал Палладий, финансовый секретарь. Из остальных глав ведомств известны также Полибий, который руководил архивом и составил научную документацию, и Каллист, обрабатывавший прошения. Все эти люди организовали в своих ведомствах бесперебойную работу аппарата управления, который уже потому доказал свою квалификацию, что функционировал эффективно, хотя его глава — принцепс становился все более психически неуравновешенным.
Основные черты создания управленческого аппарата напоминают практику эллинистических монархий, где тоже проявлялись подобные тенденции по совершенствованию центрального управления. Ведомственный фанатизм, который имманентно присутствовал в таких институтах, прослеживается и в аппарате Клавдия: в 53 г.н.э. Палладий настоял на том, чтобы тогдашние управляющие финансами получили собственную юрисдикцию и благодаря этому могли проводить связанные с ведомством судебные процессы и самостоятельно налагать штрафы.
Есть основания предполагать, что в этой сфере компетенции вольноотпущенников были значительными. Но были и такие секторы, где требовалось непосредственное личное вмешательство принцепса. Это относилось прежде всего к большой сфере правосудия и к другим основным вопросам внутренней политики, к сотрудничеству с сенатом и к основным положениям гражданско-правовой политики.
Античные источники единодушно свидетельствуют, что правосудие Клавдия было чрезвычайно энергичным. Причину этой сложной и неустанной юрисдикции нужно искать не в страсти принцепса, а в первую очередь, в резком росте дел и в возможности «апеллировать» к принцепсу в случае несогласия с решением суда первой инстанции. Вообще правосудие Клавдия отличается ярко выраженной гуманной направленностью. Так, в начале своего правления он отменил процессы по оскорблению величества, ограничил вознаграждение доносчикам до 10 000 сестерциев и заставил обвинителей нести личную ответственность за неявку в суд. Они в этом случае сами подвергались преследованию за ложное обвинение. Больные рабы в случае оставления без помощи становились свободными.
Если правосудие Клавдия, несмотря на убедительные меры, подвергалось критике, то эта критика была направлена в первую очередь против нового, введенного Клавдием судопроизводства, которое называли судопроизводством в спальне. На самом деле речь шла ни о чем другом, как об образовании «императорского суда», который существовал наряду с прежним квесторским и сенаторским судопроизводством. Это ни в коем случае не было чистым произволом, так как принцепс выбрал 20 сенаторов в качестве советников, которые помогали ему в принятии решений. Процесс однако не был открытым и вызывал большие подозрения.
Клавдий разными способами старался побудить сенат к активному и конструктивному сотрудничеству. Он не только повысил значение заседаний сената, требуя при этом строго обязательного присутствия, но хотел также поднять уровень самих заседаний. На Берлинском папирусе записана речь Клавдия, которую принцепс произнес в связи с юридическими реформами сената: «Если вы примите эти предложения, отцы сенаторы, значит, это совпадает с вашими убеждениями. Если не примете, тогда вы найдете альтернативы или сейчас, или после размышлении, имея в виду, что не забудете, что вы должны быть готовы высказать свое мнение, когда вас вызовут на заседание сената. Трудно согласуется с достоинством сената, когда выдвинутый на пост консул, как собственное мнение, слово в слово повторяет отчет другого консула, а тот говорит только: «Я согласен». А после заседания собрание объявляет: «Мы это обсуждали».
Но этот призыв не принес никаких результатов. Отношения между принцепсом и сенатом, которые с самого начала не были безоблачными, оставались неудовлетворительными. Они еще больше осложнились участием многих сенаторов в возвышении в 42 г.н.э. Камилла Скрибониана.
Стремление Клавдия и его сотрудников к инвентаризации привело в 47—48 г.н.э. к возобновлению цензуры. Перепись жителей, которую тогда провел Клавдий, показала, что число полноправных римских граждан по всей империи составляет шесть миллионов. Наряду с этим были патриции и всадники. Значение 47 г.н.э., года восьмисотлетия города Рима, было подчеркнуто новыми секулярными играми.
В отличие от отношений с сенатом, отношения Клавдия с римскими всадниками были дружественными и тесными. Всадники тогда, когда он еще был в тени, не раз делали его руководителем делегации к Калигуле. Поэтому при Клавдии всадники привлекались к общественной службе, хотя детали этого нововведения спорны. Из исследований Г.Г.Пфлаума следует, что при Клавдии были по-новому определены начальные ступени военной и государственно-управленческой карьеры всадников. Сначала молодой представитель всаднического сословия получал командование над пехотной когортой численностью 500 человек в составе римской вспомогательной группы. Вторая ступень представляла командование вспомогательной или легионерской когортой в 1 000 человек, третья ступень — командование кавалерийским полком вспомогательной кавалерии численностью в 500 человек. Только после окончания этой многолетней офицерской службы всадник мог подняться в администрацию принцепса. Это приобретало все большее значение благодаря учреждению прокураторских должностей в маленьких провинциях.
Тогда как Август и Тиберий проводили подчеркнуто ограничительную гражданско-правовую политику, Клавдий решился на великодушный курс, созвучный тем убеждениям, которые он высказал, когда вступился за право привилегии для галльской аристократии. Когда Сенека шутил, что если бы Клавдий прожил дольше, он бы дал право римского гражданства всем грекам, испанцам, галлам и британцам, то был несправедлив. Клавдий не давал римского гражданства без разбора, но требовал в каждом отдельном случае по крайней мере знания латинского языка, как внешнего признака романизации. Если число «Клавдиев» было таким значительным, то оно само по себе являлось относительным, если учесть, что оно (число) охватывало и тех, кому предоставлял римское гражданское право и Нерон.
Планомерное образование колоний и возвышение в этот привилегированный ранг уже существующих заселенных территорий является следующим признаком администрации Клавдия. Кёльн, колония Клавдия, Колчестер (Камулодун), Мараш на Евфрате (Германиция), Тинтис, Лике, Иоль-Цезарея и Типаса в Северной Африке — самые известные города этой группы. Мизены и Равенна, наоборот, извлекли пользу благодаря тому, что стали морскими базами империи, Остия — благодаря строительству большой гавани для снабжения Рима зерном. Работы были очень затяжными и закончились только при Нероне.
И в других регионах при Клавдии велись оживленные строительные работы, прежде всего строительство гражданских построек и прокладка новых дорог. Строительство двух водопроводов для Рима, укрепление берегов Тибра, не полностью удавшееся осушение Фуцинского озера были основными замыслами в этой области. К этому нужно добавить форсированное строительство больших дорог. В первую очередь следует назвать дорогу Клавдия Августа, которая шла от Альтина на Адриатическом море до Аугсбурга и к Дунаю, кроме того, была проложена кирпичная дорога через Пустерал на Инсбрук, дорога через Большой Сен-Бернарский перевал, где в наше время был найден древнейший межевой камень, измеряющий расстояние в милях. Для Италии самой важной стала дорога Клавдия Валерия, соединяющая Рим с Адриатическим морем.
Кроме всего прочего, были единичные мероприятия, например, реорганизация государственной почты, когда общины обязывались поставлять для нее упряжки, или великодушное обращение с анаумами и туллианами и другими группами населения, живущими неподалеку от Три-дента, которые осмелились присвоить себе римское гражданство, и Клавдий задним числом утвердил его. В Марокко было произведено изменение конституции города Волубилиса, в которую внесли пунические конституционные элементы, такие, как должность суфета.
Характерное для Клавдия соединение традиционных и гуманистических тенденций определило его действия в области религиозной политики. В соответствии с римскими традициями была произведена реорганизация коллегий гаруспиков и фециалов, которая повела за собой изгнание из Италии астрологов и преследование религии друидов в Галлии. С другой стороны, Клавдий предпринял тщетные попытки перенести в Рим Элевсинские святыни; он добился признания культа Аттиса, праздник которого был внесен в римский праздничный календарь.
В 41 г.н.э. произошли крупные столкновения из-за возобновившей свою активность еврейской общины, несколько лет спустя дело дошло до инцидентов из-за столкновений между христианской и иудейской религий. В «Жизни Клавдия» Светоний свидетельствует, что Клавдий изгнал из Рима евреев, которые постоянно вызывали беспорядки при подстрекательстве некоего Христа. Это свидетельство подтверждает существование в клавдиевом Риме иудейских христиан и дает понять, что римляне видели в христианстве только разновидность особо активной иудейской секты.
Если по вопросу о зависимости Клавдия от своих вольноотпущенников можно иметь разные мнения, то зависимость его от жен была вполне однозначной и самой неприятной главой этого принципата. До 49 г.н.э. Клавдий был женат третьим браком на нимфоманке Мессалине, которая в конце концов зашла так далеко, что осмелилась по всей форме заключить параллельный второй брак со своим молодым любовником Гаем Силием. Характерным для ситуации в окружении Клавдия является то, что вольноотпущенник Нарцисс, получивший ненадолго командование гвардией, действовал самостоятельно, в то время как Клавдий впал в летаргию. Мессалина и Силий были приговорены к смерти.
Клавдий поспешил заключить новый брак. Производит впечатление фарса тот факт, что вольноотпущенники обсуждали с приицепсом, какая жена ему больше подходит. Наконец, Палладий настоял на своей кандидатуре.