Военное дело
Военное дело
Военные традиции имели большое значение в жизни кочевников; воинская повинность являлась одной из самых важных и общих повинностей в степи. Население степей, по существу, представляло собой вооруженную массу людей. Кочевники Приаралья, пишет английский путешественник и дипломат XVI в. Антоний Дженкинсон, никогда не выезжают без лука, стрел и меча, «будь то на охоту или для какого-нибудь другого увеселения». Ношение оружия было не только законным правом свободного скотовода, но даже обязанностью, и, к примеру, на народном собрании безоружный мужчина не имел права голоса, а младшие могли не уступать ему места [Султанов, 2001, с. 239, статья 32].
У казахов-кочевников постоянное войско отсутствовало, а было только родоплеменное ополчение, собиравшееся по мере необходимости. Родоплеменной отряд представлял собой самостоятельную войсковую единицу: во главе его стоял предводитель рода, каждое ополчение имело свой боевой стяг и свой особый уран — пароль, т. е. условное слово для опознания своих от чужих. Некоторое число таких автономных отрядов составляло улусное войско. Глава улуса одновременно являлся и главой улусного войска; улусное войско имело свое главное знамя, свой единый уран. По словам Бабура (ум. 1530), военачальника и знатока войны, на войне ураном войска устанавливались обычно два слова: скажут первое условное слово, в ответ: говори второе условное слово. Например, скажут: «Ташкент», говори: «Сайрам» [Бабур-наме, изд. Мано, с. 158; Султанов, 1976, с. 259–260]. Верховным руководителем объединенных войск являлся хан; он лично возглавлял воинов в сражении, делил с ними тяготы и опасности. Вспомним здесь ранение во время сечи Бурундук-хана и Касима, гибель в бою Буйдаш-хана и смерть Таваккул-хана от полученной в одном из сражений раны во время похода на Шибанидов в 1598 г.
Боевой клич войска при атаке, а также восклицание, выражающее воодушевление, восторженное одобрение, вроде современного «ура», центральноазиатские кочевники называли тюркским словом сурен. Сурен салмак — значит «кричать диким голосом», «поднять страшный крик, шум» и т. д. [Будагов, т. 1, с. 642; СМИЗО, т. 2, с. 304; Султанов, 2004, с. 158–163, 171].
Независимые друг от друга источники показывают, что верховный повелитель казахов мог выставить в случае всеобщей мобилизации 300–400 тысяч человек. Так, по словам Ибн Рузбихана, когда старший хан казахов, Бурундук, во все стороны улуса казахов посылал приказ: «Садитесь на коней для набега», то в тот же час являлись «четыреста тысяч колчанов (т. е. богатырей)». По свидетельству Бабура (1483–1530 гг.), в армии преемника Бурундука, Касим-хана, современники «насчитывали около трехсот тысяч человек». В действительности, конечно, ни один казахский хан никогда не имел под своим командованием такого числа ополченцев. В этой связи заметим, что в сочинениях мусульманских авторов число 300 000 повторяется довольно часто. Так, например, говорится, что численность войск Шейбани-хана во время третьего похода на казахов составляла 300 тысяч человек. Между тем известно, что Шейбани-хан никогда не обладал такой огромной армией. Есть еще и другие примеры. Число 300 тысяч, похоже, применялось мусульманскими авторами средневековья тогда, когда они хотели подчеркнуть, что тот или иной военачальник предводительствовал многочисленным войском. По-видимому, цифру 300 тысяч следует признать стереотипом. Анализ данных источников показывает, что численность конных бойцов казахских владетелей в среднем составляла 30–50 тысяч всадников. Лишь в тех редких случаях, когда предпринимался военный поход, а не рядовой набег, казахские ханы для усиления своего воинства привлекали ополчение, собранное в близлежащих к владениям казахов районах. Так, по сообщению Бинаи, потерпевший поражение от Шейбани-хана казахский султан Махмуд направился к Бурундук-хану и попросил его помощи. Бурундук-хан удовлетворил его просьбу и с войском в сопровождении Махмуд-султана направился в вилайет Сузак. Собрав «пешие и конные войска» из людей Сузака и окрестностей Кара-Куруна, соединил их в одно большое войско и выступил навстречу Шейбани-хану. В другом сочинении говорится о том, что во время похода Таваккул-хана на Мавераннахр в 1598 г. в составе его войска кроме собственно казахов также были «султаны Ташкента и Туркестана, кыргызы и кипчаки». Общее число войска казахского хана во время этого похода составляло 90–100 тысяч человек. Согласно Махмуду ибн Вали, казахский хан Турсун-Мухаммад (ум. 1627 г.) водил против Аштарханида Имамкули-хана 100-тысячное войско, из числа которого около 10 тысяч составляло ополчение кыргызских племен.
Основным оружием казахов рассматриваемого периода были сабля и лук. Из других видов боевого оружия упоминаются: секира, кистень, одноручная булава, двуручная палица, длинные копья, украшенные кистью из конских волос и снабженные крюком для стаскивания противника с седла. В источниках шейбанидского круга, например, сражающийся султан из Дешт-и Кипчака описывается так: на груди у него — синяя, как небо, кольчуга, на голове сверкающий шлем с подшлемником, а талия перепоясана перевязью, на которой висит меч. Казахи сами изготовляли основные предметы вооружения. Стрелы они делали из березового дерева, тетиву для лука — из кишок овцы, а «из желудка ее делали обвертку для наконечников стрел». Огнестрельное оружие было распространено мало, но казахи умели делать «доброй порох», а также плавить свинцовую и медную руду, которую добывали в районе Улу-Тау и других регионах страны.
Непременной принадлежностью военного снаряжения кочевников были боевые знамена (туг, бунчук). Знамена выполняли по меньшей мере две функции: они были важным священным символом и одним из эффективных средств управления войсками на марше и в бою. Знамя имел каждый род, каждый улусный султан и, разумеется, хан. По установившейся традиции, высшее число знамен, которое могло быть у одного хана, было девять. Когда говорили о «хане с девятью знаменами» (токуз туглуг хан), то это вызывало представление о могущественных правителях. По свидетельству средневековых авторов, первые казахские владетели были «ханами с девятью знаменами». Знамя являлось не только внешним знаком власти, но оно также было символом воинской славы и чести военачальника и войска. Главное знамя, как государственная святыня, тщательно хранилось в мирное время и выносилось только на войну. Хранителем войскового знамени в походах обычно назначался один из султанов или влиятельных биев, который после верховного руководителя воинства являлся первым лицом в войске. Знамя охранял особый отряд. Во время боя шла настоящая охота за знаменами противника. Смерть воина-знаменосца (тугчи) всегда производила смятение в рядах воинов, а падение, исчезновение главного знамени означало поражение войска.
О маневре со знаменем и значении главного знамени как ритуального центра войска смотри исследование С. В. Дмитриева [Дмитриев, 2004, с. 368–371].
В сочинении среднеазиатского историка XVII в. Махмуда ибн Вали «Море тайн относительно высоких качеств добродетельных людей» приводится рассказ, который непосредственно касается занимающей нас темы — военное знамя казахов — и любопытен во многих отношениях, поэтому приводим его полностью.
«В то время, как сам Абд ар-Рашид [1533–1560] правил в Яркенде на троне владычества, а сыновей назначил управлять различными областями государства, Абд ал-Латиф-султан из Аксу совершил набег на казахов, кыргызов и калмаков. Все достояние того племени он пустил по ветру грабежа и расхищения. Так как такое обращение достигло границ чрезмерности, казахи и кыргызы объединились между собой, и когда в пятый раз Абд ал-Латиф-султан нанес их объединенным силам огромный урон, они но время его возвращения пустились преследовать его во главе с Буйдаш-султаном, казахом, а нагнав, внезапно обрушились на Абд ал-Латиф-султана. После того, как он отправил в небытие некоторое число врагов, от раны, нанесенной стрелой одного из противников, погиб и он сам. И дело его выпало из рук его. Когда эта прискорбная весть дошла до Абд ар-Рашид-хана, то
Настроение его стало настолько удручающе тревожным,
Что ты сказал бы: „Весна его жизни попрана“.
Повелел он, чтоб войско выступило в путь.
Так как судьба нуждается в кровопролитии…
Короче говоря, Абд ар-Рашид-хан шел так быстро, что Буйдаш-султан находился еще в окрестностях Иссык Куля, когда передовой отряд победоносной армии хана настиг тыл его войска. Так как у Буйдаш-султана не было силы противостоять войску яркендского двора, он волей-неволей бросил все свое унаследованное имущество и достояние и обратил лицо в долину бегства.
Хан назначил своих известных эмиров преследовать войско Буйдаша, а сам также быстро направился вслед та ним. После двадцати дней стремительной погони за гем племенем — а за все это время у казахов и кыргызов нигде не нашлось удобного момента для остановки — они настигли их в местности Кильма-Каджура. Вынужденные остановиться казахи и кыргызы убрали руку от подола жизни, и враги смешались в схватке.
Словом, огонь возмущения воспылал на той земле настолько, что гумна жизни Полыней част и злодеев сгорели в той битве. И в тот же день в руки войска яркендского двора попало девять казахских знамен. Воспользовавшись своей постыдно сохраненной жизнью, Буйдаш-султан с немногочисленными остатками войска спасся благодаря быстроте ног скакуна. И с того дня у казахов исчез обычай поднимать бунчук и возвышать знамя. До сих пор их приметой служит то, что у них пет знамени и у них в обычае — формировать свое войско без всякого знамени» [МИКХ, с. 330–331].
Военный быт кочевников имел свои специфические особенности. Скотоводы-кочевники совершали свои отдаленнейшие походы на соседей-земледельцев с пастбищ обычно осенью, т. е. тогда, когда их боевые кони в теле и способны выдержать быстрые и большие перегоны, а дихкане собрали весь свой урожай. Но вот приближался День Касима (8 ноября — начало зимнего сезона по народному календарю): сбор и построение войска прекращались, ибо, как сказано в источнике, «жители степи в это время должны подумать о зимовках».
При мобилизации каждый воин обязан был выступать в поход минимум с двумя боевыми конями и со своим военным снаряжением. Легкая конница степняков-кочевников отличалась огромной подвижностью, и в любой момент в любом месте они могли сосредоточить крупные сила для нападения. К бою готовились тщательно: кормили коней, расчесывали им гривы, точили сабли и копья, проверяли луки и стрелы, готовили боевые значки. Перед битвой воины надевали на боевых коней латы, сами облачались в кольчуги, повязывали на руки одинакового цвета со своим воинским знаменем повязки, чтобы отличать своих от чужих. В назначенный час воин-знаменосец поднимал главное знамя, и армия в боевом порядке выступала навстречу врагу. Вот ряды неприятелей сблизились. С обеих сторон поднимался такой громкий клич (сурен), что земля и небо содрогались. Первыми выступали на «ристалище доблести» славные витязи, вызывая друг друга на бой. Затем с обеих сторон выступали вперед конные воины (чапкун), которые, выступив вперед, кружили, гарцевали и тем давали знак, что готовы начать бой. В конце концов два моря войск в ненависти обрушивались друг на друга, и всё живое становилось добычей для рубящих мечей и мишенью для летящих стрел.
По рассказам очевидцев, среди кочевников Дешт-и Кипчака «есть много таких, которые в случаях военных схваток не ценят жизни, не страшатся опасности, но мчатся вперед и, не раздумывая, избивают врагов, так что даже робкие при этом воодушевляются и превращаются в храбрецов» [Барбаро и Контарини, с. 146]. А вот что пишет о кочевниках Дешт-и Кипчака И. Шильтбергер, в 20-х годах XV в. оказавшийся там и некоторое время находившийся на службе у владетелей Золотой Орды:
«Между язычниками нет народа столь храброго, как обитатели Великой Татарии (т. е. Дешт-и Кипчака), и который мог бы столько переносить лишений в походах и путешествиях, как они. Сам я видел, что они, когда терпели недостаток в съестных припасах, пускали кровь у лошадей и, собравши ее, варили и ели. Подобным образом, когда нужно наскоро отправиться в путь, они берут кусок мяса и разрезают его на тонкие пласты, которые кладут под седло. Посоливши предварительно это мясо, они едят его, когда бывают голодны, воображая, что они хорошо приготовили себе пищу, так как мясо от теплоты лошади высыхает и делается мягким под седлом от езды, во время которой сок вытекает. Они прибегают к этому средству, когда у них нет времени готовить себе кушанье иначе» [Шильтбергер, с. 55].
Источники сообщают немало сведений о военном искусстве тюрко-монгольских кочевых племен и народностей. Вот несколько примеров. Если военачальники не считали разумным в данной конкретной ситуации сражаться с противником в конном строю, то воинство спешивалось по необходимости и, привязав поводья лошадей к своим поясам и пустив по врагам дождь стрел, ударами копий преграждало им путь. Если люди неприятеля напали врасплох и выстроить ряды войска было невозможно, то старались сомкнуть фланги и образовать круг, а затем, сражаясь, кружились круг в круге «по монгольскому обычаю». При нападении кочевники Дешт-и Кипчака использовали способ, который имеет особое название — тулгама (так по Бабуру) или тулгамыш (так по Абд ал-Гаффару Кирими). Обе эти формы образованы от тюркского глагола тулгамак — «окружить, обвернуть, обратить, кружить, крутить». Тулгама как способ ведения боя, соответственно, — оборот, фланкирование, нападение во фланг или в тыл противника. Бабур в своих записках характеризует способ ведения тулгама как «великое искусство в бою» кочевых узбеков Дешт-и Кипчака и подробно описывает его. Вот отрывок из описания боя Бабура с Шейбани-ханом в 1501 г. Когда ряды двух враждующих армий приблизились один к другому, пишет Бабур, край правого фланга войска Шейбани-хана обогнул мой левый фланг и зашел к нам в тыл. «Тут я повернулся к ним фронтом, и наш авангард… оказался на правой руке». «Так как наш авангард остался на правой руке, то наш фронт оказался оголенным. Люди неприятеля теперь напали на нас спереди и сзади и начали пускать стрелы». По словам Бабура, у жителей Кипчакской степи ни одного боя не бывает без тулгама. Здесь же Бабур сообщает еще о другом приеме боя кочевников Дешт-и Кипчака. Этот способ нападения заключается в следующем: беки и нукеры все вместе несутся в неистовом галопе в строну неприятеля, пускают стрелы, резко осаживают коней; отходя, скачут врассыпную, опустив поводья.
Воинская доблесть высоко ценилась, и тот, кто на поле брани больше других «рубил голов, проливал кровь», пользовался общим уважением в кочевническом государстве. За личную храбрость в сражении и за умелое руководство военными действиями присваивался почетный титул батыр (бахадур, багатур). Особо выдающиеся рубаки, многократные герои поля брани получали, как свидетельствует источник XV в., титул или прозвание толубатыр (толубахадур) — «полный богатырь», т. е. человек безмерной отваги, стойкости, силы [Барбаро, 1971, с. 146]. Как титул слово «батыр» прибавлялось к имени храбреца. Этот почетный титул мог получить за свои воинские качества любой свободный член кочевого общества, будь он рядовым воином или принцем крови. В частности, титул батыра носил, судя по личной печати, казахский хан Тауке [Международные отношения, с. 219]. Подвиги батыров прославляли степные певцы-импровизаторы — акыны.
Подведем некоторые итоги. Скотоводство было основным источником богатства и любимейшим занятием казахов. Оно было неразрывно связано с перекочевкой и перегоном скота через обширные пространства, в зависимости от времени года. Соответственно, кочевой быт был сопряжен с большими трудностями и требовал огромных усилий для сохранения и увеличения поголовья скота в условиях круглогодичного выпаса. Тем не менее казахи-кочевники были убеждены, что их жизнь лучше жизни горожан и земледельцев, запертых в тесном пространстве домов, кварталов и наделов, и это своеобразное настроение прекрасно выражено у Ибн Рузбихана, который писал в 1509 г.:
«В настоящее время они (казахи. — Т. С.) ничего не знают о радостной жизни, благоденствии и довольстве узбеков. Суровый и грубый образ жизни, который они ведут, они представляют себе основой спокойствия и досуга, а узбеков считают поселившимися в тесных владениях и домах и не имеющими достоинства. Кроме своего полного недостатков образа жизни, они не признают ничего более благородного и приятного» [Ибн Рузбихан, пер., с. 102].