Военное искусство и военное дело

Военное искусство и военное дело

Сам Скобелев принадлежал к новому поколению, но как военный практик он хорошо знал старую армию и поэтому имел право судить о ней.

«Старые порядки в армии были ужасны, ибо сверху донизу царствовал произвол вместо закона, слишком тяжело ложившийся преимущественно на солдат, – говорил он. – Эти порядки, по словам очевидцев, делали из нашей армии массу без инициативы, способную сражаться преимущественно в сомкнутом строю, между тем современные боевые условия требуют развития личной инициативы, по крайней степени, осмысленной подготовки и самостоятельных порывов. Все эти качества могут быть присущи только солдату, который чувствует себя обеспеченным на почве закона. Я уже имел честь докладывать комиссии о той важности, которую имеет неприкосновенность нынешней военной судебной системы для армии…

Командуя войсками в мирное и в военное время, к сожалению, приходится сознаться, что привычки произвола и, скажу даже, помещичьего отношения к солдату еще не искоренились и проявляются в среде многих (отсталых) офицеров еще слишком часто. Между тем лучшая и самая интеллигентная часть наших молодых офицеров, а также и солдат совсем иначе смотрит на службу и на отношения к ним начальников, чем это было несколько лет тому назад. Я считаю эту перемену большим благом для Отечества и гарантией успеха в будущих боевых столкновениях.

Реформы минувшего царствования в нравственном отношении могут быть названы слишком бесповоротными. Поэтому-то так страшно слышать заявления о необходимости возвратиться к старому, былому, как учит нас отечественная история, далеко не привлекательному. Учреждения, как бы их ни видоизменять, не могут отрешиться от своих исторических корней, и я твердо верю, что всякое колебание в армии коренных нравственных оснований великих реформ императора Александра II, олицетворяемых окружною системою, может найти сочувствие лишь в тех слоях армии, которым тяжело отвыкать от прежних помещичьих привычек».

Личность любого крупного военачальника рассматривается в нескольких плоскостях. Безусловно, на первом месте стоит его военное искусство, на втором – организаторские способности, на третьем – человеческие качества.

О причинах любой войны Скобелев рассуждал по-своему. В качестве главных он признавал экономические причины.

«Если войну начинает народ, имеющий более высокую цивилизацию, чем его противник, то, уничтожая слабого врага, он рассчитывает обогатиться за счет слабого, – говорил обычно Михаил Дмитриевич. – Так, например, были завоеваны Индия, Америка». Называя эти страны, он умалчивал о Кавказе, о Средней Азии…

«Наоборот, бедный и менее развитый народ наподдает на более цивилизованный с тем, чтобы воспользоваться его плодами или улучшить свое положение. Так поступали гунны, вандалы, татары…»

«А как же можно оценить раздел и завоевание Польши? – поинтересовался собеседник.

«Завоевание Польши вызывалось соображениями, на которые можно смотреть по-разному. Но раздел Польши я признаю братоубийством и историческим преступлением… Правда, русский народ – не повинен в том преступлении, – подумав немного, поправился Скобелев, а затем продолждал: – Не русские совершили это преступление, не они за него в ответе. Этот раздел затеяли немцы, а русские им только подыграли. Долго еще русские будут краснеть за эту печальную страницу из своей истории».

Военное искусство предполагает умение военачальника планировать и проводить войсковые операции ради достижения поставленной цели с наименьшими потерями. На практике это выражается в графических планах операций, в приказах, отданных войскам при ее подготовке и в ходе проведения, в отчетах по результатам боевых действий.

Графических планов операций, спланированных М. Д. Скобелевым и заверенных его подписью, в архивах не сохранилось. Это вовсе не означает, что их не было. Просто в то время требования к военачальнику были совсем другими: он должен был принять решение в уме и написать войскам боевой приказ (диспозицию), которая сводилась к тому, кто и где должен находиться к началу сражения. Задач войскам, как это принято в настоящее время, по рубежам и времени не ставилось, а значит, взаимодействие разнородных сил и средств не организовывалось.

Высокие организаторские способности М. Д. Скобелева не вызывают сомнения. Он мог добиться материального обеспечения операции и мобилизовать подчиненных командиров и солдат на решение поставленной боевой задачи. Это, безусловно, огромный плюс для любого военачальника. В то же время нужно понимать, что в те времена многое зависело также от личных связей, и у Скобелева они были очень сильные. Но и врагов у него было немало. Поэтому, оценивая организаторские способности Михаила Дмитриевича, необходимо знать и учитывать слишком многое, выходящее далеко за пределы прямых обязанностей военачальников.

Человеческие качества военачальника в то время измерялись его личной храбростью, отношением к офицерам и заботой о простых солдатах. Личной храбрости у М. Д. Скобелева было предостаточно, и порой она даже переходила грани разумного. Но тогда большой похвалой в характеристике командира звучали слова «лично водил, а не посылал войска в бой». С офицерами он был строг, но справедлив, не жалел для подчиненных чинов и наград, и это вызывало к нему уважение. Путь Скобелева к солдатскому сердцу лежал, прежде всего, через их желудок. Он заботился о том, чтобы солдат был сыт и одет. В бою солдат мог видеть его впереди на белом коне, и этого было достаточно для того, чтобы простой малограмотный и набожный человек слепо следовал за своим генералом.

Военное искусство основывается, прежде всего, на глубоких и всесторонних теоретических знаниях. Из воспоминаний современников следует, что Михаил Дмитриевич постоянно заботился о повышении этих знаний и требовал этого от подчиненных. В частности, в приказе, отданном им по войскам Ферганской области перед началом зимних занятий, между прочим говорилось: «Всех гг. офицеров прошу побольше читать, что до нашего дела относится».

В этом отношении и сам Михаил Дмитриевич служит лучшим примером. «Даже на войне, в Журжеве, в Бии, в Зимнице; точно так же, как в траншеях под Плевной, – Скобелев учился и читал беспрестанно. Он умел добывать военные журналы и сочинения на нескольких языках, и ни одно не выходило у него из рук без заметок на полях. Учился и читал Скобелев при самых иногда невозможных условиях: на биваках, на походе, в Бухаресте, на валах батарей под огнем, в антрактах жаркого боя. Он не расставался с книгой – и знаниями делился со всеми. Он рассказывал окружавшим его офицерам о своих выводах, идеях, советовался с ними, вступал в споры, выслушивал каждое мнение. Быть при нем значило то же, что учиться самому…»

В приказе по 4-му армейскому корпусу, отданном после лесного маневра, сказано: «Отдавая должную справедливость усердию большинства гг. офицеров 2-й бригады 30-й дивизии, я, однако, по долгу службы предостерегаю их, что современный бой требует основательного осмысленного знакомства во всем, касающимся формы строя, применения к местности и дисциплины огня, в чем сделано было много промахов. Тем тяжелее мне было видеть эти серьезные промахи, что гг. офицеры означенных полков еще недавно имели случай на опыте в бою убедиться, как нерасчетливо ныне кидаться в атаку, не подготовив ее огнем артиллерийским и ружейным с соответствующих позиций, дистанций и по должной цели».

Михаил Дмитриевич требовал от офицеров не только знаний, но и храбрости, энергии и исполнительности. Что касается личного поведения начальника и офицера в бою, их храбрости, то взгляд на это Михаила Дмитриевича лучше всего выразился тогда, когда, при его опытах переправы через Дунай в 1877 году, один новичок военного дела в дипломатическом мундире обратился к нему с вопросом:

– Неужели вы не боитесь?

– Видите ли, душенька, – отвечал Михаил Дмитриевич, – вы имеете право быть трусом, солдат – может быть трусом, офицеру, ничем не командующему, инстинкты самосохранения извинительны, ну а от ротного командира и выше трусам нет никакого оправдания… Генерал-трус, по-моему, анахронизм, и чем менее такие анахронизмы терпимы, тем лучше. Я не требую, чтобы каждый был безумно храбрым, чтобы он приходил в энтузиазм от ружейного огня. Это – глупо! Мне нужно только, чтобы всякий исполнял свою обязанность в бою.

Взгляд на значение младших начальников в бою выражен Скобелевым в следующих словах приказа: «В современном бою батальоны и роты приобрели безусловно право на самостоятельность – инициативу; значение гг. субалтерн-офицеров и унтер-офицеров, не говоря о батальонных и ротных командирах, стало слишком первенствующим. И те, и другие должны постоянно, и в военное, и в мирное время, воспитывать сознание своего боевого значения.

В бою необходимо, чтобы гг. офицеры сохранили полную энергию, самообладание и способность самостоятельно решаться при всяких обстоятельствах. Тогда пехотный фронт будет неодолим, части останутся в руках у начальника и избегнется суета и бестолковая трескотня – всегда предвестники неудачи.

Никогда, как бы тяжело ни пришлось, не следует забывать, что для успеха начальник должен водить свою часть в бой, а не посылать ее, что он и при этом должен сохранить полное самообладание – броситься в штыки вовремя, т. е. с самого близкого расстояния, дабы преждевременным разбегом не ослабить силу удара и впечатления».

М. Д. Скобелев требовал от своих подчиненных, чтобы к данному им делу и боевым задачам они относились с полным напряжением своих сил, отдаваясь ему всецело. Он требовал от подчиненных дела, прежде всего дела, только степень усердия и способности к боевой деятельности служила для него мерилом для оценки, наград и повышений. Человеку способному и дельному он прощал многое и никогда не забывал отдать должное своим подчиненным как от себя, так и высказать их заслуги перед высшим начальством. Поэтому все достойные офицеры считали за особенное счастье служить под его начальством и по первому его слову всегда были готовы ринуться на самые опасные и рискованные предприятия, не останавливаясь ни перед чем. Личный пример генерала, его отвага и деятельность неутомимая много способствовали этому.

«Скобелев возьмет все, что есть у подчиненного, и даже больше и заставит его идти вперед, совершенствоваться, работать над собою».

Михаил Дмитриевич никогда не смешивал дружбу со службой. «Товарищ в антрактах, на биваках, в редкие периоды отдыха – он во время дела являлся суровым и требовательным до крайности. Тут уже ничему не было оправдания… Не было своих, не было и чужих. Или нет, виноват, своим – первая пуля в лоб, самая труднейшая задача, самые тяжкие лишения. «Кто хочет со мной – будь на все готов».

Удивлялись, что М. Д. дружился с каждым офицером. Еще бы. Прапорщик, по-товарищески пивший вино за одним столом с ним, – на другой день умирал по его приказанию, подавая первый пример своим солдатам. Дружба Скобелева давала не права, а обязанности. Друг Скобелева должен был следовать во всем его примеру. Там, где постороннего извиняли и миловали, – другу не было ни оправдания, ни прощения».

В частной жизни Скобелев умел быть юношей с юношами. Он умел понимать шутку и первый смеялся ей. Даже остроумные выходки на его счет нравились ему. Совсем не было следа тупоумного богдыханства, которое замечалось в различных китайских идолах того времени… «Здесь все товарищи», – говорил он за столом – и, действительно, чувствовался во всем дух близкого боевого товарищества, что-то задушевное, искреннее, совсем чуждое низкопоклонства и стеснений. К нему иногда являлись старые товарищи – остановившиеся на лестнице производства на каком-нибудь штабс-капитанстве…

– Он с нами, – говорил один из них, – встречался, точно вчера была наша последняя пирушка… Я было вытянул руки по швам… А он «ну, здравствуй…». И опять на «ты».

Разумеется, все это – до службы. Во время службы редко кто бывал требовательнее его. А строже нельзя было быть. В этом случае глубоко ошибались те, которые воображали, что короткость с генералом допускает ту же бесцеремонность и на службе.

Тут он иногда становился жесток. Своим он не прощал служебных упущений. (…)

М. Д. Скобелев большое внимание уделял воспитанию войск.

«Не формы, – говорил Скобелев, – а дух войск, не книжный расчет, а гений, не поспешное мирное обучение, а война – вот что формирует и армию и вождей». Он остался верен этому взгляду до конца, стараясь всегда развить в солдате отвагу, преданность делу, находчивость, самоотвержение.

Только человек, у которого развито сознание собственного достоинства, может сознательно нести во имя Отечества те жертвы и трудности, которые требует от солдата война, только такой человек как на войне, так и во время мира будет постоянно на высоте требований от современного солдата цивилизованного государства.

Говоря об отношении Скобелева к солдатам, нельзя упустить того, с какою настойчивостью развивал он в них чувство собственного достоинства. Он в этом отношении гордился ими – и было действительно чем гордиться. Раз как-то на глазах Скобелева один из командиров ударил солдата.

– Я бы вас просил этого в моем отряде не делать… Теперь я ограничиваюсь строгим выговором – в другой раз должен буду принять иные меры.

Командир стал было оправдываться, сослался на дисциплину, на глупость солдата, на необходимость зуботычин.

– Дисциплина должна быть железною. В этом нет никакого сомнения, но достигается это нравственным авторитетом начальника, а не бойней… Срам, полковник, срам! Солдат должен гордиться тем, что он защищает свою Родину, а вы этого защитника как лакея бьете… Гадко… Нынче и лакеев не бьют… А что касается до глупости солдата – то вы их плохо знаете… Я очень многим обязан здравому смыслу солдат. Нужно только уметь прислушиваться к ним…

Скобелев признавал и проповедовал все важное значение исполнительности на войне и всячески развивал ее в своих подчиненных.

«Вверенная мне дивизия сего числа, – пишет Скобелев в приказе по 16-й дивизии, – выступила против приказа часом позже; не входя в разбирательство причин подобного равнодушного отношения к делам службы, я на первый раз ограничиваюсь строгим выговором всем начальникам частей и прошу их на будущее время избавить меня от печальной необходимости напоминать им о значении исполнительности на войне.

Молодцам-стрелкам 3 и 4 стрелковых бригад мое искреннее и душевное спасибо. Приказ этот прочесть во всех ротах».

«Мы все должны помнить, – читаем в другом приказе, – что на взаимной помощи зиждется победа, а потому в бою, когда кровью добывается успех и слава, нельзя быть зевакой никому.

Обрушится ли враг на одну часть, соседи должны броситься ей на выручку, не ожидая приказаний, присоединив, где возможно, к действиям взятия и обход противника, опять по собственной инициативе, соображаясь лишь с общею целью боя, средствами и обстоятельствами.

Не могу не выразить желания, что на будущее время необходимо добиваться на маневрах более взаимной помощи войск разных родов оружия, а также более знакомства пехоты и ее артиллерии с кавалерией и обратно».

Добиться в бою взаимной выручки частей и родов оружия только напоминанием об этом – нельзя; это достигается воспитанием мирного времени. «Куначество» является могущественным к тому средством. Скобелев старался всячески поддержать этот обычай в своих войсках. Это видно из следующего приказа:

«Сего числа вступал в г. Сливно 61 пех. Владимирский полк; его, совершенно по собственному внушению, угощал у земства 3 батальон 117 Ярославского полка, по русскому обычаю, товарищеской чаркой.

Я был глубоко тронут, услыхав, что первая чарка была выпита владимирцами за здоровье храброй, братской 30 пех. дивизии, кавалерии и артиллерии корпуса.

Да послужит товарищеское, братское внимание ярославцев к владимирцам примером для прочих частей корпуса.

В боевом куначестве частей следует искать главный залог побед. Им славилась старая кавказская армия, которая служила и будет служить доблестным для нас примером. Кавказские предания куначества частей, перенесенные на новую почву, привились и в туркестанском военном округе, способствуя и там братскому соревнованию между частями на пользу и славу Отечества, тем обеспечивая во всех частях войск уверенность в выручке своих перед неприятелем во что бы то ни стало, часто даже не ожидая приказаний.

Обращаю внимание гг. начальников частей на всю важность для боевой доблести 4-го армейского корпуса воспитания всех частей, от роты, эскадрона, батареи до дивизии и артиллерийской бригады, в духе неразрывной боевой связи, уважения друг к другу и готовности, в решительные минуты, всем пожертвовать для товарищей.

Я с своей стороны выражаю уверенность, что в частях корпуса сохраняются те основы боевого братства куначества, которые создались в кровные, славные дни испытания 1877—78 годов.

Я бы желал, чтобы сегодняшний пример не прошел даром и на будущее время части не пропускали друг друга незамеченными, а оказывали бы товарищеское внимание, в какой бы форме оно ни выражалось, причем желательно, чтобы роты соответствующих номеров приветствовали друг друга.

Приказ этот прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, парках и командах».

Требования от солдата на походе выражены в следующих словах приказа: «На походе самовольно отсталых я не допускаю. Солдат может отстать или по приказанию начальника, или по болезни, как в том, так и другом случае не без ведома ротных, сотенных, эскадронных и полубатарейных командиров, которые всегда должны иметь в памяти подробные расходы людей вверенных им частей.

Со всех самовольно отсталых строго взыскивать.

На походе особенно избегать людям без крайней необходимости мочить ноги».

Начальник, допускающий в своих войсках грабеж, насилие над жителями и пленными, кладет самые пагубные основы для нравственного разложения войск и залог их верного поражения неприятелем.

Рядом приказов и наставлений Скобелев борется с проявлением малейших зародышей названных язв.

Приведем некоторые из них:

«1) Приказ по авангарду действующей армии 10 января 1878 г. № 12. «Поздравляю вверенные мне храбрые войска с занятием второй столицы Турции. Вашей выносливостью, терпением, храбростью приобретен этот успех.

Великий князь главнокомандующий приказал мне благодарить всех. Порадовали вы … всю Россию.

Отдавая вам должную справедливость, не могу, однако, вам не высказать, что за последние дни я заметил некоторую распущенность. На вчерашнем переходе из Хаскиоя было слишком много отсталых; я даже заметил некоторых из нижних чинов, которые, забывая честь мундира, оставляли ряды с целью грабежа.

Обращаюсь ко всем начальникам частей, ко всем господам офицерам, ко всем честным солдатам вверенных мне доблестных войск и напоминаю им, что на вас, счастливцев, авангард действующей армии, обращены взоры всей России, всего мира…

Сохраним во всей чистоте славу русского имени и славу полков, поддержанную в эту войну ценою крови.

Предупреждаю все чины вверенного мне отряда, что за всякую самовольную отлучку от частей, не говоря уже о мародерстве, пьянстве и преступлениях, предусмотренных законами военного времени, виновные будут преданы полевому суду». (…)

Из этой концовки следует, что вопросы воинской дисциплины рассматривались М. Д. Скобелевым как важнейшая составная часть не только военного дела, но и военного искусства. Он считал, что каждый подчиненный должен беспрекословно выполнять приказы своего командира, а командир должен строго следить за дисциплиной подчиненных. Так, вступая в командование войсками, действующими в Закаспийской области, генерал Скобелев писал: «…считаю священным долгом напомнить доблестным войскам, ныне мне вверенным, что основанием боевой годности войска служит строгая служебная исполнительность, дисциплина. Дисциплина, в полном значении этого слова, быть там не может, где начальники позволяют себе относиться к полученным им приказаниям небрежно. Это должно отзываться на отношении нижних чинов к долгу службы. Строгий порядок в лагере, на биваках, строгое исполнение всех, даже мелочных требований службы, служит лучшим ручательством боевой годности части…»

Требуя безусловной исполнительности – раз приказание или задача дана вполне определенно, Скобелев допускал, даже настаивал, чтобы исполнитель «рассуждал» в пределах данной и необходимой ему свободы. В следующих словах приказа, отданного по поводу одного маневра, выразилось это требование: «Начальник авангардной позиции, с прибытием моим в вверенный ему участок, перестал почему-то заниматься своим делом, забыв, что главная его задача – распоряжаться по обороне позиции самостоятельно, а не прислушиваться к мнению присутствующего начальства. Вследствие сего упущены были им из виду весьма важные приказания и т. д. …»

Польза дела требует не раболепного исполнения желаний начальника, не бессмысленного потворства им, а освещения обстановки в форме докладов-советов, конечно, тогда еще, пока начальник не пришел к определенному решению, передаваемому категорически. Однажды, при обсуждении какого-то вопроса кто-то из подчиненных сказал Михаилу Дмитриевичу:

– Я по дисциплине не смею возражать вам.

– Какая дисциплина. Теперь не служба… Обыкновенно недостаток знаний и скудоумие прикрываются в таких случаях дисциплиной…

Он терпеть не мог людей, которые во всем безусловно с ним соглашались.

– Ничего-то своего нет. Что ему скажешь – то для него свято. Это зеркала какие-то.

– Как зеркала?

– А так… Кто в него смотрится, тот в нем и отражается.

Еще больше оскорблялся он, если это согласие являлось результатом холопства.

– Могу ли я с вами не соглашаться, – заметил раз как-то майор. – Вы генерал-лейтенант!

– Ну так что ж.

– Вы меня можете под арест.

– Вот потому-то на вас и ездят, что у вас не хватает смелости даже на это.

«У нас всякого оседлать можно, – говорил Скобелев. – Да еще как оседлать. Сесть на него и ноги свесить. Потому что своего за душой ничего, мотается во все стороны… Добродушие или дряблость – не разберешь. По-моему, дряблость. Из какой-то мокрой и слизкой тряпки эти люди сделаны. Все пассивно, косно. По инерции как-то: толкнешь – идут, остановишь – стоят…»

Истинная дисциплина заключается не в форме, а в духе. Особенно русскому солдату ничто так не противно, как вечная формалистика, натянутость. Скобелев это отлично понимал и, где только возможно, старался избавить солдат от излишней формалистики; так, например, под Плевной, при обходе им траншей, хотя бы и в период прекращения перестрелки, солдатам приказано было не вставать.

М. Д. Скобелев практически прославился своим отношением к нижним чинам (рядовым солдатам и младшим командирам). Он вполне справедливо считал, что задачи, возлагаемые начальником на войска, его приказания будут ими исполняться от всей души тогда, когда они доверяют тому, кто повелевает ими. «Верьте мне, ребята, как я вам верю, и тогда скоро мы опять во славу русского народа заработаем спасибо Отечества».

Осмысленность требований, справедливость и забота о солдате – основания, на которых зиждется это доверие. Михаил Дмитриевич писал: «Прошу всех гг. офицеров вверенных мне храбрых войск проникнуться убеждением, что неустанная заботливость о солдате, любовь к нему, делом доказанная, лучший залог к победе».

Таким отношением вне боя и в мирное время внушает начальник доверие и любовь к себе. Но как достигнуть этого в военное, когда многие и в будущих войнах будут поставлены в необходимость вступать на театр военных действий не со своими войсками, когда придется иногда принимать их пред самым боем, когда придется закреплять связь войск с начальником отряда на самом театре военных действий? Кроме общего доверия и уважения подчиненных, для действительно боевого начальника необходимо еще боевое доверие. Это последнее слагается из примеров личной храбрости начальника и его умения водить войска к победе…

Скобелев пользовался всяким удобным случаем, чтобы благодарить войска за их труды. Приказов и рассказов об этом мы найдем множество. Приведем некоторые примеры. Когда главнокомандующий посетил отряд Скобелева на Зеленых горах под Плевною, то Скобелев отдал следующий приказ: «Третьего дня его высочество главнокомандующий изволил меня посетить, подробно расспрашивал о вверенной мне дивизии, с которою его высочество связан воспоминаниями бессмертной обороны Севастополя и сражения 24 октября 1855 года. Приписываю высокую, оказанную мне главнокомандующим честь молодецкой службе войск 16-й пехотной дивизии и выражаю убеждение, что счастливцам, кои будут достойны командовать в боях этою славною дивизиею, всегда будет присуще почетное место в рядах армии».

При вступлении в Адрианополь Михаил Дмитриевич пишет: «Поздравляю вверенные мне храбрые войска с занятием второй столицы Турции. Вашею выносливостью, терпением, храбростью приобретен этот успех. Великий князь главнокомандующий приказал мне благодарить всех. Порадовали вы … всю Россию».

При утверждении Скобелева командиром 4-го армейского корпуса был отдан такой приказ:

«Его императорскому величеству угодно было утвердить меня в звании командира 4-го армейского корпуса.

Более года тому назад судьба соединила меня с вами.

Я научился вас уважать и в кровавые дни плевненских испытаний, и посреди победных кликов от Балкан до Царь-града, и в продолжительное, многострадальное стояние ваше ввиду Св. Софии.

Везде проявили вы примеры той непоколебимой стойкости и того строгого исполнения долга, которые всегда составляли дорогое достояние нашей армии, созидая и в Европе, и в Азии русскую славу на страх и на зависть врагам…»

Подобные приказы привязывают солдат к начальнику и поднимают их дух.

Оценивая заслуги одной части, благодаря ее при удобном случае, мы внушаем и другим уверенность, что и их труды не останутся без внимания. У Скобелева встречаем множество приказов в этом направлении. Приводим приказ, отданный по случаю возвращения Туркестанского отряда из Закаспийского края в Амударьинский отдел:

«После неимоверных трудностей почти неисполнимого перехода Туркестанский отряд вошел в пределы Ахал-Текинского оазиса в полной боевой готовности и перед открытием военных действий вступил в состав вверенных мне войск.

В наступательном движении к Геок-Тепе и далее к Асхабаду, а также в боях вокруг Геок-Тепе при осаде и штурме этой крепости, быстро сроднившись сердцем с боевыми товарищами-кавказцами, туркестанцы на деле показали, что они те же молодцы, какими я их знал во время моей службы в Средней Азии.

После первых боев с неприятелем я узнал родной фронт, узнал те боевые сноровки, тот порядок, какие привык видеть: под Хивою, Махрамом, Наманганом, Андижаном, Балыкчами и на снежных вершинах Памира.

В трудный день 12 января горсть удалых туркестанских войск вновь вписала славную страницу в скрижали наших среднеазиатских войн.

Расставаясь ныне с дорогими сердцу туркестанскими войсками, благословляю их в дальний и небезопасный путь. Уверен, что и грозная пустыня им опять окажется по плечу.

Благодарю всех гг. офицеров и нижних чинов за честное исполнение долга присяги и службы. Благодарю в особенности начальника Туркестанского отряда полковника Куропаткина. С ним судьба породнила меня боевым братством со штурма Андижана, в траншеях Плевны, на вершинах Балканских гор и ныне в дни тяжелых боев под Геок-Тепе».

Когда Скобелева благодарили за одержанные победы или вручали ему очередную награду, он, как правило, при удобном случае говорил солдатам:

– Я вам, братцы, обязан! Это вы все сделали… Мне за вас дали мои кресты!..

Скобелев любил солдата и в своей заботливости о нем проявлял эту любовь. Его дивизия, когда он ею командовал, всегда была одета, обута и сыта при самой невозможной обстановке. В этом случае он не останавливался ни перед чем. После упорного боя он, немного отдохнув, уже был на ногах. Зачем? Чтобы обойти солдатские котлы и узнать, что в них варится. Никто с такою ненавистью не преследовал хищников, заставлявших голодать и холодать солдата, как он. Скобелев в этом отношении не верил ничему. Ему нужно было самому, собственными глазами, убедиться, что в котомке у солдата есть полтора фунта мяса, что хлеба у него вволю… Во время Плевненского сидения солдаты постоянно у него даже чай пили. То и дело при встрече с солдатом он останавливал его.

– Пил чай сегодня?

– Точно так, ваше-ство.

– И утром, и вечером?

– Так точно.

– А водку тебе давали?.. Мяса получил сколько надо?

И горе было ротному командиру, если на такие вопросы следовали отрицательные ответы. В таких случаях Михаил Дмитриевич не знал милости, не находил оправданий.

Не успевал отряд остановиться где-нибудь на два дня, на три, как уже рылись землянки для бань, а наутро солдаты мылись в них. Он ухитрился у себя в траншеях устроить баню, как ухитрился там же поставить хор музыки… Зимою части отряда на свои средства он купил полушубки.

Солдат любит и ценит милостивое отношение к нему, умелый разговор, шутка начальника для него награда. Этим можно добиться от солдата многого.

«Все время после занятия Зеленых гор, вплоть до падения Плевны, Скобелев дружился и, как говорят, на короткую ногу сходился с своими солдатами. В этом не было заискивания популярности, нет. Его органическая потребность тянула его к солдату, он хотел изучить его до самых изгибов его преданного сердца. Он не ограничивался бивуаками и траншеями. Сколько раз видели Скобелева, следующего пешком с партиями резервных солдат, идущих на пополнение таявших под Плевной полков. Бывало едет он верхом… Слякоть внизу – снег сверху… Холодно… Небо в тучах… Впереди на белом мареве показываются серые фигуры солдат, совсем оловянных от голодовки, дурной погоды и устали.

– Здравствуйте, кормильцы! Ну-ка, казак, возьми коня.

Скобелев сходит с седла и присоединяется к «хребтам». Начинается беседа. Солдаты сначала мнутся и стесняются, потом генералу удается их расшевелить, и, беседуя совершенно сердечно, они добираются до позиций. В конце концов, каждый такой солдат, попадая в свой батальон, несет вместе с тем и весть о доступности «белого генерала», о любви его к этой серой, невидной, но упорной, сильной массе. Войска таким образом, еще не зная Скобелева, уже начинают платить за любовь любовью.

Или, бывало, едет он – навстречу партия молодых солдат.

– Здравствуйте, ребята!

– Здравия желаем, ваше-ство…

– Эко молодцы какие! Совсем орлы… Только что из России?..

– Точно так, ваше-ство.

– Жаль, что не ко мне вы!.. Тебя как зовут? – останавливается он перед каким-нибудь курносым парнем. Тот отвечает. – В первом деле верно Георгия получишь? А? Получишь Георгия?

– Получу, ваше-ство!..

– Ну, вот… Видимое дело, молодец… Хочешь ко мне?

– Хочу!..

– Запишите его фамилию… Я его к себе в отряд.

И длится беседа… С каждым переговорит он, каждому скажет что-нибудь искреннее, приятное.

«Со Скобелевым и умирать весело! – говорили солдаты. – Он всякую нужду твою видит и знает…»

Скобелев всегда готов был принять к сведению разумное мнение даже и простого солдата.

Говоря об осаде Геок-Тепе, Михаил Дмитриевич между прочим рассказывал следующий факт:

«Текинцы во время своих ночных нападений взбирались на бруствера моих траншей и, находясь таким образом над головами моих стрелков, стоявших во рвах, рубили их сверху, причем не было никакой возможности защищать их; однажды вечером, обходя аванпосты, я услышал, как один солдат говорил своему товарищу: «Генерал напрасно ставит нас ночью во рвы, так как текинцы взбираются ночью на брустверы и рубят нас в то время, когда мы не можем защищаться; если бы он ставил нас шагов на 10 назад, так текинцам пришлось бы спускаться в траншеи, где мы бы могли безопасно рубиться». Это было откровением для меня, – говорил Скобелев. – Был отдан приказ, и на следующее утро сотни неприятеля лежали во рвах. Солдат, подавший эту блестящую мысль, был награжден Георгиевским крестом».

Современник пишет: «Солдаты очень любили и боготворили своего корпусного командира, т. е. Скобелева, за его ласку и веселый нрав. И действительно, Скобелев почти никогда не пропускал без расспросов встречавшегося на пути солдата своего отряда. Встретив какого-нибудь солдатика и поздоровавшись с ним, Скобелев часто вступал с ним в беседу, расспрашивал его о том, что у них делается, как их кормят; спросит его про семью, давно ли получал письма с родины и проч. И странно: в то время, когда обыкновенно в таких случаях у солдатика, что называется, душа уходит в пятки и от него кроме автоматических «никак нет» и «точно так» не добьешься, то со Скобелевым, напротив, солдат чувствовал себя совершенно свободно, легко; точно это не генерал, не командир корпуса, а обыкновенный свой ротный и притом любимый сердцем, и скорее товарищ, чем начальник».

М. Д. Скобелев делал все возможное для поддержания высокого морально-боевого духа во вверенных ему войсках. Он следил за формой одежды подчиненных, за качеством полковых духовых оркестров, за умением подразделений достойно представить себя в различных ситуациях.

В частности, в приказе по 4-му армейскому корпусу мы находим:

«На марше к р. Друти в двух полках некоторые роты показались мне не в том молодецком виде, в котором я привык их видеть: недоставало той маршевой сноровки, того богатырского вида, которым справедливо могли гордиться эти полки во время марша от Шейнова к Константинополю.

Зная, как всем нам дорога и прошедшая, и будущая слава войск корпуса, я не сомневаюсь в том, что нижеследующий сердечный совет моего боевого опыта будет принят с должным вниманием.

Вышеупомянутые случаи произошли, на мой взгляд, оттого, что по недосмотру гг. начальствующих лиц люди не вовремя опустились, раскисли…

Известно, что на войне нравственный элемент относится к физическому, как 3:1.

Вследствие этого внимание гг. офицеров должно быть обращено на поддержание нравственного элемента в части, этого трудно объяснимого понятия, называемого духом части, как на походе, так и в бою.

Трудно дать указание, как подметить, в каком настроении часть в данную минуту.

Это как все на войне, зависит от обстоятельств, ибо на войне только обстоятельства сила.

Несомненно, раз офицер подметил, что пульс части бьется слабее, он обязан принять меры и во что бы то ни стало восстановить дух части.

Какие средства он подыщет? Это дело каждый молодец решает на свой образец.

Насколько я понимаю, в русской армии для этого можно опираться или на сердце, или на дисциплину в строгом ее проявлении. Иногда на то и другое вместе.

Мы видим в подобную минуту Суворова, который велит рыть себе могилу на Альпах. Но Суворов имел за собою Измаильских ветеранов и был, главное, Суворов. В настоящее время, т. е. при коротких сроках службы, еще более, нежели прежде, приходится иногда на походе и в бою существенно опираться на всю строгость уставных форм и быть до крайности требовательным; однако же требовательным может быть только тот, кто сам подает пример исполнения долга. Во всяком случае, влияние на нравственную сторону лиц и частей в военном деле должно стоять на первом плане.

Из моей служебной практики и лично мною виденного могу гг. офицерам сообщить следующее:

1) В 1873 г. авангард Мангышлакского отряда, выступив с колодцев Карашек, имел двухдневный запас воды. По причине слишком большой глубины колодцев он не мог поить на колодцах Кынырь, в 40 верстах от колодца Карашек, и вынужден был в течение ночи идти еще на другие колодцы в 40 верстах от Кынырь, где вода тоже оказалась на слишком большой глубине. Под зноем палящего солнца следующего дня пришлось запас воды отдать артиллерийским лошадям. Последние 10 верст до колодцев Ак-Мечеть пехоту, которая легла в полном изнеможении от зноя, усталости и жажды, пришлось поднять насильно с помощью казаков и затем дотащить до колодцев Ак-Мечеть, прибегнув к церемониальному маршу с барабанным боем.

2) 18 июля 1877 года под Плевною один из батальонов нашей пехоты был приведен в порядок производством ученья ружейных приемов. Когда неприятель находился не далее 45 шагов, батальон держал на караул. Турки не выдержали и повернули.

3) На штурме Ловчи одному из батальонов вследствие случившейся, всегда в бою возможной, паники произведено было перед турецким редутом ученье ружейных приемов.

Словом, не поблажкою, не попущением беспорядка на марше и в бою достигается та нравственная напряженность, которая служит залогом победы, а железною твердостью и главное: умением начальника вовремя произвести внезапное впечатление на нервы части.

Средством к этому можно назвать: молодецкое слово молодца, музыку, песни и, наконец, поддержание уставного порядка, хотя бы ценою крови, но без предварительного пиления, ненавистного русскому солдату».

Таким образом, говоря о военном искусстве М. Д. Скобелева, нужно суммировать весь комплекс тех мероприятий, которые он проводил ради достижения победы в бою, начиная от повышения своих профессиональных знаний и заканчивая состоянием формы одежды солдат. Он жил в войсках и заботился о всех сторонах их жизни и быта. Он водил войска в бой и добивался побед. Уже этого достаточно для того, чтобы поставить генерала Скобелева в ряды крупнейших военачальников своего времени и детально изучать его военное наследие.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.