Праславяне в Поволжье

Праславяне в Поволжье

Три этнических блока в течение длительного времени определяют культурную палитру Поволжья, три блока, создавших здесь многообразное единство экологически обусловленных хозяйственно-культурных типов. Их симбиотическая связь и, в то же время, разнообразие цивилизационных устремлений в немалой степени были предопределены направленностью великого водного пути, теми возможностями, которые открывались и диктовались связующей ролью водной трассы. Эти три главных этнических массива — финно-угорский, тюркский и славянский. Иногда их слияние в бассейне Волги трактуется как относительно недавнее явление, результат исторических событий последнего полутысячелетия. Иногда, напротив, неправомерно преувеличиваются временные и территориальные параметры распространения той или иной этнической группы. Теперь возможно изложить здесь новые выводы о начальном этапе формирования нынешнего поволжского триединства.

Шел 119 г. х. или 737 г. от P. X. Наместник Кавказа и Джазиры, омейад Марван ибн Мухаммад, окончательно завершивший подчинение Халифату Закавказья, готовился к большой войне с хазарами. В покоренной Грузии наместника прозвали Мурван Кру «Марван Глухой», так как, по мнению грузин, он не считался с голосом разума и отличался невероятной дерзостью своих замыслов и действий. Армянские нахарары во главе с Ашотом Багратуни присоединились к стодвадцатитысячной сирийской армии Марвана. Вслед за армянами в армию Марвана влились отряды «царей гор», т. е. ополчение северокавказских племен. Двумя отрядами армия формировала горные проходы, вышла на плоскость и штурмом взяла крупнейший хазарский город Самандар.

Дальнейшие перипетии похода относительно подробно изложены арабским историком начала X в. Ибн Асамом ал-Куфи и менее подробно у ат-Табари, ал-Балазури и ал-Йакуби. Разделы об арабско-хазарской войне 119 г. из сочинения ал-Куфи были впервые опубликованы А. З. В. Тоганом в 1939 г. и А. Н. Куратом в 1949 г. [Togan, с. 296–298; Kurat, с. 258]. Согласно ал-Куфи, главной целью Марвана было принуждение хакана к принятию ислама, т. е. окончательное решение «хазарской проблемы» в контексте борьбы трех держав — Византии, Халифата и Хазарии — за Кавказ и Малую Азию. Поэтому, не удовлетворившись богатой добычей в Самандре, Марван повел войско в дальний поход к ставке хакана, городу ал-Байда, т. е. «Белому», и осадил его. По мнению Тогана, ал-Байда тождествен позднейшей столице хазар, Итилю, но скорее речь идет о другой хазарской ставке, Сарыгшине, как это уже предположили И. Маркварт и В. Ф. Минорский [Minorsky, с. 452–454]. Дело в том, что в языках булгарской группы слово сары/сарыг означало белый цвет и арабы просто калькировали название хаканской ставки. Согласно позднейшим источникам, Сарыгшин был расположен в степи.

Вот что пишет ал-Куфи о дальнейших событиях: «Хакан бежал от Марвана и достиг гор. И упорно продвигался Марван с мусульманским [войском] по стране хазар, пока не прошел с ним [по этой стране] и не оставил [ее] позади. Потом он напал на славян (ас-сакалиба) и на соседних с ними неверных разного рода и захватил в плен из них двадцать тысяч семей. Затем подошел он к реке славян (нахр ассакалиба) и стал лагерем». Марван приказал одному из своих военачальников сразиться с выступившим против арабов хазарским войском, возглавляемым полководцем Хазар-тарханом. Этот военачальник, ал-Каусар б. ал-Асвад ал-Анбари, во главе сорока тысяч всадников ночью переправился через реку, внезапно напал на хазар и разгромил их. После поражения хакан отправил в Марвану послов с просьбой о мире, причем посол в ходе переговоров упомянул о хазарах и славянах, убитых и взятых в плен арабами.

После того как арабское войско подошло к ал-Байда, хакан бежал в сторону гор. А. З. В. Тоган считает, что Ибн Асам в данном случае имел в виду Общий Сырт, т. к. путь на юг, к Кавказу, был отрезан арабами. Других гор, по его мнению, поблизости не имеется. Такое толкование текста понадобилось А. З. В. Тогану для доказательства его гипотезы, согласно которой сакалиба — не славяне, а «тюркско-финская помесь» [Togan, с. 296]. Какие именно горы, по мнению арабских и персидских географов, окружали хазарские города, можно ясно понять из сообщения анонимного автора «Худуд ал-Алам» (X в.) и карты ал-Идриси (XII в.). По «Худуд ал-Алам», горы опоясывают страну хазар от земель хазарских печенегов, кочевавших в Приазовье. В разделе о хазарских печенегах эти горы названы «горами хазар». На современной карте им соответствуют Ергени. По карте ал-Идриси, «земля хазар» с востока ограничена Итилем (Волгой), а с юга, запада и северо-запада — Хазарским (Каспийским) морем и полукольцом гор (Кавказ, Ставропольская возвышенность, Ергени, Приволжская возвышенность) [Minorsky, с. 160; Miller, I, taf. 5].

Следующий этап, отмечающий в рассказе Ибн А’сама продвижение арабов, — «река славян», упоминаемая также Ибн Хордадбехом. Т. Левицкий убедительно показал, что «рекой славян» Ибн Хордад-бех назвал Итиль (Волгу), которая, как пишет Ибн Хордадбех в другом месте своего сочинения, вытекает «из земель славян». А. З. В. Тоган также приходит к выводу, что «река славян», упомянутая Ибн Асамом, может быть только Волгой [Togan, с. 296; Lewicki, с. 76–77; 133–134]. Следовательно, преследуя кагана, бежавшего в сторону гор, арабское войско в то же самое время подошло к Волге.

Местом в «земле хазар», где горы сближаются с рекой, является район севернее излучины Волги. Там, по карте ал-Идриси, был расположен хазарский город Хамлидж, в котором, согласно сообщениям Ибн Хордадбеха и ал-Масуди, находилось большое хазарское войско, взимавшее пошлину с купцов и закрывавшее путь по Волге для врагов. В этом месте отряд ал-Каусара переправился через реку и на восточном берегу разгромил хазарское войско. Сам Марван через реку не переправлялся. Но, двигаясь на север от ал-Байда в сторону гор, Марван покинул пределы Хазарии, напал на поселения ас-сакалиба, т. е. славян и их иноплеменных соседей, угнал в полон 20 тыс. семей. Речь идет не о сплошном славянском населении в районе боевых действий, не о 20 тыс. славянских семей (так у ал-Балазури), а о славянских поселениях, вкрапленных в разноплеменной массив севернее пределов Хазарии.

Эти выводы опубликованы еще в 1964 г. [Кляшторный, 1964а, с. 16–18]. Однако они были поставлены под сомнение только на одном основании — археологически ранние славяне ни в Среднем, ни тем более в Нижнем Поволжье не были тогда выявлены, а точнее, не были опознаны. Прошло два десятилетия и археологическая ситуация здесь существенно изменилась. Получила вполне определенную этническую атрибуцию открытая еще в 1953–1954 гг. казанскими археологами Н. Ф. Калининым и А. X. Халиковым так называемая именьковская культура. После раскопок В. Ф. Генингом в 1956–1957 гг. именьковского могильника у с. Рождествено выявился характерный для этой культуры обряд трупосожжения, и возникла длительная дискуссия об этнической принадлежности именьковцев. Значительный вклад в дальнейшие исследования внес П. Н. Старостин, опубликовавший в 1967 г. свод памятников этой культуры [Старостин]. После раскопок больших именьковских некрополей в 70–80-х годах и нескольких поселений в Ульяновской и Куйбышевской областях был, наконец, накоплен достаточный материал для уверенных выводов.

Именьковская культура IV–VIII вв. создана племенами, основу хозяйства которых составляло пашенное земледелие, до того в Среднем Поволжье не практиковавшееся, земледелие с очень широким набором зерновых культур. Оказалось, как это впервые показала самарский археолог Г. И. Матвеева, что именьковская культура генетически связана с праславянской зарубинецкой культурой Верхнего и Среднего Приднестровья (конец I тыс. до н. э. — начало I тыс. до н. э.) и ее вариантом — пшеворской культурой. По солидно аргументированному выводу Г. И. Матвеевой, поддержанному и развитому крупнейшим археологом славяноведом В. В. Седовым, племена именьковской культуры создали в Среднем Поволжье мощный пласт славянского земледельческого населения. Сейчас здесь известно более 600 памятников именьковской культуры, из которых исследованы в разной степени лишь несколько десятков. На рубеже VII–VIII вв. часть именьковцев ушла на запад, в Среднее Приднестровье. Между тем и Г. И. Матвеева, и В. В. Седов не сомневаются, что более широкие раскопки именьковских поселений позволят выявить материалы VIII–IX вв. [Смирнова, Скарбовенко; Седов].

Немаловажное значение для атрибуции языковой принадлежности «именьковцев» имеют выводы лингвистов. Ими установлено, что в финно-угорских языках Поволжья и Приуралья (удмуртском, коми, марийском, мордовском) ряд терминов, связанных с земледелием («рожь», «участок земли», «пахотная земля»), были заимствованы из языка балто-славянского круга не позднее середины I тыс. н. э. Но именно с именьковской культурой связано в ту эпоху распространение в Среднем Поволжье прогрессивных форм земледелия и новых зерновых культур, в частности ржи. Таким образом, есть основания полагать, что создатели именьковской культуры говорили на языке (языках) праславянского круга [Napolskich].

Теперь вопрос о несоответствии сведений письменных источников археологическим материалом снят. Более того, сняты и те сомнения, которые высказывались относительно этнической семантики термина ас-сакалиба в сообщениях арабских авторов о походе Марвана. В их повествованиях речь идет о масштабном историческом событии — первом и единственном вторжении войск Халифата не только в глубинные волжские земли Хазарии, но и на территории к северу от владений хакана, в Среднее Поволжье, где они нападали на поселения славян и других племен, захватывали в полон и переселяли массу полонян в пределы Халифата и, возможно, побуждали к бегству и уходу с насиженных мест немалое число людей.

Вместе с тем, речь идет также о важнейшем историографическом факте — первой письменной фиксации славянского населения в Среднем и Нижнем Поволжье, первой фиксации сосуществования на этой территории этнически смешанного населения, включающего в себя и значительный славянский массив.

В начале X в. Ибн Фадлан сообщает читателям его рисаля, как титулует себя владетель Болгарии, носивший хорошее древнетюркское имя Эльалмыш. В наиболее полной форме титула, зафиксированной Ибн Фадланом и несомненно восходящей к болгарской традиции, он именуется «ылтывар (т. е. эльтебер), малик Болгар и амир Славии». Имя и титул царя Болгарии еще в 1981 г. восстановлены О. И. Смирновой, замечательной исследовательницей, текстологом и нумизматом, но ее статья на сей предмет еще не оценена должным образом [Смирнова, с. 249–255].

В начале X в. Эльалмыш именует себя ылтываром (эльтебером), т. е. вождем, главой племенного союза, а также царем страны болгар и эмиром страны славян. Ясно, что в X в. титул «амир Славии» был уже таким же анахронизмом, таким же историческим вспоминанием, как упоминание царств Казанского, Астраханского и Сибирского в титуле российских императоров, но воспоминанием, имеющим свою политическую цену легитимности власти.

В XII в. багдадский проповедник и историограф Ибн ал-Джаузи, очень плодовитый сочинитель и собиратель сведений о прошлых событиях в Багдаде, рассказывает, что в июле 1042 г. в Багдад, по пути в Мекку, прибыл некий вельможа из Болгара в сопровождении 50 спутников. Халифский двор оказал ему внимание, его кормили продуктами из дворцовой кухни. В числе сопровождающих был хорезмиец Йала б. Исхак, которого опросили в диване в присутствии кади, т. е. как бы под присягой. В частности, его спросили о болгарах — что они за народ? И хорезмиец ответил: «Это народ по происхождению между тюрками и славянами (рожденный между тюрками и славянами) и страна их на окраине тюркских стран».

И это было последнее смутное воспоминание о древнейшем тюрко-славянском единении на берегах Волги.