2. УПУЩЕННЫЙ ШАНС. ПОСЛЕДНИЙ
2. УПУЩЕННЫЙ ШАНС. ПОСЛЕДНИЙ
Итак, Мюнхен поднял шлагбаум на пути Европы к войне. Но мировое сообщество (за исключением некоторых политиков) не сразу осознало его роковую для Запада роль. Поначалу казалось, что Гитлер следует предначертаниям, расписанным для него в западноевропейских столицах…
В Лондон пришли сведения, что в Германии изучается возможность «решения украинского вопроса». Действительно, создание так называемой Великой Украины — германского вассала, заселенной украинцами из СССР, Польши и Закарпатской Украины (Карпатская Русь), было в планах нацистского руководства. Решать «украинский вопрос» фашисты были намерены совместно с Польшей. Но «дружба» с Польшей мыслилась в Берлине как полное подчинение ее германскому диктату. В частности, она должна была передать Германии вольный город Данциг (с сохранением в нем своих экономических льгот), согласиться на строительство через «польский коридор» [1] экстерриториальной автострады и железной дороги. Только на таких условиях, выдвинутых Риббентропом, Германия согласна была продлить германо-польскую декларацию о дружбе и ненападении (от 1934 г.) на 10 или даже 15 лет и признать действительной германо-польскую границу.
Польша готова была участвовать в походе Германии против СССР, но делиться с нею своей территорией не собиралась. Идея «Великой Украины» ее тоже не устраивала, ибо вызывала естественные опасения за украинские земли, до сих пор входившие в ее состав. «Если немцы не выдвинут плана «Великой Украины», — говорил вице-директор политического департамента польского МИД Т. Кобылянский, — то Польша будет согласна впоследствии выступить на стороне Германии в походе на Советскую Украину». Но в противном случае, подчеркивалось им, ее выступление невозможно. Так ставили вопрос в Варшаве.
В Берлине проблема восточных земель виделась иначе. Гитлер игнорировал добрую волю польского правительства в вопросе о Данциге. 24 ноября 1938 г. он подписал секретную директиву о захвате Данцига. В ней говорилось:
«Действия строить с расчетом захвата Данцига быстрым ударом, используя благоприятную политическую обстановку. Война с Польшей в планы не входит».
Так что вопрос о Данциге стал тогда для рейха более насущным, чем прожект «Великой Украины».
В те же дни Гитлер обсуждал с начальником штаба Верховного Главнокомандования (ОКВ) В. Кейтелем и командующим сухопутными войсками вермахта В. Браухичем планы войны в союзе с Италией против других «друзей» — Франции и Англии.
Таким образом, к концу 1938 г. последовательность вынашиваемой в Берлине агрессии совершенно изменилась. Если в первые месяцы после Мюнхена не исключалось совместное с Польшей выступление против СССР, то в ноябре — декабре уже было принято решение нанести прежде удар на запад, и в такой очередности: весной 1939 г. — Чехословакия, затем— Польша, а далее — Франция и Англия. Война против СССР отодвигалась на будущее. А в германской печати в целях дезинформации продолжалось муссирование «украинского вопроса»…
План «Великой Украины» завораживал, внушал надежды и успокаивал «миротворцев» по обе стороны Ла-Манша. Чемберлен даже посоветовал французам расторгнуть франко-советский договор: ведь «будущее не совсем ясно»… Английский историк А. Тейлор добросовестно указывает на беспринципную установку британского премьера: «Россия должна сражаться за интересы Англии, но Великобритания и Франция не должны сражаться за ее интересы».
И тут в конце 1938 г. в Англию стали вдруг поступать сведения о возможной агрессии Германии против западных держав. 14 ноября министр иностранных дел Англии Э. Галифакс отмечал, что, по данным разведки, рейх «намерен добиваться развала Британской империи и по возможности установления мирового господства немцев». А через два месяца, 28 января 1939 г., он имел уже сведения о том, что Гитлер «рассматривает вопрос о нападении на западные державы в качестве предварительного шага к последующей акции на востоке».
Советское правительство напряженно следило за тем, как развертываются события в Европе после Мюнхенского соглашения. Понимая, что политика коллективной безопасности драматически не состоялась, оно искало нового внешнеполитического курса. Сдержать агрессора было уже невозможно. Западные державы неуклонно подталкивали его на восток. Встал грозный вопрос о защите страны от весьма вероятного германского нападения.
Конечно, лучшим вариантом был бы действенный союз с Англией и Францией. В этом случае соотношение сил стало бы настолько не в пользу Германии, что Гитлер вряд ли решился бы развязать крупномасштабную войну в Европе. Но как этого добиться?
Малоскрываемое стремление Англии и Франции держать СССР в политической изоляции, уклониться от каких-либо совместных с ним действий по предотвращению фашистской экспансии, заставляло советское руководство задуматься об альтернативах своей политики.
К началу 1939 г. в СССР стали понимать, что Гитлер «меняет игру».
Германские дипломаты, особенно посольство Германии в Москве, начали добиваться улучшения советско-германских отношений. 19 декабря 1938 г. был подписан протокол о продлении германско-советского экономического договора, что еще весной 1938 г. казалось невозможным. Германия словно изменила свое отношение к большевистскому государству. 12 января на новогоднем приеме дипкорпуса Гитлер, к изумлению всех, несколько минут беседовал с советским послом А.Ф. Мерекаловым. А в своей речи в рейхстаге 30 января он уже не делал обычных своих нападок на политику СССР. Набирали силу торговые переговоры. Но вдруг все пошло вспять…
То были метания гитлеровских заправил, еще не решивших, в каком направлении наносить удар: в восточном (по СССР) или в западном (по Польше и западным демократиям при нейтрализации СССР).
Между тем события принимали все более опасный оборот. 15 марта 1939 г. Германия вероломно захватила Чехословакию. Словакия, ставшая формально «независимым» государством, обрела статус вассала третьего рейха, а остальная часть Чехословацкой республики была включена в состав Германии как «протекторат Богемии и Моравии». Англия и Франция сделали вид, будто никаких гарантий сохранить границы оставшейся — после отторжения Судетской области — части ЧСР они в Мюнхене не давали. Чемберлен, воспользовавшись декларацией о «независимости» Словакии, заявил в палате общин: «Эта декларация положила конец тому государству, соблюдение границ которого мы гарантировали. Правительство Его Величества не может считать себя далее связанным с этим обещанием». Так Гитлеру еще раз цинично дали понять, что он может осуществлять свои планы на востоке, не опасаясь противодействия Запада, а весь мир воочию увидел, как политика «умиротворения» не приводит ни к чему хорошему. Европа катилась к большой войне.
В этой обстановке каждое европейское государство во вред себе и всем пеклось прежде всего о собственной национальной безопасности.
Политика безрассудного попустительства агрессору позволила Германии сделать резкий скачок по накоплению и совершенствованию вооружений. Уже к весне 1939 г. вермахт по ряду показателей в этой сфере обогнал многие западноевропейские страны. Для «выравнивания» положения не было уже времени. И хотя в целом — при объединении — демократические страны Запада превосходили Германию по количеству вооружений и численности армий, отсутствие доверия друг к другу, национальный эгоизм, стремление решать задачи своей безопасности за счет других препятствовали созданию превосходящего Германию по военной мощи антифашистского блока.
Положение Советского Союза в этот период было особенно опасным. В мае милитаристская Япония спровоцировала вооруженный конфликт против Монгольской Народной Республики, и, как союзница Монголии, в него оказалась втянутой и наша страна. Военный пожар на Западе нам был совершенно не нужен. Необходим был политический и военный договор с Англией, Францией и их союзниками, и притом равноправный. Однако после Мюнхенского соглашения 1938 г. такой союз был пока невозможным. Оставалось приготовиться к любым зигзагам европейской политики. Главным тогда было выйти из политической — после Мюнхена — изоляции, улучшив отношения по возможности со всеми странами, особенно с сопредельными, а также и с Германией.
А Гитлер, приняв, наконец, решение нанести свой первый удар по странам Запада, собрался для начала захватить союзницу Англии и Франции — Польшу, чтобы не получить потом «удара в спину».
Началось все с изоляции Польши с запада и с востока: на западе проводилась политика изоляции Польши от ее союзников; на востоке — сближение с СССР, чтобы связать ему руки при германо-польской войне. Начался осторожный поиск путей для такого сближения.
Великобритания и Франция, наблюдая за усилением Германии, предпринимали ответные меры, чтобы сохранить свое влияние на соседние страны и оградить себя от войны. Если сразу после Мюнхена буржуазия и трудящиеся — отнюдь не все, конечно, — воспринимали Чемберлена и Даладье как «миротворцев», то теперь всем стало совершенно ясно, что политика «умиротворения» — эта англо-французская концепция безопасности в Европе путем сдерживания агрессора политическими средствами — провалилась.
Национальные интересы всех неагрессивных стран — достижение безопасности — теперь совпадали. Поэтому наша страна попыталась заключить союз с Англией и Францией. 13 марта, сразу после захвата Чехословакии, Советское правительство предложило созвать совещание представителей СССР, Англии, Франции, Польши, Румынии и Турции с целью решить проблему предотвращения новой агрессии. Однако премьер-министр Великобритании счел такое совещание «преждевременным». Тогда же СССР обратился к правительствам Латвии, Эстонии и Финляндии с предложением подписать договоры о взаимной помощи в случае войны, но и это было отклонено.
В то время западные державы весьма негативно относились к союзу с Москвой, но этого не афишировали, прибегая ко всякого рода дипломатическим уловкам. 21 марта британский посол в нашей стране У. Сиде представил наркому иностранных дел Литвинову проект декларации, в которой говорилось, что в случае действий, угрожающих политической независимости любого европейского государства, правительства Англии, Франции, СССР и Польши обязуются немедленно совещаться о тех шагах, которые должны быть предприняты для общего сопротивления таким действиям.
Через день Советское правительство ответило, что оно находит декларацию недостаточно эффективной, но тем не менее согласно ее подписать. А ровно через неделю Лондон… отказался от своего проекта без каких-либо объяснений. Невилл Чемберлен в частном письме от 26 марта так объяснял свои политические соображения: «…должен признаться, что к России я испытываю самое глубокое недоверие. Я нисколько не верю в ее способность провести действенные наступления. Даже если бы она этого хотела».
Отказ Великобритании подписать декларацию имел тяжкие последствия в будущем развитии событий, еще более сгустил атмосферу подозрительности и недоверия между СССР и Западом.
Но бесцеремонно-демонстративные действия третьего, рейха так усилили тревогу многих малых и средних стран, что они стали терять веру в способность бездействующих Англии и Франции защитить их от агрессии. Начались волнения в широких слоях общественности: люди требовали от своих правительств принятия жестких, действенных мер по обузданию фашистов, в том числе и объединения усилий с Советским Союзом.
Эти требования зазвучали еще тверже и резче, когда в последнюю декаду марта 1939 г. фашистская Германия захватила город Мемель (Клайпеда) — он был по мандату Лиги Наций под управлением Литвы, — а затем потребовала от Польши передать ей Данциг и предоставить в ее полное распоряжение экстерриториальные автостраду и железную дорогу, пересекавшие Польский коридор. Польша ответила отказом. Возник германо-польский конфликт, которому суждено было сыграть роковую роль в политическом кризисе 1939 г.
3 апреля Гитлер принял решение о нападении на Польшу, а уже через неделю был подготовлен план «Вайс» — операция по разгрому польской армии и оккупации страны. Начало ее осуществления — не позднее 1 сентября. Тогда английские и французские политики предприняли свои испытанные дипломатические маневры.
Так, 31 марта Чемберлен заявил в парламенте:
«Я должен теперь сообщить палате, что… в случае любых действий, которые будут явно угрожать независимости Польши и которым польское правительство ввиду этого сочтет жизненно важным оказать сопротивление своими национальными вооруженными силами, правительство Его Величества будет считать себя обязанным сразу же оказать польскому правительству всю возможную поддержку».
Гитлер пренебрег угрозой конфликта с Англией и Францией. Его требования к Польше становились все более угрожающими. Свою захватническую политику продолжила Италия: 7 апреля она оккупировала Албанию.
Наглость фашистских агрессоров внушала народам Европы тревогу и страх. Общественность Запада все настойчивее выступала за сотрудничество с СССР. Даже значительная часть членов английского парламента требовала такого сближения.
«Мы окажемся в смертельной опасности, — говорил Черчилль в палате общин, — если не сможем создать великий союз против агрессии. Было бы величайшей глупостью, если бы мы отвергли естественное сотрудничество с Советским Союзом».
Лидер либералов Ллойд Джордж предупреждал Чемберлена: «Действуя без помощи России, мы попадем в западню».
Действительно — и это подтвердят события, — политика гарантий безопасности без союза с СССР не имела действенной силы.
Видя, что «гарантии» не срабатывают, правительства Англии и Франции решили начать переговоры с СССР — это был демарш с целью припугнуть Гитлера возможным союзом с Россией и сделать его более сговорчивым.
В одном из документов английского правительства говорилось:
«Желательно заключить какое-либо соглашение с СССР о том, что он придет нам на помощь, если мы будем атакованы с востока, не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также, вероятно, и потому— и это самое главное… — что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз…»
17 апреля Советское правительство предложило западным державам свой проект договора:
«1. Англия, Франция, СССР заключают между собою соглашение сроком на 5 —10 лет о взаимном обязательстве оказывать друг другу немедленно всяческую помощь, включая военную, в случае агрессии в Европе против любого из договаривающихся государств.
2. Англия, Франция, СССР обязуются оказывать всяческую, в том числе и военную, помощь восточноевропейским государствам, расположенным между Балтийским и Черным морями и граничащим с СССР, в случае агрессии против этих государств».
Далее шли конкретные пункты, касающиеся тех или иных государств. Это был фундамент серьезного трехстороннего договора о взаимопомощи, который мог бы остановить фашистскую Германию угрозой войны на два фронта. Однако Англия и Франция не спешили с ответом, и пагубная политика проволочек длилась более месяца.
Между тем Германия спешно готовилась к войне. В конце апреля Гитлер разорвал договор о ненападении с Польшей от 1934 г., а заодно, и морское соглашение с Англией от 1935 г. 22 мая Германия и Италия заключили военный союз — так называемый «Стальной пакт».
Обстановка в Европе накалялась. А в представленном наконец 27 мая английском «проекте» ответа на насущное советское требование — заключить официальный политический и военный договор— не оказалось… По горькому опыту в период Мюнхена было ясно, что без конкретных обязательств сторон соглашение никакой силы не имеет. В самом деле, по британскому проекту СССР должен был автоматически оказать помощь Англии и Франции в случае нападения Германии на Бельгию, Грецию, Польшу, Румынию и Турцию, которым Англия и Франция предоставили гарантии безопасности. Однако при нападении рейха на Прибалтийские государства (вариант весьма вероятный и наиболее опасный для СССР) немедленной помощи со стороны Англии и Франции не предусматривалось. Она могла быть оказана лишь при условии, если в результате взаимных консультаций действия Германии будут признаны угрожающими независимости или нейтралитету Прибалтийских государств, а также безопасности СССР. Такая расплывчатость формулировки давала западным державам возможность затягивать время консультаций к саботировать непосредственную военную помощь. Дело осложнялось еще и тем, что 7 июня Германия заключила с Латвией и Эстонией пакты о ненападении. По данным разведки, велись тайные переговоры об оккупации Прибалтики немецкими войсками.
2 июня советская сторона внесла свои уточнения в английский проект: немедленная и эффективная взаимопомощь в случае нападения на одну из трех держав, а также оказание ими помощи Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польше, Финляндии и Прибалтийским республикам; договор вступает в силу одновременно с военной конвенцией. Но английское правительство уклонилось от конкретных обязательств в отношении Прибалтийских государств.
Положение, сложившееся на московских —переговорах, отражало противоборство двух тенденций в англофранцузской политике. Позиции умиротворения агрессоров — по сути, поиска с ними компромисса — противостояло требование немедленного принятия действительных мер на случай непредвиденного развития германо-итальянской экспансии. Борьба этих двух тенденций с возобладанием то одной, то другой, привела к непоследовательности англо-французской политики.
Стремление достигнуть компромисса с третьим рейхом вылилось в возобновлении англо-германских переговоров. Они велись в тайне в мае — августе 1939 г., можно сказать, одновременно с московскими. От Великобритании в них участвовали премьер Чемберлен, министр иностранных дел Галифакс, ближайшие советники Чемберлена Г. Вильсон и другие; с немецкой стороны — германский посол в Лондоне Г. Дирксен, правительственный чиновник по особым поручениям Г. Вольтат и ряд других лиц.
Проект программы англо-германского сотрудничества предусматривал следующее: заключение англо-германского соглашения об отказе применения силы; опубликование заявления о невмешательстве Германии в дела Британской империи и Англии — в «дела Великой Германии»; пересмотр положений Версальского договора о колониях и подмандатных территориях. В случае согласия Германии на «всеобъемлющее сотрудничество между двумя странами в мировом масштабе» Англия выражала готовность оказать давление на поляков относительно Данцига и «польского коридора», а Германия получала бы то, чего она хотела: Англия освобождалась от выполнения гарантий, данных Польше… Вот так германская дипломатия умело использовала непоследовательность политики Англии и Франции для срыва плана Москвы.
Гитлер в целях окончательной ликвидации угрозы создания англо-франко-советской коалиции пошел дальше в нормализации отношений рейха с СССР. Вопрос об экономических переговорах между Германией и СССР, прерванных в начале 1939 г., вновь встал после захвата Чехословакии. Дело в том, что заводы «Шкода», которые находились на территории Чехословакии и имели контракты с Советским Союзом, попали в руки гитлеровцев. В апреле, когда намечались советско-англо-французские переговоры, в германском МИД состоялась беседа советского полпреда А.Ф. Мерекалова со статс-секретарем Э. Вейцзеккером по вопросу о судьбе советских заказов на этих заводах. Так вот, Вейцзеккер возобновление экономических переговоров попробовал повести к улучшению политических отношений между двумя странами. Наш полпред на это заметил, что суть советской линии в том и состоит, чтобы во избежание разногласий не привносить идеологию в межгосударственные отношения.
5 мая немцы выразили готовность решить вопрос о выполнении советских заказов. А 20 мая посетивший Молотова германский посол в Москве Шуленбург сообщил ему о том, что правительство Германии готово направить в СССР советника МИД Шнурре для торгово-экономических переговоров. Нарком напомнил ему, что «экономические переговоры с Германией за последнее время начинались уже не раз, но ни к чему не приводили… германское правительство вместо деловых экономических переговоров ведет своего рода игру… СССР в игре такого рода участвовать не собирается… что для успеха экономических переговоров должна быть создана соответствующая политическая база».
После этой знаменательной встречи Берлин рекомендовал Шуленбургу проявить «политическую сдержанность»…
Советско-германские переговоры в Советском Союзе не скрывали. Молотов, в начале мая 1939 г. сменивший Литвинова на посту министра иностранных дел СССР, выступая впервые 31 мая на сессии Верховного Совета СССР, сказал: «Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия». Далее он обрисовал ход германо-советских торговых переговоров в 1938—1939 гг.
В июне в Москве стало известно о так называемом «плане Шуленбурга». Его основные положения сводились к следующему:
«1. Германия будет содействовать урегулированию японо-советских отношений и ликвидации пограничных конфликтов.
2. Обсудить возможность предложить или заключить пакт о ненападении; быть может, вместе гарантировать независимость Прибалтийских стран.
3. Заключить широкое торговое соглашение».
Таким образом, в ходе англо-франко-советских, англо-германских и германско-советских переговоров каждая из договаривающихся сторон преследовала сугубо свои цели. Германия стремилась обеспечить себе благоприятные внешнеполитические условия для нападения на Польшу, воспрепятствовать созданию англо-франко-советской коалиции, не допустить вовлечения в войну на стороне Польши Советского Союза. Англия и Франция прилагали все усилия, чтобы избежать войны с Германией путем сдерживания ее угрозой заключения договора с СССР. Чемберлен и Даладье полагали, что переговоры с Советским Союзом, растянутые по времени, явятся тем верным политическим средством, которое позволит мирным путем разрешить германо-польский конфликт.
А при неблагоприятном развитии отношений с Германией Англия и Франция рассчитывали приобрести в лице СССР сильного союзника на востоке, который, подобно тому, как в Первую мировую войну Россия, оттянет на себя основные силы Германии и сделает Восточный фронт главным в войне, если она охватит всю Европу.
Что касается советского правительства, то оно, еще не оправившись от шока, вызванного Мюнхеном, стремилось помешать возможному, как полагали в Москве, сговору западных держав с рейхом и заключить во что бы то ни стало военное соглашение с Англией и Францией, а в случае начала германо-польской войны — не позволить втянуть нашу страну в войну и держать вермахт как можно дальше от границ СССР.
Переговоры, в центре которых стояла, казалось, «польская проблема», в действительности определяли судьбу Европы: война или мир, и опять же сдерживание агрессии Германии угрозой войны на два фронта. Все это происходило в очень сложной, запутанной обстановке, которая часто менялась и порой с непредсказуемыми последствиями.
Благоприятному ходу московских переговоров и их перспективам вредила позиция ряда малых и средних государств. Еще в апреле Советский Союз попытался вновь установить дружественные отношения с Польшей. Польский посол в СССР Гжибовский в беседе с Молотовым 11 мая заявил, что «Польша не считает возможным заключение пакта о взаимопомощи с СССР…». Правительство Румынии тоже отказалось от взаимной помощи с Советским Союзом в отражении возможной фашистской агрессии. Такая позиция Польши и Румынии, имевших общие границы с СССР, ставила препятствие взаимодействию сухопутных войск Англии, Франции и СССР в случае наступления вермахта через польскую и румынскую территории к советским границам.
Тем временем угроза войны в Европе продолжала стремительно нарастать, и в поддержку заключения договора с Советским Союзом выступали все более широкие слои общественности, а также реалистически мыслящие деятели Англии, Франции и некоторых других стран. Если осенью 1938 г., по данным зарубежных источников, во Франции Мюнхенское соглашение одобрили 53% опрошенных, а против него были 37% (остальные воздержались), то летом 1939 г. за применение силы в случае агрессии Германии против Польши высказались 76% (в Англии — 87%), а 81% французов требовали союза Франции с СССР. С этим уже не могли не считаться правительственные круги Англии и Франции, и на переговорах с СССР 25 июля англо-французская сторона приняла давнее советское предложение о проведении военных переговоров, но это, однако, не означало существенного изменения позиции Лондона и Парижа. Чемберлен 30 июля записал в своем дневнике:
«Англо-советские переговоры обречены на провал, но прерывать их не следует, напротив, надо создавать видимость успеха, чтобы оказывать давление на Германию».
По решению Политбюро ЦК ВКП(б) советскую делегацию — военную миссию возглавил народный комиссар обороны К.Е. Ворошилов. В состав ее входили начальник Генштаба Красной Армии Б.М. Шапошников и другие видные военачальники.
Советская миссия была уполномочена вести переговоры и подписать военную конвенцию с Англией и Францией, направленную против агрессии Германии и ее союзников.
Делегации Англии и Франции были представлены незначительными лицами: английскую миссию возглавил адъютант короля адмирал П. Дракс, французскую — член военного совета генерал Ж. Думенк. Обе миссии прибыли в Москву, не имея официальных полномочий на подписание военного соглашения.
Как свидетельствуют английские документы, перед Драксом была поставлена одна задача — тянуть время. В инструкции для делегации указывалось, что «британское правительство не желает принимать на себя какие-либо конкретные обязательства, которые могли бы связать нам руки при любых обстоятельствах». Военные переговоры с СССР британская дипломатия рассматривала всего лишь как еще одно средство давления на Германию.
Бесперспективность переговоров стала для советского правительства очевидной при обсуждении вопроса о пропуске советских войск (в случае начала германской агрессии) через территорию Польши. 14 августа Ворошилов предложил Драксу и Думенку разъяснить их точку зрения по этому кардинальному вопросу.
На следующий день, сообщая план военного сотрудничества трех держав, начальник Генерального штаба Красной Армии Шапошников заявил, что СССР готов выставить против агрессора в Европе 136 дивизий, 5 тысяч тяжелых орудий, 8—10 тысяч танков, 5—5,5 тысячи боевых самолетов.
17 августа 1939 г. подкомиссия британского Комитета начальников штабов, в состав которой входили заместители начальников штабов всех трех видов вооруженных сил, представила кабинету министров чрезвычайно важный доклад. В нем говорилось, что без «быстрой и эффективной русской помощи полякам не приходится рассчитывать на то, чтобы продолжительное время выдержать германское наступление на суше и в воздухе. В такой же степени это относится и к румынам, за тем лишь исключением, что время у них будет еще более ограниченным». Подкомиссия также считала, что заключение договора с Россией представляется лучшим средством предотвращения войны. Успешное заключение договора будет, без сомнения, поставлено под угрозу, если выдвинутые русскими предложения о сотрудничестве с Польшей и Румынией эти страны отклонят.
Но Чемберлену и его кабинету германское нападение на Польшу и его последствия виделись совсем в ином свете. Их заблуждение отражено в высказывании английского военного атташе в Москве полковника Файэрбрейса:
«В будущей войне Германия, напав превосходящими силами на Польшу, захватит ее в течение одного-двух месяцев. В этом случае вскоре после начала войны немецкие войска окажутся на советской границе. Несомненно, что затем Германия предложит западным державам сепаратный мир с условием предоставления ей свободы для наступления на восток».
Конечно же, и в Париже, и в Лондоне знали об антисоветской позиции польского и румынского правительств, об их несогласии принять совместные с СССР меры для пресечения германской агрессии. Член французской военной миссии на московских" переговорах капитан, а впоследствии генерал А. Бофр цинично писал об этом так:
«Проблема заключалась не в том, чтобы добиться у поляков ответа, согласны они или нет на пропуск советских войск через свою территорию, а в том, чтобы найти лазейку, которая позволила бы продолжить (затянуть. — А.О.) переговоры…»
Ход ни к чему не приводивших переговоров определяла позиция Англии, в меньшей мере — Франции, правительство которой во многих аспектах следовало в фарватере британской политики.
СССР, окончательно убедившись в бесплодности диалога с западными державами, все больше склонялся к принятию германских предложений…
Взаимное недоверие, стремление добиваться собственной безопасности за счет других, нежелание учитывать интересы партнеров по возможному соглашению, политическая близорукость привели лидеров европейских стран к жестокому просчету — к недооценке смертельной опасности, которую нес фашизм каждой из них и всему человечеству.
Таким образом, СССР не смог выйти из изоляции, в которой он оказался после мюнхенского сговора. Продолжались бои на Халхин-Голе. Не исключалась — так полагали в Кремле — и возможность «нового Мюнхена». Необходимо было обеспечить безопасность СССР и не позволить втянуть его в надвигавшуюся войну.
Агрессия Германии против Польши казалась уже неизбежной. Явные и тайные пружины дипломатических контактов в сложном переплетении переговоров между западными державами и СССР, Англией и Германией, Германией и Советским Союзом сжались до предела. Европа пребывала в ожидании войны. В образовавшемся политическом цейтноте все неагрессивные страны стремились обеспечить себе наилучшие позиции как при сохранения мира, так и на случай войны.
С приближением срока нападения на Польшу (часть войск вермахта уже выдвинулась к польской границе, в стране шла частичная мобилизация) Гитлер спешил изолировать Польское государство, не допустить советско-англо-французского соглашения. Зная о стремлении СССР избежать втягивания в войну и добиться гарантий для Прибалтики, Берлин готовился предложить ему пакт о ненападении, который отвечал национальным интересам Советского государства и в то же время позволял Гитлеру воевать с Польшей без вмешательства СССР. Он предлагал нашей стране то, в чем ей отказывали западные державы.
Военно-политическое положение в Европе рассматривалось 11 августа на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Особое внимание было уделено готовящемуся нападению Германии на Польшу и попыткам Гитлера договориться с Чемберленом. Видя бесперспективность московских англо-франко-советских переговоров, Политбюро сочло целесообразным вступить в официальное обсуждение возможных германских предложений, о чем известить Берлин.
14 августа статс-секретарь германского МИД Вейцзеккер поручил послу Шуленбургу сообщить Советскому правительству, что «если Россия предпочтет союз с Англией, то она неминуемо останется одна, лицом к лицу с Германией, как это было в 1914 г. Если же Советский Союз предпочтет взаимопонимание с рейхом, он обретет безопасность, которую он так жаждет. И получит все гарантии для ее обеспечения».
15 августа Шуленбург был принят Молотовым. Германский посол зачитал полученное им днем ранее послание Риббентропа с заверением в том, что правительство Германии не имеет «никаких агрессивных намерений» в отношении СССР и предлагает урегулировать «к полному удовлетворению обеих сторон» все спорные проблемы, для чего в Москву в самое ближайшее время готов лично прибыть министр иностранных дел.
Молотов в связи с этим заявил, что для советского руководства «важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения», а также о гарантиях для Прибалтийских государств и сдерживающем влиянии Германии на Японию.
17 августа Шуленбург сообщает Молотову о согласии Германии заключить с СССР пакт о ненападении, дать совместно с Советским Союзом гарантии Прибалтийским государствам и повлиять на Японию с целью улучшить и укрепить советско-японские отношения. Для решения этих вопросов правительство рейха настаивало на срочном принятии в Москве Риббентропа, которому Гитлер дал все необходимые полномочия.
От имени советского правительства Молотов приветствует поворот к улучшению отношений Германии с СССР и предлагает включить в пакт о ненападении специальный протокол о важнейших для договаривающихся сторон вопросах внешней политики в духе германского заявления от 15 августа. При составлении протокола инициатива должна исходить не только от советской стороны, но и от германской. До приезда Риббентропа, сказал Молотов, необходимо провести соответствующую подготовку.
Советское правительство к тому времени располагало информацией о вероятности нападения на Польшу буквально в ближайшие же дни.
20 августа Гитлер обращается к Сталину с просьбой принять Риббентропа 22 или 23 августа.
22 августа представителям иностранных телеграфных агентств в Москве дается разъяснение, что прибытие Риббентропа не является несовместимым с продолжением переговоров между СССР, Англией и Францией в целях организации отпора агрессии.
В тот же день глава французской военной миссии генерал Думенк сообщает Ворошилову, что он получил от своего правительства полномочия подписать военную конвенцию, но о позиции английского, польского и румынского правительств ему ничего не известно. Но при таком положении вещей о подписании конвенции не может быть и речи, тем более что польское правительство категорически отказывается идти на какие-либо договоренности с СССР.
В поддень 23 августа Риббентроп прибывает в Москву. Переговоры между ним, Сталиным и Молотовым длятся всю вторую половину дня и завершаются в ночь на 24 августа подписанием договора о ненападении (и секретного дополнительного протокола, о котором общественность не знает). Договор о ненападении опубликован в советской печати на следующий день. Заключенный на десятилетний срок, он вступает в силу сразу после подписания, еще до ратификации. В нем — обязательства воздерживаться от всякого насилия, от всякого агрессивного действия и всякого нападения в отношении друг друга как отдельно, так и совместно с другими державами. Обе стороны обязываются проводить периодические консультации, чтобы информировать друг друга по вопросам общих интересов. Споры или конфликты должны решаться исключительно мирным путем.
Предложенный Риббентропом секретный дополнительный протокол предусматривал, что «сфера интересов» Германии не включает территорию Латвии, Эстонии, Финляндии и что границей «сфер интересов» сторон станет «северная граница Литвы». «В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарев, Висла, Сан». Это означало, что в случае войны с Польшей войска вермахта не пойдут восточнее этой линии, а вопрос об областях с преобладанием украинского и белорусского населения не будет решаться без согласия Советского Союза. Секретные договоренности касались и Бесарабии, отторгнутой Румынией у СССР в конце 1917 — начале 1918 г.; подчеркивался интерес Советского Союза к этой области и незаинтересованность в ней Германии.
Это была договорная гарантия сохранения той линии, которую германские войска не должны были пересекать, что было необходимо для безопасности СССР.
Содержание пакта о ненападении и секретного дополнительного протокола ныне хорошо известно.
Эти вопросы были предметом специального рассмотрения на II Съезде народных депутатов СССР (декабрь 1989 г.), где им была дана политическая и правовая оценка.
Для СССР советско-германский пакт, при всех его морально-правовых издержках, был жизненно необходим, ибо позволял Советскому государству сохранить нейтралитет, не быть втянутым в войну между Германией и западными странами, которая, как полагали в Кремле, могла начаться в ближайшее время. Тут был расчет, что война примет затяжной характер и ослабит обе сражающиеся стороны, а СССР выиграет время для усиления своего военно-экономического потенциала и повышения обороноспособности страны. Главной целью было не стремление избежать войны вообще, а оттянуть вступление в войну на возможно более длительный срок и встретить ее, как говорится, во всеоружии. Кроме того, война между Германией и англо-французской коалицией исключала возможность создания единого антисоветского империалистического фронта. А в случае нападения Германии на СССР уже в ходе ее войны с западными демократиями они объективно становились союзниками Советского государства.
Таким образом, пакт давал возможность выиграть время и создать более благоприятную для СССР международную ситуацию. Но, как показали дальнейшие события, советское правительство не сумело полностью использовать эти возможности. Советский Союз оказался втянутым в войну в неблагоприятных для него условиях. Ошибки в оценке международной обстановки привели к ложным выводам и непродуманным действиям нашего правительства.
Но все это было потом, а тогда, в августе — сентябре 1939 г., все диктовалось жестокой необходимостью и оставалось только следовать ей. Так Черчилль об этом писал:
«Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи… Если их политика и была холодно-расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной».
Эту оценку разделяли и некоторые крупные политики Запада: лидер либеральной партии Ллойд Джордж, английский посол в СССР У. Сидс и другие.
Через неделю после подписания советско-германского пакта Германия напала на Польшу.
Уже более полувека историки у нас и за рубежом спорят о том, насколько велика была бы вероятность этой роковой агрессии, если бы советско-германский пакт не был подписан. Хотя сослагательное наклонение противопоказано историческим исследованиям, но нередко бывает так, что ход событий до и после спорного исторического действия проливает достаточно ясный на него свет. Обратимся к фактам.
Решение Гитлера напасть на Польшу, как известно, было принято еще в марте 1939 г., когда Германия потребовала от Польши передать ей Данциг, предоставить автостраду и железную дорогу, перерезающие «польский коридор». С решительным отказом Польши в этих притязаниях соседа возник германско-польский конфликт, которому суждено было сыграть решающую роль в политическом кризисе 1939 г. 11 апреля Гитлер утвердил план операции «Вайс» — готовности вермахта к нападению на Польшу не позднее 1 сентября. 23 мая он подтвердил свое решение на совещании генералитета и, заглядывая в будущее, говорил: «Не исключено, что германо-польский конфликт приведет к войне с Западом, тогда на первом месте будет борьба против Англии и Франции…» Относительно возможных политических действий СССР он сказал, что, если Советский Союз объединится с Англией и Францией, то это «заставит меня напасть на Англию и Францию и нанести им несколько всесокрушающих ударов». 15 июня была утверждена директива о стратегическом развертывании сухопутных войск вермахта, и, как видно по дневнику начальника генштаба Ф. Гальдера, оперативные планы и в августе не пересматривались.
Это подтверждалось и прямыми действиями Германии. Первые 8 дивизий вермахта были выдвинуты к польской границе еще в июне 1939 г. Под предлогом участия в маневрах в средней Германии и Восточной Пруссии — ближе к Польше — сосредоточились танковые и моторизованные соединения. 16 августа в Восточной Пруссии, а 25 августа по всей Германии развернулась общая мобилизация. 19—22 августа корабли ВМФ получили приказ выйти на боевые позиции в Атлантический океан, чтобы успеть до начала войны пройти балтийские проливы. Так что вопрос о войне против Польши был решен уже в апреле 39-го.
Кое-кто, однако, утверждает, что все это было блефом запугивания Польши и западных демократий. Безусловно, и так. Но были и другие весьма существенные причины для таких действий третьего рейха. На совещании с генералами 22 августа 1939 г. Гитлер сказал:
«Нам терять нечего. Мы можем только выиграть. Наше экономическое положение таково, что мы сможем продержаться лишь несколько лет… У нас нет выбора, мы должны только действовать».
И действительно, милитаризованная экономика рейха не могла долго быть эффективной в условиях мирного времени. Известный историк Б. Мюллер-Гиллебранд писал об этом:
«…Расходы на военные нужды в 1939 г. пришли в такое несоответствие с запросами народного хозяйства, что военная экономика должна была вестись за счет выпуска новыхденег, вследствие чего финансовая, а вместе с ней и экономическая катастрофа становилась совершенно неизбежной. Создалось такое положение, из которого только «прыжок в войну» мог считаться единственным спасением».
Но Германия тогда, после захвата Австрии и в особенности Чехословакии, резко усилилась в военно-промышленном отношении. Ведь Чехословакия была крупнейшим экспортером оружия до 1938 г. (вспомним: 40% мирового экспорта вооружения). После захвата этих стран население Германии увеличилось на 10 миллионов человек и составило 79 миллионов (для сравнения: Франция — 39, Англия — 46 миллионов). Это значительно увеличило ее мобилизационный потенциал. Количество дивизий по сравнению с 1938 г. возросло с 51 до 102, танков — с 720 до 3195, самолетов — с 2500 до 4093. Германия имела четко разработанную теорию блицкрига. Значительная часть населения, особенно, молодежи, фанатически поддерживала фашистский режим.
Но все эти несомненные преимущества были временными: до тех пор, пока потенциальные противники — Англия, Франция и СССР — не развернули свои огромные военно-экономические силы. Но в 1939 г. вермахт стал сильнейшей армией в Европе, и Гитлер спешил реализовать его преимущества в блицкриге против Польши. Он считал «очень вероятным» (и не без оснований), что Англия и Франция не примут участия в войне, но все-таки полагал, что некоторый риск есть. Он говорил: «Англия не позволит себе участвовать в войне, которая продлится годы… За союзника никто умирать не будет». Что касается Советского Союза, то Гитлер был уверен, что он не выступит в одиночку в защиту так враждебно относящейся к нему буржуазной Польши. «Россия, — иронизировал он на совещании генералов 14 августа, — ни в коей мере не расположена таскать каштаны из огня».
Уже после начала войны, 3 сентября, он доверительно писал Муссолини:
«…Я не боялся английских угроз, дуче, потому, что я больше не верю, что мир можно было сохранить дольше,чем на 6 месяцев или, скажем, год. В этих обстоятельствах я решил, что представившийся момент, несмотря ни на что, был самым подходящим… Польская армия будет разбита в кротчайшие сроки. Я сомневаюсь, что можно было бы добиться такого успеха через год или два. Англия и Франция продолжали бы вооружать своего союзника, и решающее техническое превосходство вермахта не было бы столь очевидным, как сейчас».
Как видите, план нападения Германии на Польшу был разработан, утвержден и приведен в действие вне какой-либо связи с советско-германским договором о ненападении. Война эта была для германского руководства делом решенным, и отказываться от него оно не собиралось.
Когда в ходе беседы с Риббентропом 11 августа 1939 г. министр иностранных дел Италии Чиано спросил его: «Что же вам нужно — Данциг или коридор?», — тот ответил: «Ни то, ни другое. Нам нужна война».
И они ее начали. Гитлеру нужна была война. Не мировая — локальная. И против слабого противника, которого — было очевидно — никто не поддержит. А то, что так и произойдет, он ясно видел. Это было так очевидно: политические лидеры Англии и Франции в ту пору никак не могли отважиться смело противостоять Германии своею военной силой. «Убогие черви, я видел их в Мюнхене», — так оценивал фюрер Чемберлена и Даладье. Очень скоро события это подтвердили. Во время войны Германии с Польшей второй — западный — фронт, хотя формально и был открыт объявлением версальскими державами войны третьему рейху, да вот фактически-то не действовал. Это позволило Гитлеру очень быстро разгромить Польшу и избежать войны на два фронта.