Новые «ломки»

Новые «ломки»

Было бы неправильным утверждать, будто осуждённые, отрицательно настроенные по отношению к администрации, были оставлены «вниманием» со стороны сотрудников мест лишения свободы. Пока в «зонах» существует оперативно-режимный аппарат, такого не произойдёт никогда. Другое дело, что сила давления «ментовского пресса» на «воровское братство» во многом зависит от генерального направления как государственной, так и уголовно-исполнительной политики в каждый конкретный период.

60-е годы проходят под знаком подавления «воровского движения» и поиска новых форм исполнения наказаний (в 1969-м году был принят первый в истории государства общесоюзный законодательный акт в этой области — Основы исправительно-трудового законодательства Союза ССР и союзных республик).

70-е годы — период становления мест лишения свободы как крупнейшей промышленной отрасли народного хозяйства. Силы руководства местами лишения свободы направлены на решение этой глобальной задачи.

Но вот наступают 80-е. Что же характерно для этого периода? Да то, что, в общем и целом укрепив производственную базу, администрация ИТУ перешла к более активному решению следующей задачи: повышению производительности труда осуждённых.

Проще всего этого было бы достичь послаблениями в содержании зэков — повысив их материальную заинтересованность в результатах труда, отменив неоправданные ограничения в расходовании заработанных денег, прямо связав результаты работы с предоставлением более «комфортных» условий жизни в «зоне», введя снова систему зачётов рабочих дней, когда зэк-ударник получал возможность резко сократить себе срок… Однако пойти на это не позволяли законы и идеологические установки.

И власть направляет усилия на совершенствование воспитательной работы с осуждёнными. Это предполагало, во-первых, всемерное развитие института «самодеятельных организаций», рост числа арестантов-«общественников», которые помогали бы администрации выжимать из осуждённых план. Вторым пунктом была борьба против «отрицательно настроенной части осуждённых», которые разлагающе действуют на основную массу зэков, мешают им нормально работать, паразитируют на их труде. И вновь на первое место вышло «укрепление режима содержания»…

Бесспорно, отчасти неформальные «законы» и «традиции» действительно негативно сказываются на обстановке в колониях, в том числе и на производстве. К примеру, азартные игры, в результате которых часть арестантов вынуждена в счёт долга обрабатывать счастливого игрока (а «счастливчиками» чаще всего бывают профессионалы из «братвы» — так называемые «исполнители», «играющие»). На предприятиях ИТУ вовсю шла также продажа объёмов работ одними осуждёнными другим, приписки («туфта»); в промзоне, как правило, легче всего можно было расправиться с неугодным человеком (сотрудникам трудно осуществлять строгий надзор в огромных цехах и на прилегающих территориях)… Но причины невысокой производительности труда и низкого качества продукции, производимой в «зонах», конечно же, следовало искать не в этом.

Разумеется, режимники и оперативники понимали «воспитательную работу» по-своему:

С 1981 года в колониях страны начались «ломки», то есть кампания по борьбе с «отрицаловкой». Людей начали бить, и очень сильно бить… В Краснодарском крае, в 9-й колонии, это началось обвально. Отряд выводили на плац, выстраивали в шеренгу, и председатель СПП вместе с нач. отряда и режимниками подходили к осуждённому, отдельно к каждому, и предлагали красную повязку на руку, для дежурства по зоне. Кто отказывался, того уводили в ШИЗО, кто надевал повязку, того не трогали, но путь к бродягам для него становился закрытым. Надо заметить, что таким путём создавалась самая гнусная разновидность преступности: так называемые черти, зная, что замазаны и им ничего не светит в лагерной карьере, а также не имея ни малейшего желания вести нравственный образ жизни, совершают самые гнусные и явно «шизоидные» преступления. (А. Экштейн. «Дневник стукача»)

80-е — это время, когда сотрудники мест лишения свободы уже не знали и не помнили восстаний арестантов середины 50-х годов. Молодёжь, пришедшая на смену «старикам» (среди которых было немало фронтовиков), выросла в мирное, достаточно сытое время, воспитывалась в духе воинствующего атеизма (стало быть, вне «абстрактных» христианских добродетелей сострадания и милосердия). Подследственный и осуждённый нередко рассматривался этими людьми как отброс общества, как изгой. Возвращалось гулаговское восприятие арестанта как говорящего животного.

Чтобы проиллюстрировать это, обратимся к воспоминаниям старого арестанта о ростовском следственном изоляторе № 1 — знаменитой «тюрьме на Богатяновке»:

Ростов-папа огорчил меня сильно. В Ростове я сидел в 60-м году, когда сбили самолёт Пауэрса, и там я не видел ничего сильно плохого… Где тот 60-й год и где 84–85 годы? Я думал, там давно всё улучшилось, как всё в жизни должно быть. Но не тут-то было. Ещё я там не был, но слыхал, что в Ростове творится такое, что там жизнь, как в Бухенвалъде, если не хуже.

И вот летом 84-го я в Ростове, где вижу всё сам. Тюрьма стала намного чище, но порядки там грязные. Сразу с машины нас встретили грубые крики, ругань, администрация с дубинками во главе с дежурным офицером. Он сам бил тех, кто замешкался в коридоре, кричал: «Быстрее, бегом!» — и бил по спине дубинкой… Некоторым попало дубинкой по голове, когда они не успели быстро снять шапки.

Потом нас взяли на обыск, где хозяйка Эльза, так её прозвали, всех загнала в отстойник длиной 5–6 м, шириной 3 м, и там находилось 60 человек… Она шмонала весь этап, и при этом не забывала всыпать, как она говорила, холодных или горячих пять штук. Била за то, что находила у людей чай, деньги, лезвие, а иногда и просто так, за нерасторопность подстегнёт для быстроты…

Но это ещё не всё. За малейшее нарушение бьют палкой или молотком. Делают это так: в дежурке ставят к стенке лицом, руки на стену, и зад им подставляй или спину, так и бьют. Если в коридоре заговорили между собой, когда идёшь куда-то, сразу кидаются и бьют по лицу. Это делают даже молодые девушки, а их там дежурит много… («Воры сами о себе»)

Автору этих очерков много раз приходилось встречаться с работниками мест лишения свободы в неофициальной обстановке. В том числе и с оперативниками, и с режимниками. Нередко эти люди совершенно спокойно, даже с удалью рассказывали, как они лупили «этапников», «ломали» «отрицаловку» и т. д. Они воспринимали для себя подобные действия как часть рутинной работы. Их цель — не допустить «за колючкой» эксцессов, пресекать в зародыше нарушения режима содержания. Что они и делают — теми способами, которые в них выработала система. (Ради справедливости скажем, что такая характеристика относится далеко не ко всем сотрудникам колоний. Как правило, начальники отрядов и инженерно-технические работники находят иной подход к арестантам, поскольку вынуждены решать ежедневно огромное количество реальных проблем быта, производства и пр.).

Было бы неправильным рассматривать оперативных работников ИТУ исключительно как злобных, ограниченных «псов». Многие из них — опытные профессионалы в своём деле, психологи и порою даже интеллектуалы. Термин «ломки» неправильно понимать только как физический «пресс» уголовной «братвы». К 80-м годам был накоплен изощрённый опыт по так называемому «разобщению отрицательно настроенной части осуждённых». Была разработана методика стравливания различных уголовных группировок в местах лишения свободы (группируются «блатные» обычно либо по местническому принципу — ростовские, шахтинские, азовские и пр., либо по национальности, либо по принципу «семейников», «вместе кушаем» — то есть исходя из симпатии и общих интересов), провокаций, внесения раздоров в сообщество «правильных», «путёвых» через агентов из числа осуждённых, работающих на оперативную часть.

Как это обычно бывает, первые результаты были обнадёживающими. «Отрицаловку» загоняли в тюрьмы и дальние лагеря, в «зонах» увеличивали количество арестантов-«активистов», поддерживалась суровая дисциплина и надзор за осуждёнными. Внутри колоний появились так называемые «локалки» — локальные участки в виде металлических заборов, отгораживающих каждый отряд, а также жилую и производственную зоны колонии, а в промышленной зоне — даже каждый цех. Таким образом каждый шаг осуждённого брался под контроль. Все его передвижения вне отряда допускались только по специальному разрешению и строго фиксировались.

Однако в конце концов всё это только играло на руку «воровскому сообществу». Один из арестантов тех лет пишет:

Удар по отрицаловке был сделан мощный, и в зоне у «власти» стали козлы, то есть активисты…

Режим колоний принял карательный уклон, достаточный для создания сильной и волевой элиты преступности — воров… (А. Экштейн. «Дневник стукача»)

Разумеется, «прессу» и «ломкам» способствовала абсолютная закрытость исправительно-трудовой системы и полное отсутствие контроля со стороны общества.