«Вставай, страна Зэкландия!»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Вставай, страна Зэкландия!»

Побег Батюты оказался детской шалостью по сравнению с более поздними событиями, потрясшими ГУЛАГ.

Волна восстаний заключённых захлестнула лагеря в 1948–1953 годах. Наиболее известные вспыхнули на Печоре (1948), в Салехарде (1950), Экибастузе (1952), Воркуте (1953), Норильске (1953), Джезказгане и Кенгире (1953). Эти восстания объединяло многое. Прежде всего, причины: жестокость режима спецлагов, растущий беспредел администрации и охраны, что было особенно нетерпимо на фоне медленной, но неуклонной перемены сознания зэков — в сторону большей свободы и самоуважения. (Сказывалось влияние «автоматчиков» и бойцов национально-патриотических движений). В 1953 году, по официальной статистке, число осуждённых за контрреволюционные преступления достигло 474.950 человек, в 1954 — 467.946 человек. Это была серьёзная сила…

Восстания развивались примерно по одному сценарию: уничтожение «стукачей», забастовка, бегство администрации из зоны, переговоры, военное подавление арестантских выступлений. Одинаковы и требования «сидельцев», обращённые не столько к местному начальству, сколько к центральной власти: отмена номеров на одежде, ограничений на переписку, сокращение рабочего дня, введение оплаты труда и системы зачётов рабочих дней, прекращение практики запирать заключённых в бараки на ночь (к 1953 году кое-где добавилось требование распространения амнистии 1953 года на «политических»). Как отмечают исследователи этого периода советской лагерной истории, «в центре восстаний обычно — бывшие участники национальных движений (из Западной Украины и Прибалтики), а также бывшие солдаты и офицеры советской армии (многие — из военнопленных, перемещённых из немецких концлагерей в отечественные особлаги), т. е. заключённые основных послевоенных потоков, знакомые и с оружием, и с опытом коллективных действий» («Звенья», исторический альманах).

Широкому кругу читателей наиболее известно так называемое кенгирское восстание — благодаря роману «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына (глава «Сорок дней Кенгира»). Однако описание событий и оценка действий некоторых категорий восставших у автора «Архипелага» порою серьёзно расходятся с рассказами отдельных непосредственных участников этого «сабантуя» (как называли подобные выступления сами арестанты).

Восстание вспыхнуло в лагере, расположенном в посёлке Кенгир (недалеко от города Джезказгана — административного центра Джезказганской области). Правда, в определении точной даты этого восстания существуют разногласия. Николай Кекушев, непосредственный участник событий, в книге воспоминаний «Звериада» относит его к маю 1953 года и увязывает с последствиями «бериёвской» амнистии 27 марта того же года. Солженицын переносит на год позже — 16 мая 1954 года. Нам кажется более убедительной датировка Кекушева, но, думается, это не столь принципиально.

В начале 1953 года во многих лагерях усиливаются проявления жестокости по отношению к заключённым. Зэков обстреливают с вышек, стреляют по движущимся колоннам, провоцируя их на массовые выступления.

Подобные действия не случайны. Разумеется, отдельные случаи бывали и раньше. Объяснялись они желанием рядовых бойцов, охранявших лагеря, получить внеочередной отпуск с выездом домой (обычно — десять суток). Такое поощрение предусматривалось за проявление особой бдительности, пресечение побегов. А поскольку руководство ВОХР постоянно идеологически обрабатывало солдат, внушая им, что они охраняют не людей, а банду уголовников, врагов народа и прочих дегенератов и выродков, то молодые ребята не видели ничего зазорного в том, чтобы спровоцировать арестанта на нарушение «запретки» и там же подстрелить его (не обязательно насмерть, достаточно было ранить).

Однако уже в 1953 году подобные случаи стали массовыми. Почему? Достаточно логичное объяснение даёт Солженицын:

В том роковом 1953 году с офицеров МВД сняли вторую зарплату («за звёздочки»), то есть они стали получать один оклад со стажными и полярными надбавками, ну и премиальные конечно. Это был большой удар по карману, но ещё больший по будущему: значит, мы становимся не нужны!

…Охранное министерство должно было срочно и въявь доказать свою преданность и нужность. Но как?

Те мятежи, которые до сих пор казались охранникам угрозой, теперь замерцали спасением: побольше бы волнений, беспорядков, чтобы надо было принимать меры. И не будет сокращения ни штатов, ни зарплат.

(«Архипелаг ГУЛАГ»)

Это предположение не выглядит большим преувеличением, поскольку зарплаты работников лагерей в начале 50-х были значительными, и доплата «за звёздочки» превышала зарплату хорошего врача. Да и вообще после Пленума ЦК КПСС 2–7 июля 1953 года, обсудившего вопрос «О преступных антисоветских и антигосударственных действиях Л. П. Берии», центральная власть с большим подозрением стала относиться к «родным органам», выискивая в них пособников «агента мирового капитала» Лаврентия Берии. В этих условиях «органы» обязаны были доказать свою крайнюю необходимость и стремление в любую секунду встать на поддержку и защиту родного государства. Что они поспешили сделать (благо «враги» всегда были под рукой).

Так было и в Джезказгане. Застрелили юную девушку Лиду, которая повесила сушиться чулки на предзонник. Выстрелом с вышки часовой убил евангелиста Сашу Сысоева — бывшего студента последнего курса одного из ленинградских вузов. Убили без всякого повода: он даже не приближался к «запретке». Это вызвало волнения среди зэков. Люди потребовали суда над убийцей (суд состоялся лишь через год, уже после восстания). Вслед за этим — новое ЧП. Конвой, сопровождавший колонну заключённых, торопился в зону. Зэки, несмотря на окрики солдат, еле плелись. Тогда конвойные открыли стрельбу по колонне из автоматов, ранив нескольких арестантов в ноги. «Зона» в знак протеста несколько дней не выходила на работу.

После этого охранники на вышке спровоцировали старого арестанта-китайца нарушить границу контрольно-следовой полосы, кинув туда пачку махорки. Старик потянулся за ней,  и его ранили в руку. И так далее.

Напряжение возрастало. К тому же в особлаг, где содержались политические заключённые, забросили большую партию уголовников, надеясь, видимо, стравить тех и других между собой. Впрочем, Кекушев замечает по этому поводу:

Сам по себе этап не представлял для нас опасности, но из-за мелких краж пришлось пережить много неприятностей.

После небольшого инцидента «пятьдесят восьмая», расхрабрившись, вызвала к себе их вожаков и предложила жить в дружбе. В противном случае пригрозили применением силы. Раньше сделать такое предложение уголовникам было невозможно. Преступный мир воров и бандитов пользовался негласным заступничеством лагерного начальства, а мы ходили в «фашистах»… Постоянные жестокие драки между нами и уголовниками давали возможность начальству без опасения избавляться от многих неугодных зеков, осуждённых по 58-й статье, и всё время держать людей в напряжении и безусловном повиновении… Эта тактика стравливания была обсуждена на встрече с вожаками уголовников, и в результате возник наш коллективный союз против общего врага — лагерного начальства. («Звериада»)

Хотелось бы всё же уточнить: речь идёт не столько обо всей 58-й статье, сколько об «автоматчиках» из числа боевых офицеров и, возможно, отчасти — о «бандеровцах». Последних, по словам Солженицына, было в лагере немало. К этому времени «блатные» уже по всему ГУЛАГу вынуждены были считаться с «военщиной», так что Кенгир не составлял исключения, и не было в реакции уголовников чего-то особенного.

Участник кенгирского восстания авиатор Николай Львович Кекушев перед арестом в 1937 году, после возвращения из экспедиции к Северному полюсу.

Именно прибывшие «блатари» и спровоцировали «сабантуй» в лагере. В один из майских вечеров, когда основная масса арестантов смотрела кинофильм «Римский-Корсаков» (экраном служила белая стена бани), «уркаганы» сделали пролом в стене, разделявшей женскую и мужскую зоны, и толпой хлынули туда.

Позже администрации обманом удалось выманить часть «блатных» и увезти в соседнее лаготделение. «Блатные» обратились за поддержкой к «политикам». И всё завертелось: невыход на работу, ввод на территорию зоны пулемётного взвода, стычки зэков с офицерами и нарядом, гибель нескольких арестантов… В конце концов вся лагерная администрация и надзор покинули зону, которая полностью оказалась в руках восставших.

На митинге в столовой (после похорон погибших) был выбран штаб. Возглавил его бывший полковник Капитон Иванович Кузнецов. Были назначены также помощник начштаба, начальники отделов пропаганды, агитации, внутренних дел и т. д. Штаб выработал план обороны. Была объявлена тотальная мобилизация.

Кстати, «военного люда» в лагере было полно, и не только советских фронтовиков. Здесь «мотали сроки» и немецкие, и венгерские, и японские военнопленные. Автор «Архипелага», однако, по одному ему известной причине «подлинными вдохновителями восстания» называет украинских националистов. Оговариваясь, впрочем, что в состав штаба восстания они не входили, а держались сами по себе. Непонятно только, каким образом им удалось стать в таком случае «вдохновителями»?

Подобная характеристика малороссийских партизан, конечно, вписывается в общую схему, созданную Солженицыным в своём романе, где он упорно выдвигает на первое место в лагерном движении неповиновения именно украинских и прибалтийских националистов, всячески умаляя роль советских фронтовиков. Однако у нас есть все основания не разделять подобную точку зрения (см. главу «Ще не вмэр Степан Бандера»).

Будем рассуждать здраво: во главе восстания стали те, у кого был наибольший авторитет среди арестантского люда. В Джезказгане такими вожаками оказались именно фронтовики и офицеры из числа бывших военнопленных. (Из «блатных», по Кекушеву, был один — «министр внутренних дел», уголовник-рецидивист Саженков.). И все рассуждения о якобы «истинных вдохновителях» и «молчаливых наблюдателях от того штаба» (Солженицын) — просто разговоры, что называется, «в пользу бедных».

Не случайна также совершенно разная оценка роли начальника штаба полковника Кузнецова и самого его как личности. Автор «Архипелага» в пренебрежительном тоне отзывается о руководителе восстания. Почему? Да потому, что тот не придал событиям антисоветскую окраску, как пытались поначалу «западники», расклеившие по зоне листовки типа «Вооружайся, чем можешь, и нападай на войска первый!», «Хлопцы, бей чекистов!» и т. д. Откровенно говоря, лозунги в той обстановке бессмысленные и провокационные. Кузнецов, напротив, заявил:

— Антисоветчина — наша смерть. Если мы выставим сейчас антисоветские лозунги — нас подавят немедленно. Они только и ждут предлога для подавления. При таких листовках они будут иметь полное оправдание расстрелов.

Цитируем дословно по «Архипелагу». И тут же вынуждены признать: как бы мы ни относились сегодня к такой позиции, в тот момент она была единственно трезвой и разумной! Кроме того, мы должны отдавать себе отчёт, что, несмотря на все репрессии, большая часть «советских» арестантов поддерживала подобную позицию, и поддерживала искренне! «Идейных антисоветчиков» из числа жителей СССР, оказавшихся в лагерях, было не слишком много (как бы того ни хотелось Александру Исаевичу; будем всё-таки реалистами).

Однако публицист берёт в Солженицыне верх над историком. И Кузнецов у него становится политизированным демагогом, который старается угодить «и нашим, и вашим». Потому и стремится Солженицын убедить читателей, что якобы «не очень-то в речи его (Кузнецова. — А.С.) вникали». И даже вводит пикантную подробность: мол, в это время арестанты целовались на вагонках с арестантками.

Даже вынужденный рассказывать о поступках Кузнецова, которые явно не вписываются в его, солженицынскую, «теорию», писатель всячески пытается найти этим поступкам какое-нибудь «гниловатое» толкование.

Вот, например, начальник зэковского штаба предупреждает прибывших на переговоры московских генералов:

— Если войдёте в зону с оружием, не забывайте, что здесь половина людей — бравших Берлин. Овладеют и вашим оружием.

Далее идёт следующий пассаж:

Капитон Кузнецов! Будущий историк кенгирского мятежа разъяснит нам этого человека. Как понимал и переживал он свою посадку?.. Давно ли просил о пересмотре, если в самые дни мятежа ему пришло из Москвы освобождение (кажется, с реабилитацией)?.. Встал ли он во главе движения, потому что оно его захватило? (Я это отклоняю). Или, зная командные свои способности, — для того, чтобы умерить его, ввести в берега… и укрощённой волною положить под сапоги начальству? (Так думаю). Во встречах, переговорах и через второстепенных лиц он имел возможность передать карателям то, что хотел, и услышать от них…

Другими словами, Солженицын, просто в силу ненависти своей ко всему советскому, НЕ ЖЕЛАЕТ ДАЖЕ ДОПУСТИТЬ, что советский офицер мог действовать как порядочный человек, из благородных побуждений. Известный писатель даже опускается до столь позорного приёма, как открытая клевета под видом предположения! Вот ведь, наверное, за спинами арестантов «продавал» их, пошёл на сговор с «вертухаями»… А может, и нет! Ну, просто предположим… И это — о человеке, который ради общего дела перечеркнул всё, даже отказался от освобождения, фактически предпочтя смерть вместе с остальными зэками!

Приём довольно грязный. Как и ряд других, применяемых Солженицыным. Например, ни к селу ни к городу смакование слуха о том, что у начштаба была якобы «временная жена» — бандеровка. Ну это-то при чём? Да так, мол, что-то у него с моральным обликом…

А вот что пишет Кекушев, слушавший самого Кузнецова:

Шла шестая неделя «сабантуя». Многие стали нервничать. Начальник штаба Кузнецов часто выступал и призывал стойко держаться. Говорил он хорошо, и многие даже плакали. Вся семья Кузнецова была уничтожена после его ареста, и он говорил об этом. Многие из нас тоже потеряли родных и, слушая Кузнецова, мы укреплялись в решимости держаться до конца.» («Звериада»)

Да и сам Солженицын вынужден признать, что полковник оставался на баррикадах до последнего и поддерживал всех своими речами. Но и здесь писатель саркастически размышляет: а может, Кузнецов и другие офицеры просто «боялись насмешки больше, чем будущей смерти?»

Как говорится, тут уж слов нет — остались одни выражения…

Но что же само восстание? Оно продлилось 42 дня. «Бунтовщики», кстати, не препятствовали выходу из «зоны» тем, у кого заканчивался срок, кто подпадал под амнистию (в том числе и иностранным военнопленным)… В конце концов на заключённых были брошены регулярные войска при поддержке танков! Восстание было подавлено. Погибло более двухсот заключённых (по официальным сведениям).

Эта же участь постигала и другие восстания, вспыхнувшие в разных уголках ГУЛАГа. И там нередко «военщина» сражалась против «вертухаев» бок о бок с уголовниками.

Нельзя сказать, что все эти выступления оказались бессмысленными. Напротив! Как это ни странно для того времени, но многие участники «сабантуев» через некоторое время возвращались в лагеря, и им даже не добавляли сроки! Тех, у кого срок кончался, тут же освобождали и отправляли на поселение. В особых лагерях ввели «расконвойку», то есть арестантам за «хорошее поведение» предоставлялось право передвигаться за пределами лагеря без конвоя для выполнения хозяйственных работ (до этого «политикам» такая льгота даже не снилась). 58-й статье стали давать даже свидания с родными! Поначалу таких «свиданок» было немного. Но всё же… Была разрешена переписка без всяких ограничений, сняты запреты на безопасные бритвы, появились и многие другие «послабления режима».

Это была серьёзная победа. Вклад в неё внесли и «военщина», и «мужики», и даже «уркаганы», выступавшие в союзе с основной массой «сидельцев». Но время показало, что такой союз был недолговечен…