ОБЩЕЕ ОБОЗРЕНИЕ

ОБЩЕЕ ОБОЗРЕНИЕ

Мы изложили события первых четырехсот лет Русской Истории в их последовательном порядке; мы познакомились с действовавшими лицами; мы рассмотрели их отношения между собой, законы, занятия, промыслы, торговлю, введение христианской веры и ее влияние, церковное управление, грамотность и нравы; одним словом, мы обозрели, по возможности, древнюю жизнь во всех ее проявлениях.

Подведем теперь итоги под наши известия, окинем взглядом все прошедшее, соберем рассеянные черты воедино и составим картину Русской земли перед нашествием татар и покорением ее под их иго.

Для освещения этой картины, для лучшего понимания совокупности событий, предпошлем сравнение, которое можно приложить, кажется, к нашей истории и во все ее продолжение даже до настоящего времени.

Течет широкая, глубокая река, берущая начало из каких-то неведомых стран, и несет свои волны в далекое море. Часто возмущается она ветром, и поверхность ее покрывается пеной, грязью и всякой нечистотой. Случаются бури, волны поднимаются высоко и сшибаются между собою, брызги летят во все стороны. В весеннее водополье нет преграды яростному стремлению, а в летнюю межень река по местам мелеет на песчаных перевалах. Иногда встречные утесы, сдвинувшись вдруг между собою, преграждают ее течение. Зимою жестокий холод сковывает ее быстрые струи, в ледяной толще останавливается всякое движение, — и страшно становится за царственную реку: не донесет она своей живой воды до назначенного ей предела, не исполнит она своего высокого предназначения и потеряется в сыпучих песках, ее окружающих! Нет, нет, при всех невзгодах, при всех превратностях, при всех тревогах, внизу, глубиною, по твердому дну, катится спокойно чистая струя крепкой, холодной воды, которую редко захватывает даже верхнее замешательство, которая сохраняет всегда силу своей живучести. Иногда вдруг, неожиданно, вырывается откуда-то из земли новый ключ, — он бьет чудодейственной силой и освежает надолго мутную воду. Обильные притоки обещают вознаградить сторицей временную убыль. Вот поднимается высоко на небе животворное солнце: оно пускает от себя теплые лучи, лед тает, зимние оковы разрушаются, пропадают одно за другими, и освобожденная река, озаренная полуденным сиянием, воспринимает с новыми силами свой торжественный, задержанный бег, опять несется, несется… Счастливый ей путь!

Вот изображение Русского человека, Русского народа, Русской жизни, как в первые, так и последующие времена их исторического бытия.

Северо-восточная треть Европы, прорезанная поперек, на юге, Днепром, Доном и Волгой, на севере Невою и Двинами, Северной и Западной, была по большей части покрыта дремучими, непроходимыми лесами. Славянские племена, двигавшиеся со стороны Дуная, который слышится до сих пор в наших песнях, заселили ее, в незапамятные времена, преимущественно по берегам рек и по соседним с ними долинам, — столкнувшись на крайнем севере и востоке с финнами и латышами.

Финны пришли, вероятно, прежде их из Азии через Урал и заняли огромное восточное пространство, в некоторых местах до Волги и Оки, в других переправившись через эти реки, а на севере опоясали на значительном протяжении Балтийское море, встретив здесь латышские племена, первых, вероятно, переселенцев с Дуная.

Славяне в некоторых местах отодвинули финнов, а в других поселились между ними.

Отличаясь по преимуществу характером тихим, смирным, терпеливым и покорным, они уже были знакомы с разными первоначальными ремеслами и орудиями для удовлетворения своих насущных нужд и имели разные обряды, обычаи и верования о природе и другой жизни, перенесенные ими на Дунай еще из своей прародины Индии. Главным доказательством их относительного развития служит богатый и сильный язык, в котором нашлись еще в IX столетии выражения для перевода всего Священного писания, — и народная способность освоиться вскоре с его святыми истинами.

Сообщение славянских племен было по естественным причинам затруднительно, и они, живя почти особняком, подвергались только влиянию местности, доставшейся тому или другому племени в удел для жительства: одни грубели и дичали в лесах, другие смягчались и преуспевали среди полей и по долинам, не заботясь, впрочем, знать, что делается за живым рубежом и решая возникавшие между ними дела на сходках своего поселка, который был для них и назывался миром.

Необходимого для удовлетворения главных потребностей везде было вдоволь: девственная новь давала хорошие урожаи, леса изобиловали дичью, пушные звери бегали чуть не по задворьям, в реках ловилась вкусная рыба, от пчел получался мед и воск, рогатый скот доставлял мясо, кожи, молоко. Нужда учила делать все для себя потребное, очень, впрочем, ограниченное, дома, собственными средствами: муж пахал землю и добывал хлеб, жена пряла лен и ткала полотно. С овец снимали они шерсть для сукна на свиты, а шкуры шли на кожухи. Для обуви на лапти все было готово в соседнем лесу. Сыты, одеты, обуты, мирные поселяне жили себе припеваючи, — песни искони были их услаждением, — пользуясь жизнью по-своему, довольствуясь малым, крепко сидя на своих местах, в теплых избах, топить и строить которые было очень легко и удобно. Из соседей кое с кем они менялись своими произведениями, ибо у одних было больше хлеба, у других мяса, у третьих рыбы, или меда, воска, шерсти.

На некоторых заселенных пространствах, вследствие этого обмена, а равно и для общего богослужения, возникли города, более или менее укрепленные слободы, жители которых, благодаря большему сообщению, становились, разумеется, смышленее, деятельнее и богаче.

Из них самые важные были — на юге, у полян, на Днепре, Киев, и на севере, на Волхове, у словен, Новгород.

Словене отличались особой деятельностью из славянских племен: пользуясь местоположением, они завели, со времен первого водворения, торговлю с соседними племенами; овладев Заволочьем, проникли далеко на север, к югре и печере, за Урал, и разослали свои поселения по всем сторонам: Торжок, Ростов, Бежецк, Волок Ламский причислялись издревле к их владениям.

Кроме Новгорода и Киева рано стали известными даже грекам: Вышгород, Любеч и Смоленск на Днепре, Чернигов на Десне. К древнейшим городам принадлежат также Полоцк, Изборск, Белозерск, Муром.

К счастью племен славянских, у них на руках было обилие такого произведения, которое пользовалось великим почетом, имело большее употребление по всей Европе и Азии и ценилось везде очень высоко: меха — собольи, бобровые, лисьи, куньи, медвежьи, волчьи, горностаевые.

Меха издревле привлекли на наш север торговлю, лишь только она осведомилась, что может добывать отсюда дорогой и нужный товар для нее с большой для себя выгодой.

Два народа отличались тогда особой деятельностью, и, занимаясь войной, производили вместе повсюду и обширную, живую торговлю: в Европе норманны, в Азии аравитяне.

Норманны, самое отважное и неустрашимое из всех европейских племен, гонимое нуждой из дома, от каменистых пустынь бедного севера, возобладало с начала средних веков всеми морями, забиралось в устья всех больших рек и везде заводило торговые связи, устраивало свои поселения.

Как норманнам, так и арабам, нужны были меха, которые и послужили в то время через них связью Запада и Востока с Севером, нашей Залесской стороны с Европой и Азией, точно как пряные коренья и благовония привлекали в древности торговлю в Индию, а после в средние века кофе — в Аравию, табак и сахар — в Америку.

Норманны очень рано появились в соседних к ним устьях — Невы и Западной Двины, и узнали богатый Новгород, который стал известен у них под именем Гольмгарда, и прославился в сагах. Они проникли в глубь страны, где, на водоразделе «Оковьскаго леса» представился им Днепр, приведший прямо в Черное море.

Богатый, роскошный Константинополь-Царьград-Миклагард стал любимой целью их торговых плаваний. Там они нашли себе еще выгодное и почетное занятие служить в императорской гвардии или варангии.

(Последнее имя послужило, кажется, славянам поводом называть норманнов варягами).

Путь в Грецию прославился также на Севере и получил в их летописях и сагах особое имя аustеruеg. Он записан так в нашей древнейшей летописи: «Бе путь из Варяг в Греки, и из Грек по Днепру, и верх Днепра волок до Ловоти, по Ловоти внити в Илмерь озеро великое, из него же озера потечет Волхов, и втечет в озеро великое Нево, того озера устье впадет в море Варяжское».

Варяги так часто плавали по этому пути, что дали свои имена Днепровским порогам, которые дошли и до императора Константина Багрянородного и им записаны: Нессупи, Варуфорос, Ульворси, Геландри, Леанти, Струвун, — имена, объясняемые легче всего из языков норманнских.

Точно так же открылся варягам путь из Оковского леса в Каспийское море: «Из того же леса (откуда течет Днепр), потече Волга на восток, и втечет семидесятью жерел в море Хвалисское, тем же из Руси может идти в Болгары и Хвалисы».

Новгород был на перепутье для норманнов и к Черному, и к Каспийскому морям.

Словене-новгородцы, сами торговые и промышленные, приняли живое участие в действиях новых гостей, служили как бы посредниками, доставляли им товары, получаемые из их поселений, и, разумеется, присоединялись к ним и в их путешествиях.

При устье Волги находился знаменитый на Востоке город Итиль, нынешняя Астрахань, принадлежавшая хозарам. Здесь норманны сошлись с арабами, которые приходили туда из Азии и плавали также вверх по Волге до Бертасов и Булгаров.

Арабские монеты, чеканенные в VIII, IX, X, XI и XII столетиях, находимые во множестве по всему пространству нынешней европейской России, вплоть до Уральских гор, доказывают это древнее живое сообщение. Торговля обогащала наш Север, содействовала распространению сведений, расширяла кругозор, — и она же возбудила жадность, привлекла враждебные нашествия.

Из мирных гостей, проезжих путешественников, норманнам захотелось, как то бывало и везде, стать хозяевами, господами.

Удостоверясь в отсутствии у жителей склонности к войне, надеясь не встретить значительного сопротивления, одна их дружина явилась из-за моря в устья Невы и Западной Двины и обложила данью северные племена — словен новгородских, кривичей, чудь, весь и мерю.

Летопись относит это событие к 859 г.

Около того же времени хозары, жившие в Итиле, или нынешней Астрахани, и в Крыму, народ не воинственный, но имевший гвардию (аларезио) из арабов и турок, подчинил своей власти южные племена: полян, северян, вятичей, определив дань по белой веверице с дыма.

Варягов на севере осталось немного после первого набега, и жители, в добрый час, вооружившись, прогнали их за море, откуда те приходили, а после, по исконному свойству славянской природы, перессорились между собой. Они понимали, однако же, благодаря природному своему толку, что им придется скоро расплачиваться за недавнее возмущение, и решили призвать к себе начальников, защитников, — князей, также из норманнов, которые властвовали тогда по всему Северу и с которыми бороться никому в тех краях не было возможности.

Посланцы отправились к трем братьям из племени руси: Рюрику, Синеусу и Трувору, известным, вероятно, в Новгороде прежде, по каким-либо отношениям. «Земля наша велика и обильна, сказали братьям словене, а наряда в ней нет. Придите княжить и володеть нами по праву».

Вот начало нашей государственной истории, — добровольное призвание, — начало полюбовное, которое в соединении с другими соответственными обстоятельствами, народным характером, пространством, местоположением, климатом, отношением числа пришельцев к числу туземцев, и проч., дало Русской Истории направление, противоположное истории Запада, где с самого начала, вместо нашего единства, оказалось раздвоение, зародились, с одной стороны, у туземцев, ненависть и злоба, с другой, у завоевателей, гордость и недоверчивость, произведшие беспрерывную и постоянную так называемую оппозицию, которая и служит до сих пор основанием всего управления западного.

Братья пришли со своими родственниками и дружинами (862) и заняли главные города призывавших племен: Ладогу и Новгород у словен, Изборск у кривичей и Белозерск у веси.

Все их племя, варяги-русь, перебралось вслед за ними, — разумеется, со своим языком, верой, законами, обычаями, и дало свое имя нарождавшемуся государству: «от тех прозвася Руская земля — Новугородьци: ти суть людье Новугородьци от рода Варяжьска, преже бе беша Словени». Они начали везде рубить города, устанавливать точки опоры, по норманнскому обычаю, и межевать веревкой доставшуюся землю, какая часть ее где должна тянуть на содержание князя, какая определялась для дружины и какая оставлялась в пользование прочих воинов.

Новое правительство в нашей стране оставило след во всех словах, введенных им в употребление, которые своими звуками, или приданным им значением, очевидностью перевода, указывают именно на свое норманнское происхождение: князья, бояре, огнищане, детские, люди, смерды, закупы, тиуны, гридни, ябедники, метельники, верви, губы, виры, дружина, дума, гривны, скот (в смысле денег)…

Рюрик, утвердившись крепко в Новгороде, начал распространять свои владения за счет соседних, чудских и латышских племен, живших к западу и востоку от Новгорода. По всей вероятности, он покорил себе Балтийское прибрежье, вплоть до Немана, северный рукав которого получил название Руссы, Курский залив — Русны, а смежная Латышская страна — Порусья, Пруссии. Двое из единоплеменников Рюрика, Аскольд и Дир, отпросясь у него, пошли было на службу в Грецию, но по дороге увидели Киев, который им понравился, и они решили там остаться, воспользовавшись мирным свойством жителей, — те платили дань хозарам, а теперь согласились признать своими господами пришлых искателей приключений.

Варягов набиралось в Киеве больше и больше, — и они недолго усидели на одном месте, — вздумали с двумястами судов решиться на подвиг, достойный норманнской смелости, — напасть на богатый Константинополь; напали, и город откупился от них золотом по свидетельству патриарха Фотия, в 866 году. Они привезли домой начатки христианской веры, для которой тогда же в Болгарии и Моравии переведено было все Священное писание и книги богослужебные бессмертными славянскими первоучителями, Св. Кириллом и Мефодием, так, что Русская земля, по удивительному стечению обстоятельств, получила, почти в одночасье, все три благодатных семени: государственности, веры и просвещения.

Утренняя звезда о трех лучах сверкнула с высокого неба над нашей рекой.

Аскольд и Дир владели Киевом лет пятнадцать, пока Рюрик устраивался по берегам Варяжского, или Балтийского, моря, — и должны были уступить его преемнику Олегу. Недовольный жизнью на севере, увлекаемый духом движения, он отправился с набранными воинами на юг, и, выманив обманом к себе в ладьи киевских начальников, сказал им: «Вы не князья, и не княжеского рода, а я князь, и вот сын Рюриков», велел их умертвить и остался владеть в Киеве (882), встретив такую же покорность жителей, какой пользовались Аскольд и Дир, а прежде их хозары.

Из Киева Олег, уставив дани северных племен, стал ходить ежегодно, преимущественно по рекам, на восток, юг и запад, и облагать данью славянские племена: северян, радимичей, вятичей, угличей, тиверцов, дулебов, хорватов, которые покорились ему почти все беспрекословно. «Кому дань даете?» «Хозарам». «Не давайте козарам, а дайте мне», — и они давали ему дань, как бы присоединяясь таким образом к первому призванию со своим согласием и добровольным подданством.

Олег, истый норманн, по примеру Аскольда и Дира, пошел (906) с двумя тысячами судов на Константинополь, устрашил греков, получил богатую дань, прибил свой щит к городским воротам и заключил через некоторое время договор (после 911 г. подтвержденный письменно), по которому сверх укладов на все его подданные города, князьям, под его рукою сущим, он выговорил значительные преимущества для ходивших в Константинополь послами и торговцами варягов — выдавать им месячное содержание, пускать даром в бани, снабжать веревками, веслами и парусами для обратного плавания.

После Олега, при Игоре, дружина его ходила на восток (913) и произвела нападение на берега моря Хвалисского, или Каспийского, где торговали их единоплеменники. Рассыпавшись по всем его западным берегам до Баку, как свидетельствуют современные арабские писатели, они ограбили все города, разбив ополчения, но на обратном пути, по Волге, истреблены восставшими мусульманскими племенами. Здесь погибла часть дружины Игоря, а другая в первом несчастном походе на Грецию (941), описанном греками.

Второй поход под Константинополь, с новой норманнской помощью (943), доставил руси обычную дань и также кончился письменным договором, в начале которого стоят норманнские имена послов, заключавших его от имени князя.

И на берега Каспийского моря второй поход (944) был также удачен, окончившись разрушением Берды, на берегу Куры.

Супруга Игоря, Ольга, жестоко наказав за его смерть возмутившихся древлян, утвердила подданство племен и уставила некоторые дани.

Сын ее Святослав ходил на ясов, касогов, хозар, по северному предгорию Кавказа. После успешной войны в Болгарии, он хотел переселиться там и утвердить центр Руси в Переяславце на Дунае, посадив сыновей в Киеве, Коростене и Новгороде. Греческий император Иоанн Цимисхий не допустил совершиться этому намерению. В жестокой войне, подробно описанной Львом Диаконом, который видел лицом к лицу Святослава и описал его наружность, храбрый русский князь был разбит, вынужден удалиться в Киев, и на обратном пути в Днепровских порогах убит печенегами, — кочевым племенем, которые еще при Игоре (914) начало тревожить русские пределы со стороны Черноморских степей.

Между тремя сыновьями Святослава тотчас по его кончине началось междоусобие, и Владимир новгородский, приведя нанятую свежую дружину с Севера, победил сперва нового поселенца в Полоцке Рогволода, нареченного тестя Ярополкова, а потом самого Ярополка, от которого погиб перед тем средний их брат Олег, — овладел Киевом и отпустил наемных варягов в Грецию, кроме некоторых выбранных, оставшихся в полной от него зависимости.

Владимир ходил на волжских болгар, ятвягов, и, еще дальше своих предшественников, на запад, покорил себе города Червенские, т. е. нынешнюю Галицию.

Он разделил свои владения между двенадцатью сыновьями, которых и разослал по главным городам: в Новгород, Ростов, Муром, Псков, землю Древлянскую, Тмуторакань… предоставив каждому часть своей дружины.

Наследство всех сыновей Владимировых досталось, после нескольких междоусобий, одному Ярославу, которого следует считать последним представителем норманнского периода Русской истории. При нем закончились походы на Константинополь, впрочем, неудачно, он смирил печенегов, ходил на чудь северо-западную, — и для собрания дани с нее построил Юрьев или Дерпт, — на емь, на пермь, на ятвягов, на литву, на мазовшан. Братом его Мстиславом тмутораканским уничтожена окончательно держава хозар в Крыму.

Границами Ярославовых владений были: к северу Балтийское, или Варяжское, море, к западу Неман, Буг, Сан, Карпаты, к югу Новороссийские степи, к востоку Волга, Урал.

Вот как исчисляет Нестор племена, подданные Ярослава:

«Се бо токмо Словенеск язык в Руси: Поляне, Древляне, Новгородцы, Полочане, Дреговичи, Северы, Бужане… а се суть инии языцы, иже дань дают Руси: Чудь, Меря, Весь, Мурома, Черемись, Мордва, Пермь, Печера, Ямь, Литва, Зимегола, Корсь, Норова, Либ».

Таким образом, в продолжение двухсот лет, очертилась окружность Русского, основанного норманнами, государства, с центром в Киеве, о котором еще Олег сказал: «Се буди мати градом Русским!»

Ярослав был в родственных союзах со многими европейскими государями, и двор его был надежным пристанищем для знаменитых изгнанников, преимущественно из норманнских стран.

С его именем сохранилось собрание законов русских, подвергшихся влиянию христианства и славянских обычаев, Русская Правда, которая приметна еще в договорах с греками и заключает уголовные постановления о праве мести, о пенях за убийство, за побои, за увечье, за кражу, укрывательство, со свидетелями, поручителями, судом 12 целовальников или присяжных, с судебными поединками или полем, испытанием железом и водой.

Племена славянские были соединены норманнскими князьями в одно целое, и в патриархальной их жизни произошла важная перемена: северный вихрь возмутил реку и поднял со дна ее тихие струи. Хотя князья, занятые своими исходами, внешними и внутренними, распространением пределов своей дани, имели к ним мало непосредственного отношения и оставляли их жить на прежней воле, — хотя дань, положенная на племена, была не тягостна, и отдать куницу или белку, которую поймать можно было неподалеку, в соседнем лесу, никому не стоило больших трудов, — но все-таки произошло между племенами небывалое движение, зародились иные чувства, возникли совершенно новые отношения, и началось понятие об обязанностях. Естественная воля стеснилась. Для пришлого непоседливого племени надобно было припасать содержание и все нужные вещи. Иное шло в дань, другое покупалось. Уже император Константин Багрянородный свидетельствует о закупаемых варягами у славян зимой ладьях, на которых они пускались весной в свои путешествия, торговые и военные. Промышленность и соединенная с ней торговля, получили сильный толчок. Сообщение селений с городами, и городов между собой, усилилось.

Норманнское влияние обнаруживалось преимущественно в городах, где со времен Рюрика расселились «находники Варязи, а первии насельници, сказал Нестор, в Новегороде Словене, Полотске Кривичи, в Ростове Меря, в Белеозере Весь, в Муроме Мурома». К ним беспрестанно наезжали соотечественники с Севера на житье, или по пути в Грецию. Иные основывали свои особые поселения: Рогволод с сыновьями в Полоцке, Тур в Турове. Их образ жизни, рассказы о виденных странах и народах, знакомство с греческой и восточной роскошью, даже домашний скарб — все действовало на воображение туземцев. Между последними находились и такие, которые принимали участие в их всякого рода странствиях; кругозор расширялся. Женщины, как и везде, были посредницами, и, служа к утверждению связей, оказывали обратное влияние, тем более значительное, что пришельцев было несравненно менее туземцев. Норманнство растворилось в славянщине, как капля вина в сосуде с водой, сообщив ей несколько своего вкуса.

В хозяйственном отношении надо заметить еще одно явление: некоторые из пришлых бояр, из дружины, живя при князьях, захотели иметь, подобно им, собственные усадьбы, особенно под городами, занимали пустую землю, — ее везде было с избытком, — и приглашали к себе в работники смердов, в дополнение к многочисленной пленной и прочей челяди, которую приводили они из своих походов. Такие временные работники известны в Русской Правде под именем закупов. Получая известные выгоды, и в особенности большую безопасность и спокойствие от всяких притязаний, они охотно оставляли свою землю, которую всегда достать себе могли, и шли в услуженье, составляя с боярской челядью слободы, первоначальные поместья. Вот первая степень произвольного крепостного права, со свободным переходом!

Такая перемена произошла в древнем славянском быту, вследствие нашествия и расселения норманнов!

Впрочем, никаких сословий, несмотря на соединение двух племен, господствующего и подчиненного, не образовалось, а разделялся народ по занятиям — военное, торговое, земледельческое, между которыми никаких преград не было, и переход от одного занятия к другому свободный. Самые рабы не лишены были надежды на освобождение.

Важнейшая и благодетельнейшая перемена произведена в народе христианской религией, которой мы также обязаны почину норманнов. Первое семя ее принесено, без сомнения, Аскольдом и Диром из константинопольского похода, о чем свидетельствует грамота и проповеди патриарха Фотия, равно как и церкви, построенные на местах погребения несчастных витязей. Мало-помалу число ее поклонников умножалось, и при Игоре у них уже была церковь Св. Илии, в которой дружинники-христиане присягали перед греческими послами в сохранении договора (944). Великая княгиня Ольга подала пример, приняв святое крещение в Константинополе, куда ездила с многочисленными спутниками, и привезла оттуда крест, оставив там на память золотое блюдо, которое долго показывалось нашим паломникам. Сын ее Святослав, однако же, не внял ее просьбам о крещении, опасаясь насмешек дружины. При Владимире два варяга, отец и сын, пришедшие из Греции, обреченные по жребию на жертву богам, запечатлели кровью преданность христианской вере: первые священномученики Киевские — Феодор и Иоанн.

Этому князю предназначено было просветить всю Русскую землю ее светом. Выслушав предложение от иудеев, магометан, католиков, он решил принять ее от греков, и для того пошел на Корсунь, знаменитый греческий город на Таврическом берегу Черного моря. Там он крестился и вступил в брак с греческой царевной Анной, сестрой императоров Василия и Константина. Забрав все нужное для богослужения, он возвратился в Киев, велел низвергнуть кумиры Перуна, Волоса и проч. и объявил, чтобы на другой день утром все жители, богатые и убогие, нищие и работники, шли на реку принимать святое крещение, а кто не придет, тот будет ему противен, — и все пришли с радостью, говоря: «Если бы это не было хорошо, то великая княгиня Ольга, мудрейшая всех людей, князь и бояре, не поступили бы так».

Добровольное принятие христианской веры совершенно соответствовало полюбовному основанию государства, и церковь не получила сначала семян западной реформации, точно как государство не имело семян западной революции.

Владимир велел везде рубить церкви по местам, где стояли кумиры. В Киеве основана была церковь Св. Василия, — имя его ангела, — на том месте, где стоял Перун со своими товарищами. У нарочитой чади взяты были дети и отданы на книжное ученье. Потом из Киева были посланы епископы по странам, вероятно, большей частью из болгар, разносить везде свет христианской веры.

Благодатное солнце воссияло над рекой.

Христианская вера с самого начала возымела могущественное действие на народ, без сравнения с прочими европейскими государствами, вследствие особого счастливого обстоятельства — проповеди на родственном, близком, понятном языке.

В избранных душах произошел совершенный переворот: от земли взоры обратились к небу. Сам Владимир преобразился, и из человека, преданного страстям и похотям, стал кротким и воздержанным. Сыновья его, Борис и Глеб, как прежде Феодор и Иоанн, приняли с радостью мученические венцы.

Ярослав, сын Владимира, продолжал ревностно дело своего отца; «при нем вера христианская начала плодиться и расширяться, говорит Нестор, основаны монастыри, и размножились черноризцы. Ярослав чтил церковные уставы, попов любил повелику и черноризцев, прилежал книгам и читал их днем и ночью, собрал многих писцов, которые прелагали с еврейского на славянский и переписывали многие книги, ими же поучались верные люди, и наслаждались божественным учением. Отец его Владимир взорал землю и умягчил, т. е. просветил крещением, а он насеял книжными словесы, мы же пожинаем, принимая учение книжное».

Строение церквей, основание монастырей, учреждение епархий, имело великое просветительное значение. Всякая вновь построенная церковь становилась, говоря по-нашему, училищем, новый монастырь гимназией, а новая епархия учебным округом. «Господи помилуй, подай Господи, буди святая воля Твоя, остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим» — эти простые молитвы и правила распространялись в народе и принимались к сердцу, становясь у многих основанием жизни, как свидетельствуют современные памятники.

Великолепные соборы Софийские, в Киеве и Новгороде, Десятинная церковь, построенные греческими мастерами, представили удивленным взорам славян новое поразительное зрелище. Печерская обитель, учрежденная Св. Антонием и Феодосием, стала средоточием русской духовной жизни, истинным ее святилищем; так водворилось и первое наше христианское просвещение: книги Священного писания, творения первых отцов церкви, жития, переписывались, читались, изучались, и отсюда разносились во множестве по всем обширным областям нашего отечества. В монастырях сохранялись и дополнялись летописи, веденные при князьях. Болгария сообщала нам труды своих учителей, преемников Кирилла и Мефодия.

Святые семена находили везде плодоносную, подготовленную почву: в Киеве и Смоленске, Любиче и Курске, Торопце и Турове, везде находились люди, даже между простолюдинами, способные принимать новое учение, претворять его в свою плоть и кровь, и на основании его подниматься на высоту первых ревностных христианских исповедников.

Солнце проникало своими лучами до самой глубины реки.

Первые печерские подвижники явили свету великие образцы веры и любви, кротости, самоотвержения, терпения, всех христианских добродетелей, вместе с примечательной для того времени нежностью и тонкостью чувствований. Из среды их явились писатели или проповедники, глубоко постигшие таинства христианской веры. Вот наши великие люди, которым Россия обязана просвещением духовным, нравственным образованием!

Рассылаемые отсюда епископы заводили по городам училища. Многие из греческих митрополитов отличались просвещением и ревностью к распространению образования в народе. По окраинам и по глухим местам, впрочем, еще долго держались следы язычества, по которым люди назывались от проповедников двоеверцами.

Между тем, как духовная жизнь таким образом возвышалась и процветала, пшеница Божия множилась на удобренной ниве, в продолжение двухсот лет после принятия христианства, — государственное устройство, утвержденное и возвеличенное единодержавием, в продолжение норманнского периода, постепенно ослабевало, вследствие увеличения числа князей и раздробления княжеств, и, наконец, очутилось на краю гибели.

Ярослав разделил свои владения, — «Русскую землю, налезенную трудами отцов и дедов», — между пятью сыновьями, предоставив еще прежде Новгород старшему, шестому, который умер ранее его — первые удельные княжества в пределах прежних племен. (Новгород, Киев, Чернигов, Переяславль, Владимир Волынский, Смоленск, Полоцк оставался во владении Рогнедина сына Изяслава).

Ярослав разделил, но так, что разделенная им Русская земля составляла все-таки одно целое, одно общее владение, где главный город должен был принадлежать всегда старшему в роде, брату после брата, мимо сыновей, которым следовало дожидаться своей череды. Так точно и во всяком уделе стольный город должен был принадлежать старшему в роде того Ярославова сына, которому он по его завещанию был предоставлен. Русская земля стала одной большой общиной, в которой все потомки Ярослава имели право каждый на свою часть, как ныне в сельских общинах земля находится в общем владении. Как бы по лестнице князья поднимались поочередно, и становились, наконец, кому случалось дожить, на верхнюю ступень, то есть получить стольный город Киев.

Этот обычай, принесенный, вероятно, с Севера, имел решительное влияние на всю нашу древнюю государственную историю и обусловливал все ее явления.

Вследствие этого обычая у князей не было постоянного пребывания, поземельной, наследственной, государственной собственности, а только временное пользование. Они даже и не думали о ней, никакое место не считали своим, а смотрели с него на старшее и лучшее, вплоть до Киева, который по порядку мог достаться каждому из них и составлял предмет его задушевных желаний. Отец, умирая на том или другом столе, отдавал малолетних детей на руки своего преемника иногда без ничего, или отсылал в другое княжество на воспитание к брату, дяде или другому какому родственнику. Могли оставаться у них волости по особым обстоятельствам, как оброчные статьи, на правах частного владения.

Сами княжества не имели определенных границ, которые изменялись смотря по личным правам и обстоятельствам того или другого владевшего князя, иногда соединялись, иногда разделялись.

Но, говорят, где право, там и обида. Первоначальный обычай имел исключения: князь лишался права на тот город, которым не приходилось прежде владеть его отцу; он также мог потерять свое право за вину. Встречались недоразумения. Разные посторонние обстоятельства могли нарушить обычай: народное избрание, воля умирающего князя, имевшего почему-нибудь особенную силу, малолетство законного наследника. У иных князей недоставало терпения ожидать очереди, и они спешили воспользоваться благоприятными обстоятельствами, в которых случайно находились. Притом ломоть в чужой руке всегда кажется длиннее, чем в своей; стремление усиливаться, распространять свои владения за чужой счет, обнаружилось еще в первом периоде, когда бывало только по два, по три князя; теперь же, когда число их с каждым годом становилось больше и больше, споры возникали гораздо легче, за которыми следовали распри и междоусобие: князья начали волоститься, воевать между собой за владения, ценимые по мере доходов, и входить в союзы с этой целью, под тем или другим предлогом, по тому или другому праву. Ни княжеские съезды, которые придумал Владимир Мономах, представитель удельного периода с хорошей его стороны, ни убеждения духовенства, всегда ревностного к прекращению междоусобий, не могли воспрепятствовать развитию этого зла. Во всех княжествах происходили одни и те же явления: войны, впрочем, не слишком кровопролитные. Иногда они уменьшались, благодаря способностям того или другого великого князя; иногда увеличивались вследствие побочных обстоятельств. Война вообще была главным занятием князей.

Кроме междоусобий — они должны были беспрестанно стеречь Русскую землю от набегов литовцев и кочевых половцев, которые заместили на юге печенегов, и отражать их нападения. Иногда же они сами призывали их на помощь против своих соперников.

Дружина, которая разделялась на старшую и младшую, бояр и отроков или детских, жила одной жизнью с князьями. Дружиной всякий князь дорожил потому, что она составляла всю его силу, и без нее он был, как без рук: от дружины он получал первую помощь и первый совет. «С добрым думцею, говорит Даниил Заточник, князь высока стола додумается, а с лихим думцею и малого стола лишен будет». Дружина обходилась с князьями запанибрата, участвовала во всех их делах, и пировала с ними вместе. Она не водворялась нигде на постоянное жительство, а следовала постоянно за своим князем, от которого, разумеется, всегда могла ждать лучшего, чем от чужого, приходившего на его место со своими людьми. Если князю надеялся где-то устроиться лучше, то и дружина его также, а положительное содержание, кормление, определялось везде, вероятно, одинаково, из предназначенных на то волостей.

Княжеский обычай столонаследия имел, следовательно, великое влияние и на отношения дружины к государственному устройству: как в первый, норманнский период Русской истории, не могло установиться у нас на особых правах высшее гражданское сословие, аристократия, потому что дружина была не постоянной, а сборной, иногда даже наемной, сбродной, часто переводилась и возобновлялась, и состоя при всяком князе из новых пришлых людей, всегда на особенных условиях, зависела от князя, — так и в удельный по преимуществу период, странствуя за князьями из города в город, без поземельной, наследственной собственности, а только с правом, или лучше, обычаем пользования, притом очень малочисленная и рассеянная по отдельным княжествам, она не могла составить сильного сословия и всегда находилась в полной зависимости от князей, как князья зависели от нее, — они были связаны между собой одинаковыми выгодами.

Переходя обыкновенно с князем, бояре имели право переходить от одного князя к другому, оставляя в том и другом случае частные свои владения, если у кого какие были. Они дорожили этим правом перехода, которое сочлось бы наказанием на Западе, где всякий прирастал к тому месту, к тому владению, которое досталось ему при первом дележе и поступало в его роде от поколения к поколению. Об оседлости у бояр не было мысли, как и у князей. Война была главным их занятием, вместе с князьями.

Иноплеменники часто встречаются в приближении у князей: из чуди, половцев, ясов.

Города, с военным своим населением, к которому присоединились и первоначальные их жители, принимали по временам участие в текущих делах, в избрании и удалении князей, в согласии или несогласии на ведение войны: «Новгородцы бо изначала и Смолняне, и Кыяне, и Полочане, и вся власти, якоже на думу, на веча сходятся; на что же старейшие думают, на том же пригороди станут». Князья при вступлении на стол всякий раз договаривались с людьми.

Народу сельскому в удельный период стало тяжелее против прежнего, потому что при уделах князь стал ближе лицом к нему, и он должен был нести лишние повинности. Полюдья, или княжие объезды, как для суда и расправы, за которые получалась пошлина, так и для собирания дани, исправлялись чаще лично. Мономах велит, правда, детям «худого смерда не давать в обиду», но не все князья были так благодушны. Междоусобия отражались и на селах. Надо было содержать прохожие толпы и доставлять им все нужное. Походами вытаптывались поля, пожарами истреблялись жилища и запасы. Верхние волнения захватывали реку глубже и глубже. Но зато, если народ подвергался неизвестным ему прежде тревогам, если увеличивались его потребности, то, с другой стороны, больше возбуждался его ум, ощущалась необходимость в труде, увеличивалась его самодеятельность. Нужда учила народ есть пироги, и он становился смышленее, заботливее, подвижнее. Значительная торговля, продолжавшаяся с Грецией и немецким западом, содействовала его благосостоянию. Жизнь вообще была сносной, и песни распевались по-прежнему, за работой и по праздникам, на свадьбах, в хороводах и в посиделках, — песни, в которых слышится нужное чувство и развитие мирных добродетелей, любовь родительская, в особенности к дочерям, и вообще живо представляется величие русской семейной жизни. Древняя русская свадьба со своими знаменательными обрядами представляет целую поэму и свидетельствует о значительных успехах общежития.

Путешествия в Константинополь, на Афон, в Иерусалим, на Запад, одни с духовной, другие с торговой целью, служили средством для распространения познаний, вроде того, как у западных народов крестовые походы.

Духовенство сеяло благие семена и открывало пути для образования, появлялись такие деятели и учители, как митрополит Никифор, Кирилл Туровский, Авраамий Смоленский, Симон и Поликарп печерские, которые были достойными преемниками Иларионов, Антониев, Феодосиев, Варлаамов.

Постановления церковные, и в особенности обряды, соблюдались строго, и малейшее уклонение подавало повод к сомнениям и прениям. Вопрос, например, о разрешении мяса по средам и пятницам, во дни господских праздников, взволновал всю Русь, и князья принимали в нем живое участие, пока, наконец, уже в Константинополе он был решен.

Князья строили монастыри в искупление своих грехов, и перед кончиной часто принимали схиму.

Но вот число князей увеличивается все более и более: в первой степени от Ярослава, в шестой от Рюрика, было их 11, во второй 15, в третьей — 39, в четвертой 49, в пятой 66. Доблести их не умалялись: та же храбрость, та же неустрашимость, та же деятельность, — и Роман волынский, Мстислав Удалой, Даниил галицкий, Игорь северский, Всеволод курский, Владимир Глебович переяславский, не уступают ни в чем своим отцам, как те первым витязям древности: Олегу, Святославу, Ростиславу Владимировичу, Васильку, Олегу Святославичу, Мономаху, Мстиславу, Изяславу Мстиславичу, Андрею Боголюбскому, Мстиславу Храброму. Избытка силы было у них поровну, бранный дух не ослабевал, они не хотели уступать друг другу и дрались, дрались до истощения сил.

Бывали князья умные и способные, которым, благодаря счастливому стечению обстоятельств, доставались под власть многие княжества и волости, но такое положение оставалось недолго. Порядок наследства и обычай дележа между детьми приводил все в старую колею. По смерти их даже при жизни, возобновлялись одни и те же явления: так, Всеволод (Ярославич) «бе един владея в Руси» (1074–1093), но племянники не давали ему покоя своими просьбами: кому нужна была та волость, кому другая, — и он должен был раздать им многие города.

Сильнее его был сын Мономах, владевший и заправлявший силами многих княжеств: Киевского, Переяславского, Владимирского, Курского, Смоленского, Суздальского, даже Новгородского (1113–1125), — они все распределились между его сыновьями и внуками.

Старший сын Мстислав (1125–1132) присоединил еще княжество Полоцкое, но раздробил наследство Мономаха, раздав из своей части уделы сыновьям, кроме уделов братьям, имевшим своих детей.

Всеволод Олегович (1139–1146) владел княжеством Черниговским, овладел Киевским и хотел покорить себе всю Русскую землю, но должен был вскоре отказаться от исполнения своих замыслов, найдя сильное сопротивление Мономаховичей.

Во всех княжествах, к концу этого периода, оказывалось совершенное расстройство: бывало по два князя в одном городе, иные владели лишь половиной города; бедные волости стали местопребываниями князей, за неимением лучших уделов, как, например, Вщиж. «Не могу я умирать с голоду в Выри», говорит один князь. «Что мне делать с семью городами, где живут одни псари», жалуется другой.

Киевское княжество, раздробленное и обрезанное, переходившее по десяти раз из рук в руки в продолжение короткого промежутка времени, подвергшееся двум страшным опустошениям, совершенно ослабело, и стеснилось в своих пределах чуть не до стен.

Черниговское княжество, от которого отделилось Новгород-Северское и Муромское, раздробившиеся в свою очередь на мелкие части, окончательно истощилось в последней борьбе с Киевом, с которым постоянно соперничало.

Переяславское, разделявшее по большей части судьбу Киевского, с которым часто бывало в соединении, подвергалось сверх того больше всех частым нападениям половцев.

В прочих княжествах западных: Полоцком, Туровском, Владимиро-Волынском, Смоленском, происходило то же: князья умножались, уделы дробились, соседние враги усиливались.

Средоточие тяжести с юго-запада переместилось в середине XII столетия на северо-восток; там возникло и скоро усилилось новое великое княжество, Суздальское, или Владимирское, которое отделилось от Переяславского еще при Мономахе, и зажило особой жизнью. Тамошние князья стеснили Новгород, подчинили князей муромских и рязанских, приобрели верх, на некоторое время, даже над дальним юго-западом. Они также распространили завоевания к востоку за счет болгар, мордвы, черемисы. Юрий Долгорукий, сыновья его, Андрей Боголюбский (1155–1175) и Всеволод Большое гнездо (1176–1212), один за другим, были сильнейшими князьями, и при жизни не давали у себя уделов никому.

Эти князья на севере, как прежние на юге, поднимались, следовательно, на высоту мысли о единовластии и сознавали ее пользу, хотя, может быть, и без государственных соображений, а в удовлетворение личного властолюбия или честолюбия, но на ней и останавливались, не имели силы, смелости или смысла, подниматься выше и обеспечить наследство, сохранение силы. Потому все их здания, воздвигнутые с великими усилиями, разрешались тотчас по их кончине.

Всеволод, сильнейший из них, еще при жизни своей увидел пагубные следствия векового обычая, когда старший сын его Константин «воздвигнул брови» на меньшого брата своего Георгия, которому отец назначал Ростов.

После его смерти междоусобия начались в Залесской стороне точно такие же, какие были и на юге. Сыновья Всеволода вновь поссорились между собой и начали войну, которую закончил новгородский князь Мстислав Удалой, придя на помощь к старшему Константину, против младших братьев Георгия и Ярослава.

Всеволод оставил четырех сыновей. У каждого из них были дети, и к концу этого периода во Владимирском княжестве оказались уделы: Владимир и Суздаль, Ростов и Ярославль, Юрьев, Переяславль, Стародуб, Москва. Число князей возросло до десяти, они прибегали несколько раз к оружию.

Рязань представляла еще более печальное зрелище. После неудачной борьбы с Владимиром, она должна была подчиниться сильному соседу. Князья беспрестанно ссорились и просили суда во Владимире, а наконец один из них, вместе с братом, зазвав остальных братьев к себе на пир, изменнически перебил их в своем шатре с их боярами.

Два княжества представили особые явления в древней Русской истории: Новгород и Галич, которые жили более самостоятельной жизнью, особенно первое, и в которых при княжеской власти образовалось свое значительное боярство.