2.2.2. От стихийного — к организованному антисемитскому террору

2.2.2. От стихийного — к организованному антисемитскому террору

Вермахт стал источником не только «дикого», неорганизованного террора против советских евреев. Офицеры и генералы, запрещая участие солдат в погромах и карательных действиях опергрупп, одновременно делали первые шаги, без которых дальнейшая дискриминация и тем более уничтожение евреев были бы невозможны — они лишили евреев равноправия, чести и человеческого достоинства. Ханнес Геер утверждает, что вермахт нанес советским евреям первый удар: он обезличил и обесчестил их и тем самым превратил сотни тысяч людей в «отбросы», которые потом систематически истреблялись опергруппами, полицией и частями ваффен-СС.[153]

Представления немецких военных о евреях как о партизанах, подстрекателях, саботажниках, активных участниках и главных организаторах сопротивления не только вызывали дискриминационные антисемитские приказы и распоряжения, но и способствовали прямому вовлечению вермахта в процесс уничтожения евреев. Еще 16 июня командование 17-й армии сообщило солдатам, что ведение войны со стороны противника будет «коварным и садистским», потому что часть народов Советского Союза — азиаты, находящиеся под «большевистско-еврейским руководством». 2 июля 1941 года командующий армией Карл Генрих фон Штюльпнагель приказал опергруппе «Ц» «использовать проживающих в оккупированных областях антиеврейски и антикоммунистически настроенных поляков для акций самоочищения». Командование германской армии в Норвегии еще до начала операций в памятке о коварном ведении войны Советским Союзом обратило «особое внимание» войск не только на духовенство и комиссаров, но и на евреев. А командование 3-го моторизованного армейского корпуса 7 июля указывало солдатам, что в украинских городах надо быть крайне осторожными перед лицом «евреев, русских, поляков».[154]

Вермахт использует евреев на принудительных работах. Белоруссия, 1941 год

В первые дни войны в полосе действий группы армий «Центр» расклеивался плакат, подписанный «командующим германской армией»:

«Все коммунистические и еврейские органы прекращают свою деятельность немедленно…

Все евреи обоих полов должны немедленно обозначить себя белыми нарукавными повязками со звездой Давида на обеих руках.

Все евреи обоих полов должны немедленно зарегистрироваться у руководителя общины своего последнего местожительства. Свобода передвижения для евреев отменяется немедленно. Евреи, которые без письменного разрешения руководителя общины и соответствующего немецкого учреждения выходят за пределы населенных пунктов, подвергаются самому жестокому наказанию. Все евреи обоих полов от 16 до 50 лет находятся в распоряжении руководителя общины для выполнения работ.

Все евреи должны сдать свои радиоприемники руководителю общины».[155]

Установлено, что это объявление появилось в населенных пунктах, оккупированных войсками 9-й армии генерал-полковника Адольфа Штрауса, 3-й танковой группы генерал-полковника Германа Гота, 4-й армии генерал-полковника Ганса фон Клюге и другими соединениями.

2 июля полевой комендант Риги полковник Улленшпергер издал первое дискриминационное распоряжение по отношению к евреям на территории Латвии, запрещавшее им стоять в очередях перед магазинами. На деле это означало запрет на приобретение продовольствия. За убийство немецкого солдата 4 июля было расстреляно 100 евреев, затем военное командование создало в городе гетто и еврейский совет старейшин.[156]

Во время штурма Лиепаи частями 291-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Курта Герцога 24–29 июня 1941 года радиопередачи вермахта на русском и латышском языке обещали пощаду сдавшемуся противнику: «Мы ничего вам не сделаем. Мы уничтожаем только евреев и коммунистов». Несанкционированные расстрелы еврейского населения Латвии производились солдатами дивизии с первых дней войны и продолжились в Лиепае 29 июня. Комендант города капитан-лейтенант Брюкнер пошел еще дальше, издав 5 июля «Распоряжение обо всех евреях в Лиепае». Его первый пункт гласил: «Все евреи (мужчины, женщины, дети) должны немедленно нашить на одежду на груди и спине легко видимые знаки в виде желтых лоскутов материи размером не менее чем 10 на 10 сантиметров». Все мужчины от 16 до 60 лет должны были ежедневно в 7 часов утра собираться на пожарной площади для проведения общественных работ. Евреи могли показываться на улице только в течение 4 часов, использование транспортных средств, появление в городских парках и банях строжайше запрещалось. Все средства транспорта, радиоприемники, пишущие машинки следовало сдать. Таким образом, евреи были почти вытеснены с улиц. Предусмотрительный комендант учел и возможность того, что немецкий солдат может встретить на тротуаре еврея. Поэтому в пункте 6 евреям запрещалось ходить по тротуарам. Последний, 11-й пункт гласил, что лица, не выполняющие эти распоряжения, будут строжайшим образом наказаны. Как считает латвийский историк Маргерс Вестерманис, это распоряжение было первым всеохватывающим антиеврейским постановлением на латышской земле и самым строгим на начальной стадии оккупации. За ним последовали приказы военных комендантов других латвийских городов о ношении евреями круга, треугольника и пятиконечной звезды.[157]

С расстрела 47 евреев и 5 латышских «коммунистов» в городском парке 4 июля в Лиепае начались систематические массовые убийства евреев айнзацкомандой 1-а. Солдаты сухопутных войск и матросы германского военно-морского флота под командованием офицера СД истребляли их выстрелами в затылок. Многие солдаты и матросы присутствовали на экзекуциях в качестве зрителей, иногда по приказу командира, а чаще — по собственной инициативе. Один из матросов писал в своем дневнике: «Тут и там звучал грубый смех. Головы вертелись туда-сюда, чтобы ничего не пропустить в этом представлении… Вся экзекуция длилась несколько минут. Группа стоит, беседуя и покуривая. Я изучаю лица стоящих вокруг. Безучастность, равнодушие или удовлетворение написаны на них. На обратном пути большинство из них смеется и балагурит». 8 июля Брюкнер распорядился о расстреле 100 заложников за каждого раненного в городе немецкого солдата и очертил круг потенциальных жертв, потребовав от латышей «немедленно сообщать полиции безопасности обо всех скрывающихся большевиках и еврейских разбойниках». Неудивительно, что за два месяца военной оккупации Лиепаи в городе из 3 тысяч казненных граждан не менее 2500 были евреями.[158]

В отчете германской армии о совместной деятельности с опергруппой «А» в Эстонии говорилось: «Все евреи были немедленно арестованы по прибытии вооруженных сил. Трудоспособные женщины и мужчины — евреи старше 16 лет были вывезены для принудительного труда. Для евреев устанавливались всевозможные запреты, и вся собственность евреев была конфискована. Все мужчины-евреи старше 16 лет, за исключением докторов и престарелых, были казнены. Из 4500 евреев уцелело только 500».[159]

Не менее жестокими оказались действия фронтовых частей против евреев и на других участках советско-германского фронта: они проводили расстрелы, грабили, забрасывали дома гранатами, брали заложников. Фронтовые командиры нередко отдавали издевательские и унизительные распоряжения, которые имели ошеломляющий эффект: уборка останков, запрет забоя скота, осквернение синагог, запрет здороваться или кланяться, использовать тротуары, регистрация с отметкой в паспорте, закрытие магазинов, запрет на профессиональную деятельность для врачей, аптекарей, коммерсантов и т. д. В то же время фронтовые части не проводили широкомасштабного истребления еврейского населения, поскольку командиры видели свою задачу в разгроме вооруженного противника. Убийства советских евреев фронтовыми частями вермахта представляли собой отчасти антисемитские эксцессы, отчасти — жестокие организованные акции возмездия и устрашения.

Проблемой военного командования стало отнюдь не недовольство истреблением еврейского населения со стороны военнослужащих, а ставшие массовыми случаи их самовольного участия в еврейских погромах и убийствах. Многочисленные приказы командиров всех уровней запрещали самоуправство при проведении «мероприятий возмездия», наблюдение за экзекуциями, проводившимися опергруппами, и тем более несанкционированное оказание помощи. Распоряжение Браухича показывает, что подобное поведение стало обычным не в отдельной дивизии или корпусе, а во всей Восточной армии: «Продвижение вперед и борьба с вражескими вооруженными силами — вот настоящие задачи войск… Особые акции розыска и чистки, в общем, исключаются для сражающихся частей. Отдельный солдат не может опуститься настолько, чтобы позволять себе в отношении местных жителей все, что ему придет в голову».[160]

Правда, наказания, грозившие нарушителям приказов, были даже мягче тех, что военная юстиция применяла в Польше. Опасаясь, что войска выйдут из повиновения командирам и превратятся в «орду», Карл фон Рок дважды, 29 июля и 1 сентября, отдавал распоряжения о неучастии военнослужащих в санкциях против евреев. «В последнее время… солдаты и даже офицеры самостоятельно предпринимали расстрелы евреев или участвовали в них». Задачи вермахта в тыловом районе группы армий ясно очерчены. «Любое самостоятельное превышение этих задач подрывает мужскую дисциплину и престиж вермахта и ведет к одичанию войск… Войска самостоятельно ликвидируют на месте только таких жителей, которые осуществляли враждебные действия или подозрительны, и делают это только по приказу офицеров. При этом коллективные мероприятия связаны по меньшей мере с приказом командира батальона. Какое-либо сомнение в этом невозможно». «Экзекуционные мероприятия против определенных групп населения (особенно евреев)» остаются исключительной прерогативой сил высшего фюрера СС и полиции (ХССПФ). «Поэтому любой произвольный расстрел жителей, в том числе евреев, отдельными солдатами, а также любое участие в карательных мероприятиях сил СС и полиции следует преследовать как неповиновение, по меньшей мере в дисциплинарном порядке, если не является необходимым судебное преследование».[161]

Многочисленные военнослужащие стали свидетелями и участниками убийства евреев в Житомире, где располагались резиденция айнзацгруппы «Ц» и штаб 6-й германской армии. Документы свидетельствуют, что во время казни 400 житомирских евреев многие солдаты следили за расстрелом, забравшись на крыши домов, а штабные офицеры давали советы еще неопытным полицейским стрелкам. Чтобы не забрызгаться кровью и мозгами, они рекомендовали стрелять в затылок. Согласно свидетельству одного из карателей зондеркоманды 4-а, солдаты сами добивали раненых: «Я видел, что майор вермахта из поставленного у рва тяжелого пулемета, который дали ему солдаты, расстрелял в ров целую ленту патронов. Если я правильно помню, он сказал: «Некоторые там еще живы». Другой каратель вспоминает: «Случалось, что солдаты вермахта брали карабины у нас из рук и сами становились на наше место в экзекуционной команде». Полицейский из опергруппы «Ц», который «смог выстрелить только пять раз», рассказывает: «Мне стало плохо, я был как во сне. После этого меня высмеивали, потому что я больше не мог стрелять. Один солдат или ефрейтор вермахта взял у меня карабин и сам встал в цепь стрелков». Более того, «военнослужащие вермахта жестоко избивали палками евреев, ожидавших расстрела. Некоторые евреи приходили на место сбора, истекая кровью». Руководивший казнью командир зондеркоманды 4-а штандартенфюрер СС Пауль Блобель даже «угрожал расстрелять офицеров вермахта из своего пистолета».[162]

Чиновник военной юстиции, прикомандированный к 6-й армии, докладывал: «За ужином в казино, предположительно также — до и после него — говорили об этом случае, который, как выяснилось, видело множество офицеров штаба. Мы выразили всю нашу неловкость по поводу этих событий. При этом сказали, что и в других подобных экзекуциях в сфере 6-й армии военнослужащие вермахта участвовали в качестве стрелков, а именно — по приглашению эсэсовских стрелков или их командиров. Обо всем этом было доложено командующему 6-й армией генерал-фельдмаршалу фон Рейхенау».[163]

0 жестокости сцен массовых казней, совершавшихся на глазах немецких солдат в Житомире, свидетельствует докладная записка командира 528-го пехотного полка майора Рёслера о массовых расстрелах евреев: «В отдалении кругом стояло множество солдат расквартированных там частей; некоторые из них присутствовали как зрители и были в трусах… Я участвовал в Первой мировой войне, во французской и русской кампаниях этой войны и отнюдь не страдаю преувеличенной чувствительностью. Мне пришлось быть свидетелем многих более чем неприятных вещей, как участнику добровольческих формирований в 1919 году но никогда я не видел сцен, подобных описанной. Для меня не имеет значения, на основании каких судебных приговоров проводились эти расстрелы, но я считаю несовместимым с существовавшими у нас до сих пор взглядами на воспитание и нравственность, когда совершенно публично, как бы на открытой сцене, осуществляется массовый убой людей».[164]

Рёслер не побоялся осудить зверства, но его протест по сей день остается одним из очень немногих известных примеров неодобрения уничтожения евреев на Востоке. Несомненно, нормами кодекса офицерской чести руководствовался и подполковник штаба 295-й дивизии Гельмут Гроскурт. 20 августа 1941 года он направил начальнику штаба группы армий «Юг» генералу фон Зоденштерну доклад, в котором сообщалось о бесчеловечном обращении вермахта с 90 еврейскими детьми и женщинами, запертыми без пищи и воды в ожидании казни в одном из зданий в городе Белая Церковь. Позиция Гроскурта, изложенная им в докладе, состояла в том, что «в данном случае против женщин и детей приняты меры, которые ничем не отличаются от зверств противника, недавно доведенных до сведения войск. Нельзя помешать тому чтобы об этих событиях рассказывали на родине и чтобы их там сравнивали со зверствами в Лемберге. Войска ожидают вмешательства своих офицеров. Особенно это касается женатых людей старшего возраста. Поэтому офицер, думая о своих подчиненных, вынужден вмешаться, если такого рода события разыгрываются на глазах у всех. Для сохранения мужской дисциплины требуется, чтобы все подобные мероприятия происходили в стороне от войск… Из расстрела всего еврейства города неизбежно вытекала необходимость устранения еврейских детей, прежде всего младенцев. Его следовало провести вместе с устранением родителей, чтобы воспрепятствовать этим нечеловеческим мучениям». Гроскурт так описывал увиденное: во дворе здания находилось около 20 унтер-офицеров и солдат, выражавших недовольство происходящим. Дети лежали на подоконниках, окна были закрыты. «В одной из комнат лежали почти одни младенцы. В остальных комнатах царила неописуемая грязь, кругом лежали лохмотья, пеленки, нечистоты. Бесчисленные мухи покрывали полуодетых детей. Почти все дети плакали или стонали. Запах был невыносим. Одна говорившая по-немецки женщина утверждала, что она совершенно невиновна, никогда не вмешивалась в политику и не является еврейкой». На совещании с участием Блобеля «полевой комендант пытался перевести это дело в мировоззренческую плоскость и завязать дискуссию о принципиальных вопросах. Он заявил, что считает искоренение еврейских женщин и детей настоятельно необходимым, все равно в какой форме оно произойдет». Гроскурту не удалось спасти жертвы нацистского террора, поскольку командующий 6-й армией генерал-фельдмаршал Вальтер фон Рейхенау выразил свое недовольство и приказал «провести уже начатую акцию целесообразным способом».[165]

Рейхенау запретил «любое участие солдат армии в качестве зрителей или исполнителей в экзекуциях, которые совершаются не по приказу воинского начальника». В то же время он не только одобрял, но и поощрял деятельность карательных формирований на подвластной ему территории, и антисемитские настроения и действия получили широкое распространение в его армии. Так, начальник штаба 6-й армии полковник Хайм после получения от высшего фюрера СС и полиции «Россия-Юг» обергруппенфюрера СС Фридриха Йекельна радиограммы об уничтожении в армейском тылу 73 красноармейцев, 165 коммунистов, 1658 евреев, среди них 59 женщин, собственноручно поставил на сообщении резолюцию «Поздравляю от всего сердца». Известен и приказ самого Рейхенау, отданный солдатам СС и СД, — тратить на каждого еврея не больше двух пуль. Наконец, 6-я армия получила приказ оказывать помощь опергруппе «Ц» в «экзекуциях преступных, большевистских, большей частью еврейских элементов».[166]

О конкретной организации сотрудничества дают представление показания солдата-связиста 643-го полка об антиеврейской акции в Бердичеве: «Однажды, вероятно, в июле или августе, пришел наш командир и стал искать добровольцев, которые должны были плотно оцепить еврейский квартал Бердичева. Я знал, что должно было означать это мероприятие… ведь об этом говорили, и было городское совещание, что евреи должны быть расстреляны. Я хотел бы подчеркнуть, что я добровольно вызвался участвовать в оцеплении и что никто не был для этого командирован. Я вызвался добровольцем по следующей причине: незадолго до этого я заказал одному еврею из этого квартала изготовить для меня пару сапог. Я хотел их получить, пока этого человека не расстреляли… Я знаю, что из нашей роты, которая в то время насчитывала 80 человек, добровольцами вызвались 30–35 человек. Но я могу сказать, что мотивом большинства из них было любопытство. Когда наш командир этим вечером искал добровольцев, он уже сообщил нам, что на следующий день весь еврейский квартал будет расстрелян…

В начале этой акции я видел, что вооруженная палками украинская полиция вместе с эсэсовцами выгоняла из домов евреев — мужчин, женщин, детей и стариков. Потом они погнали их по улице. На улице евреев обыскали и выискивали ценности. Того, кто защищался или медлил, расстреливали. Я видел собственными глазами сотни лежавших на улице трупов. Пожалуй, самой активной в этом мероприятии была украинская полиция, в то время как эсэсовцы прогуливались вокруг и контролировали поставку ценностей. Евреев согнали на открытое место и группами по 100–200 человек отводили к месту расстрела. Где находилось это место и как оно было устроено, я сказать не могу, поскольку самого расстрела не видел… Мне известно только, что, начавшись на рассвете, расстрел продолжался целый день до наступления ночи. Я знаю также, что в оцепленном нами квартале больше никого не осталось».[167]

Приведенные документы показывают, что уже через месяц после начала «Восточного похода» вермахт по «инициативе снизу», иногда при формальном порицании, но чаще в условиях одобрения «сверху», активно включился в геноцид советских евреев. Командиры рассматривали эти самочинные действия только как угрозу дисциплине, поэтому их распоряжения, сопровождавшиеся пропагандой борьбы с «еврейским большевизмом», не могли остановить криминализацию армии. Уничтожая мирное население «по приказу», отдельные офицеры, солдаты и даже целые подразделения все чаще склонялись к тому, чтобы применять насилие против «еврейско-большевистских элементов» по собственной инициативе или самовольно оказывать помощь карательным формированиям. Но и в течение всей осени 1941 года, когда вермахт уже получил возможность систематически «искоренять» евреев под предлогом борьбы с партизанами, самовольные расправы с ними не прекращались. Свидетельством тому являются многочисленные документы, такие, как датированная 2 ноября памятка 339-й дивизии: «Войска должны расстреливать евреев и цыган только тогда, когда установлено, что они партизаны или их помощники. В других случаях (следует) передавать их СД».[168]

Предпосылками установления жестокого оккупационного режима на советской территории стали директивы германского высшего военного командования. Так, шеф ОКВ генерал-фельдмаршал Кейтель полагал, что «войск, имеющихся в распоряжении для обеспечения безопасности завоеванных областей, при широте этих пространств достаточно только тогда, когда любое сопротивление карается не юридическим наказанием виновных, а когда оккупационная власть распространяет тот ужас, который только и способен отбить у населения охоту к сопротивлению. На соответствующих командующих с находящимися в их распоряжении войсками следует возложить ответственность за покой в их областях. Не в требовании новых сил поддержания порядка, а в применении соответствующих драконовских мероприятий командующие должны найти средство, чтобы поддерживать порядок в своих районах ответственности», — говорилось в подписанной им 23 июля 1941 года директиве.[169]

Два дня спустя командующий сухопутными войсками генерал-фельдмаршал фон Браухич распространил директиву «Обращение с вражескими гражданскими лицами и русскими военнопленными в тыловых районах сухопутных войск». Он указывал на «коварство и своеобразие большевистского противника» и требовал «масштабных и эффективных мероприятий для подчинения приобретенной области и использования страны». Браухич предсказывал, что «представители еврейско-большевистской системы» будут создавать молодежные банды и заниматься саботажем и подстрекательством. В этих случаях по приказу офицера в ранге не ниже командира батальона следовало «проводить немедленные коллективные насильственные мероприятия». Логично предположить, что такие мероприятия направлялись бы против главных подстрекателей — евреев.[170]

В качестве другого способа обезопасить тыл военные учреждения рассматривали создание гетто. А для нацистской машины уничтожения концентрация евреев в изолированных жилых кварталах служила предварительной ступенью нового этапа Холокоста. Начиная с июля 1941 года военные инстанции и командиры издали множество распоряжений о ношении евреями повязок и звезд на груди и спине, регистрации всего еврейского населения, создании еврейских советов и гетто. Листовки, плакаты, приказы по армиям объявляли, что евреев всюду следует лишить свободы действий и передвижения, оборвать их связи с местным населением. Подразделения и учреждения второго эшелона — охранные дивизии, комендатуры и командующие тыловыми районами — в рамках своей задачи «умиротворения» страны пытались обеспечить население необходимыми продуктами, рабочими местами и жильем. Однако эти намерения противоречили разработанным в Берлине планам беспощадной эксплуатации завоеванной территории. Военные инстанции пытались разрешить это противоречие за счет евреев, чему способствовали распространенный в офицерском корпусе антисемитизм и стремление укрепить свое господство путем раздувания межнациональной вражды. Хотя вермахт не считал преследование евреев своей первоочередной задачей, его распоряжения стали неотъемлемой составной частью оккупационного порядка.

Так, глава тылового района группы армий «Юг» Карл фон Рок в течение июля 1941 года издал несколько приказов, предназначенных для охранных дивизий, местных и полевых комендатур. Официальной задачей военной администрации было объявлено восстановление безопасности, порядка и снабжения после боевых действий. Важной составляющей оккупационной политики стали регистрация евреев и ношение ими опознавательных знаков, привлечение их к принудительному труду в составе рабочих колонн начиная с 14 лет, конфискация радиоприемников, выдворение неместных евреев.[171]

В результате действий военной администрации на всех еврейских магазинах и лавках появились опознавательные знаки, евреи были уволены из всех учреждений, созданы еврейские советы, а в некоторых населенных пунктах — еврейская милиция. При этом изданные Гейдрихом и Франком предписания о выборности членов советов игнорировались с целью назначить в совет людей с высшим образованием и говоривших по-немецки. С конца июля по приказу Карла фон Рока на Украине стали создаваться гетто. Официальными задачами еврейских общин в гетто стали немедленная регистрация евреев, организация здравоохранения и социального обеспечения, а также предоставление людей для принудительных работ по уборке городов и расчистке развалин. Сухопутные силы использовали евреев для погрузки военного имущества для фронта. Эти работы, сопровождавшиеся побоями и издевательствами, не оплачивались или вознаграждались только куском хлеба, проводились без использования каких бы то ни было механизмов и поэтому часто приводили к несчастным случаям.[172]

Штаб 213-й охранной дивизии, действовавшей в тыловом районе группы армий «Юг», 3 июля 1941 года выпустил предписание о задачах местных и полевых комендатур. В одном из пунктов говорилось, что обязанностью комендантов является обеспечение «сдачи находящейся в руках евреев валюты, процентных купонов, ценных бумаг, а также благородных металлов и драгоценных камней в любой форме». Опознание собственников проводилось путем «составления списка жителей, содержащего сведения о национальности, расе и профессии». Затем следовало изолировать евреев и принудить их носить нарукавные повязки.[173]

В памятке 454-й охранной дивизии о неотложных задачах местных комендантов при оккупации советской территории, написанной 20 августа 1941 года, указывалось, что евреи, русские и поляки должны сдать радиоприемники, из числа этих людей набираются заложники. Но коменданты должны были «всеми средствами препятствовать линчеванию евреев и другим актам террора. Вермахт не потерпит замены одного террора другим». Органы местного управления под контролем комендатур должны были обязать евреев носить белую нарукавную повязку на правой руке с голубой звездой Давида, вести поименные списки евреев и составить описи их имущества, установить знаки на еврейских гешефтах. «Евреем является или считается: 1. Тот, кто происходит по меньшей мере от трех еврейских по расе бабок и дедов. 2. Тот, кто имеет двух еврейских предков второго колена и признает себя сторонником еврейства путем религиозной принадлежности или заключения брака».[174]

Через несколько дней командир дивизии генерал-лейтенант Вильк доложил в вышестоящие инстанции, что «местные евреи симпатизируют партизанским бандам и парашютистам. Во время обысков в домах были найдены оружие и снаряжение, хотя накануне были расклеены плакаты о немедленной сдаче оружия. На этом основании одна из деревень была окружена, евреи собраны на деревенской площади и по распоряжению командира батальона казнены 43 мужчины».[175]

Одновременно командование дивизии пыталось помешать грабежам, которые осуществляли германские солдаты, часто избиравшие жертвами наиболее беззащитную часть порабощенного населения — евреев. Пятого сентября в приказе по дивизии отмечалось, что участились случаи «злоупотреблений в отношении гражданского населения со стороны военнослужащих вермахта… Любое изъятие частной собственности гражданского населения, в том числе и собственности евреев, отдельными солдатами запрещено».[176]

Командование LV армейского корпуса распорядилось о ношении евреями звезды Давида в Харькове. 528-я полевая комендатура в Рогачеве сгоняла евреев в райцентры и выставляла для охраны местную службу порядка; в Джанкое (Крым) местная комендатура уполномочила бургомистра создать для евреев гетто; в Днепропетровске полевая комендатура была разочарована тем, что ее подготовка к созданию гетто и взысканию «контрибуции» оказалась излишней, так как высший фюрер СС и полиции приказал расстрелять 15 тысяч евреев. Командующий тыловым районом группы армий «Юг» приказал «распределить отдельные квартиры, в особенности еврейские», среди этнических немцев. В Мариуполе местная комендатура распределяла не только «освободившиеся от евреев» квартиры, но и одежду и белье погибших.[177]

Создание военной оккупационной администрации в тылу группы армий «Юг» не означало, что жизнь еврейских граждан будет продолжаться в тяжких, но законных условиях. Напротив, стихийное насилие сменилось организованным уничтожением. 25–27 июля повторился погром в Лемберге. Украинская милиция под руководством СС выбрасывала евреев на улицу и избивала, в результате погрома было убито более тысячи человек. Поводом к погрому стала годовщина гибели Семена Петлюры, хотя действительная дата его смерти приходится на 25 мая. Установлено, что «акция» проводилась СС с целью систематического уничтожения евреев, главным образом интеллигенции. Вместо того чтобы восстановить в городе порядок, фон Рок предложил евреям освободить арестованных сограждан за выкуп — «контрибуцию» в размере 20 миллионов рублей (10 млн злотых), которые якобы предназначались «для строительных работ в городе». Деньги надо было сдать в два приема до 6 августа. Еврейский совет собрал 16 миллионов рублей, но заложники освобождены не были. Лишь несколько недель спустя стало известно, что они расстреляны.[178]

Командующий тыловым районом группы армий «Юг» генерал пехоты Карл фон Рок записал в своих воспоминаниях о Восточном походе: «Еще одна забота у меня добавилась в последние дни, когда рано утром 26.7 комендант города сообщил мне, что солдаты вермахта участвовали в жесточайшем еврейском погроме, который предыдущим вечером учинили жаждущие мести и возмездия украинцы в местной тюрьме. После обеда я вызвал командиров всех расположенных в Лемберге воинских частей и — с позволения сказать — накричал на них, чего я раньше никогда не делал в обращении с офицерами. Но это подействовало! Во всяком случае, позднее до меня никогда не доходили сообщения о подобных случаях».[179]

Но Рока беспокоила только дисциплина в вермахте, ведь эсэсовские части осуществляли организованный антисемитский террор в тылах группы армий «Юг» именно по его приказам. 1 августа 1941 года по распоряжению Карла фон Рока 1-я бригада СС начала чистку одного из районов под предлогом уклонения евреев от принудительного труда, нелегальной торговли скотом и распространения ими слухов о возвращении советских войск. В ходе «акции возмездия» были убиты 300 мужчин и 139 женщин.[180]

Аналогичные процессы происходили в тыловом районе группы армий «Центр», которым командовал призванный в армию из запаса и получивший в войсках прозвище «дядя Макс» генерал пехоты Макс фон Шенкендорф. Этому выслужившему свой срок еще до прихода нацистов к власти и восстановленному в армии в 1930-е гг. немолодому генералу была подконтрольна территория площадью 150 тысяч кв. км с населением 10 миллионов человек.[181]

Уже 30 июня 1941 года по приказу командования 221-й охранной дивизии группа евреев разрушила памятники Ленину и Сталину в Белостоке. Командир дивизии генерал-лейтенант Пфлюгбайль 18 июля приказал провести в городе облаву, взять «заложников (особенно евреев)» и расстрелять их в случае малейших беспорядков. В результате этого приказа заложниками оказались сотни еврейских беженцев. 309-й полицейский батальон устроил резню, казнив не менее 2 тысяч евреев, в том числе женщин и детей. В дневнике дивизии говорится: «Однозначно выяснено, что синагога была подожжена, потому что из нее стреляли». Уже через две недели после начала войны командование 221-й дивизии в своем военном дневнике констатировало, что «повсюду там, где живут евреи, чистка пространства наталкивается на трудности… потому что евреи поддерживают создание партизанских групп и беспокойство пространства отбившимися от своих частей русскими солдатами». Поэтому по приказу командира дивизии мужчины-евреи из некоторых деревень были эвакуированы. По мнению одного из офицеров, было «очень важно устранить влияние евреев и нейтрализовать эти элементы самыми радикальными средствами, так как они — именно те… кто поддерживает связь с Красной Армией и сражающимися бандами». Он потребовал радикального решения «еврейского вопроса», но в штабе дивизии это предложение отвергли, потому что истребление евреев — «дело полиции».[182]

В первые дни продвижения по Белоруссии вермахт обращался к населению в форме объявлений или листовок, которые расклеивались или разбрасывались в населенных пунктах сразу после вступления туда германских войск. Например, распоряжение полевого коменданта 581-й комендатуры (г. Ломжа) майора Крюгера от 4 июля 1941 года гласило: «Все евреи и еврейки начиная с 12 лет должны носить на груди и спине круглую желтую заплату (пятно) не менее 10 см в диаметре. Это распоряжение должно быть выполнено до 7 июля 1941 года. Сопротивляющиеся будут наказаны».[183]

В июле антисемитские приказы Шенкендорфа следовали один за другим. Уже в распоряжении № 1 от 7 июля 1941 года он приказал евреям и еврейкам старше 10 лет носить на правой руке белые повязки с желтой шестиконечной звездой, запретил им приветствовать немецких военнослужащих, а также забивать скот. Местным комендантам вменялось в обязанность строго карать незаконный забой скота или его попытки, наказывая не только непосредственных виновников, но и «пособников, подстрекателей и их помощников».[184]

13 июля Шенкендорф приказал создавать выборные еврейские советы во главе со старостой и его заместителем. Введение институтов еврейских советов, старост и самоуправления стало важной предпосылкой дальнейшего геноцида евреев. Первоочередными задачами этих структур стали регистрация евреев и привлечение их к принудительному труду. Совету вменялось в обязанность выполнение приказов германского вермахта и полиции, а в случае противодействия военным и полицейским оккупационным властям именно члены совета несли персональную ответственность. «В таких случаях полевые и местные коменданты, в соответствии с тяжестью противодействия, должны принимать самые строгие меры, вплоть до смертной казни, не только против преступников, но и против членов еврейского совета», — говорилось в приказе Шенкендорфа. Командующий тыловым районом запретил евреям покидать места проживания и приказал вернуть всех бежавших евреев на прежние места жительства. Наконец, фон Шенкендорф нашел для евреев подходящую, с его точки зрения, работу: «Вблизи отдельных дорог все еще лежат останки русских солдат и трупы животных. По санитарным причинам крайне необходимо немедленно похоронить эти останки и тотчас зарыть трупы животных. Местные коменданты могут привлекать к этой работе евреев».[185]

Через десять дней Шенкендорф распорядился выселить евреев из тех домов, в которых были расквартированы немецкие солдаты. Кроме того, с 24 июля все евреи в тыловом районе группы армий «Центр» должны были носить на правой стороне груди желтую шестиконечную звезду.[186]

Поначалу создание гетто в тыловом районе группы армий «Центр» осуществлялось по инициативе местных воинских начальников. 28 июня немецкие танковые части вошли в Минск, где еще оставалось около 100 тысяч жителей, причем половину этого населения составляли евреи. Полевой комендант Минска, начальник 812-й полевой комендатуры подполковник К Шлегельхофер 19 июля подписал следующий приказ:

«1) С этого дня в Минске создается еврейский жилой район, в котором проживают только евреи.

2) Все еврейское население города Минска немедленно после опубликования настоящего распоряжения в течение 5 суток должно переселиться в еврейский жилой район города Минска. Тот, кто по истечении данного срока будет застигнут вне указанного района, будет арестован и наказан строжайшим образом.

3) Разрешается брать с собой имущество. Тот, кто возьмет чужое имущество, карается смертью.

4) Жилой район ограничивается следующими улицами…

5) По окончании переселения еврейский жилой район следует оградить от остального города каменной стеной. Строительство стены должны произвести жители еврейского района своими силами, используя камень из незаселенных домов.

6) (Евреи) могут покидать жилой район только в колонне и находиться вне его только для исполнения работ по приказу администрации города Минска. Нарушение карается смертью…

9) Для осуществления административных расходов, связанных с переселением, на еврейский совет налагается принудительный заем в 30 тыс. червонцев. (Деньги надлежало внести в городскую кассу в течение 12 часов.).

10) Еврейский совет немедленно сообщает жилищному управлению при городской администрации о сроке переселения из квартир, которые находятся вне еврейского жилого района, освобождены от евреев, но не заселены арийским населением.

11) Порядок в еврейском жилом районе будет поддерживаться еврейской службой порядка (последуют особые указания).

12) Вся ответственность за полное осуществление еврейского переселения возлагается на еврейский совет города Минска. Любое противодействие будет наказано самым строгим образом».[187]

Гетто в Минске занимало площадь в 2 кв. км, охватывало около 40 улиц и было застроено одно — и двухэтажными деревянными домами. Но каменная стена так и не была построена, и даже забор из колючей проволоки сначала отсутствовал. Немецкий историк Кристиан Герлах считает, что созданием гетто военные власти преследовали несколько целей. Во-первых, выселение евреев из квартир позволяло отчасти решить жилищную проблему в таких сильно разрушенных городах, как Минск, Смоленск, Витебск, Шклов. Во-вторых, существование гетто давало возможность сократить продовольственный рацион евреев. Показательным в этом отношении является доклад капитана Никески о его деятельности в 815-й полевой комендатуре города Гродно с 11 июля по 2 августа 1941 года: «Евреи повсюду нахальны и самоуверенны. Жалуются на голод и имеют спрятанные продуктовые склады… Создание гетто, безусловно, необходимо, так как желающее работать население из-за подпольной торговли и грабежа лишается продуктов, которые распродаются. К сожалению, гетто не созданы». В-третьих, гетто помогали достигнуть идеологической цели — исключить еврейскую рабочую силу из процесса труда. Тот же Никеска жаловался, что евреи требуют слишком много материала и обменивают его на продукты, нанося большой ущерб вермахту. Они начали обработку кожи, «чтобы принудить нас привезти недостающие химикалии и обеспечить работу их предприятия. Было необходимо самое строгое вмешательство с угрозой наказания». Поэтому предлагалось создать гетто и запретить его обитателям заниматься производительным трудом.[188]

Источники не позволяют сделать заключение о том, что гетто с самого начала планировались как средство уничтожения евреев. Но их изоляция в замкнутых жилых районах все же рассматривалась некоторыми офицерами как предпосылка физического истребления. Например, в докладе офицера разведки 221-й охранной дивизии старшего лейтенанта Гельмута Манна от 28 июля 1941 года говорилось, что евреи «получают теперь только вполне заслуженную расплату за все доносы и притеснения населения. Они есть и останутся в этой стране также главными представителями разрушения и всей существующей грязи. Их изоляция от остального населения кажется неизбежной. Они исполняют необходимые работы из врожденного страха… Суверенное господство в этой старой борьбе за народность при одновременном искоренении еврейства является ключом к тотальному политическому и экономическому умиротворению этой области».[189]

Как и в группе армий «Юг», на центральном участке германских армий тоже не было выработано точное определение того, кого на оккупированной территории следует считать евреем. Так, летом 1941 года в Барановичах все жители одной из улиц, населенной в основном евреями, были расстреляны без всякой проверки. Одна из местных комендатур приказала считать евреями тех, кто «происходит от трех или более еврейских бабок и дедов. К ним причисляются и крещеные евреи». Другая комендатура считала евреями тех, кто имел двух или трех предков-евреев, но к 22 июня 1941 года исповедовал еврейскую религию или состоял в браке с евреем. Часто доказательством еврейского происхождения была отметка о национальности в советском паспорте.[190]

С первых дней оккупации организованные антиеврейские мероприятия начались и в тыловом районе группы армий «Север». 4 июля 1941 года командование 207-й охранной дивизии издало директивы о зачистке территории, в которых участниками «скрывающихся в лесах банд» были названы не только красноармейцы и коммунисты, но и евреи. «Для их обнаружения, — говорилось в документе, — целесообразно применение литовцев и латышей. Далее следует стараться выманить их из тайников путем посылки военнопленных, с которыми хорошо обращались».[191]

На следующий день командир дивизии генерал-лейтенант Карл фон Тидеман «в принципе» запретил «штрафные мероприятия против населения, особенно расстрелы». На факты бесчинств военнослужащих дивизии указывают строки из приказа: «Особенно запрещен расстрел части населения только с тем обоснованием, что они будто бы были членами коммунистической партии или ее дочерних организаций либо являются евреями. Чтобы помешать дальнейшему большевистскому и соответственно еврейскому влиянию на население, в этих условиях может быть целесообразным поставить эту часть населения под охрану Дальнейшие решения о них будут принимать органы, создаваемые позднее, так как действия против политически и расово недопустимых элементов являются задачей не вермахта, а предназначенных для этого органов, особенно СД». Расстрелы можно было проводить по приказу офицера в должности не ниже командира батальона. Далее в документе говорилось: «Так как коммунистическая и еврейская часть населения поддерживает борьбу красных банд, против нее следует действовать следующим образом: во всех местах расквартирования взять в заложники известных коммунистов и достаточное число евреев-мужчин. Заложникам и населению следует объявить, что при нападении на место расквартирования военнослужащих или при установлении связи местных жителей с бандами они лишатся жизни. Но взятых войсками заложников ни в коем случае не передавать СС, СД или их органам, пока существует тыловой район группы армий».[192]

Отрицательно относились оккупационные органы группы армий «Север» к бесчинствам местного населения и нацистских карательных органов по отношению к евреям в первые дни войны. Так, 228-я охранная дивизия изгнала из организации «Самозащита» тех латышей, которые участвовали в казнях евреев, а недовольство части солдат 281-й охранной дивизии массовыми расстрелами коммунистов и евреев вынудило командира дивизии обратиться за разъяснениями к командующему тыловым районом Францу фон Року. Последний, разумеется, заявил, что все эти акции являются легальными, и запретил всякую критику действий карателей.[193]

В то же время анализ дальнейших распоряжений военных оккупационных властей показывает эскалацию антисемитского насилия в течение июля — сентября 1941 года. Так, в «Распоряжении № 1 об умиротворении Курляндии» 504-го пехотного полка от 12 июля говорилось о создании «Самозащиты» и полиции из местных жителей, отметке в паспортах и временных удостоверениях личности евреев, ношении евреями обоих полов желтого круга диаметром не менее 8 см на груди и спине, закрытии еврейских магазинов, запрете на профессии аптекарей, врачей, коммерсантов и т. д. Только «в исключительных случаях (единственный врач в населенном пункте) руководителем округа может даваться специальное временное разрешение на исполнение прежней профессии. В остальном все евреи находятся в распоряжении руководителя округа для рабочей команды, уборки урожая и т. д.».[194]

15 июля в городе Ковно по распоряжению военных властей было создано первое на оккупированной советской территории гетто. Вскоре гетто были организованы в Вильно, Шяуляе и некоторых других городах Литвы. Американский исследователь Юрген Маттхойс считает, что в данном случае гетто учреждались ради сохранения квалифицированной рабочей силы. В то же время документы показывают, что для военных оккупационных властей приоритет имели соображения экономии продовольствия и «умиротворения» тыла. Так, в Вильнюсе командир 403-й охранной дивизии генерал-майор Вольфганг фон Дитфурт постановил: «Евреи получают только половину рациона остального населения». Подчиненная ему тайная полевая полиция сотрудничала с полицией безопасности в борьбе против «еврейских злоупотреблений». Дитфурт докладывал: «Большое количество расстрелов уже произведено. Я договорился с руководителем СД обер-штурмбаннфюрером д-ром Филбертом, чтобы эти расстрелы проводились по возможности незаметно и оставались тайной для войск».[195]

11 августа 1941 года 281-я охранная дивизия опубликовала «Особое распоряжение о внутреннем управлении № 1», гласившее, что «собственность и предметы обстановки бежавших или отсутствующих евреев сначала могут применяться местными комендантами для оборудования квартир, офицерских домов, казарм или мест ночевки. Оставшиеся предметы должны зарегистрировать бургомистры, собрать их и передать на реализацию попечителю. Выручка может использоваться для открытия старых или создания новых гешефтов». Местным комендантам поручалось строжайшими средствами пресекать нападения евреев на вермахт и одновременно требовать от карательных органов «пощады евреев, которые необходимы для вермахта как ремесленники или рабочие… Выдача этих евреев должна производиться, если обвинительный материал затрагивает отдельных из них. Работающие и необходимые для вермахта еврейские силы надо изолировать и содержать вместе».[196]