«Блатные» становятся «тридцатипятниками»
«Блатные» становятся «тридцатипятниками»
Рост преступности, упадок сельского хозяйства, развал промышленности — вот три основные характеристики, точно определяющие обстановку в Советском Союзе начала 30-х годов. О методах «возрождения села» сталинским руководством мы уже рассказывали. Пришло время поговорить о путях возрождения экономики и о том, как это отразилось на уголовном мире.
Как уже упоминалось выше (в главе о Васисуалии Лоханкине), Сталин поставил перед советской индустрией задачу — догнать развитые страны Запада в течение десяти лет. В мае 1929 года Пятый съезд Советов утверждает «оптимальный вариант» первого пятилетнего плана развития страны. Несмотря на заложенные в него гигантские темпы роста экономики, план этот ещё раз был пересмотрен в сторону увеличения в начале 1930 года. Например, если в первом варианте планировалось добыть к концу пятилетки 75 млн. тонн угля, то новый вариант требовал уже 150 млн. тонн; вместо 55 тысяч тракторов теперь планировалось произвести 450 тысяч — и тому подобное.
Все цифры брались «с потолка» и не соответствовали реальным возможностям производства, что, разумеется, очень скоро сказалось на выполнении плана. Строительство сотен объектов было начато, но не завершено из-за дефицита сырья, топлива, оборудования, рабочей силы. В «незавершёнке» к концу 1930 года было заморожено 40 процентов промышленных капиталовложений. Пошла цепная реакция невыполнения планов, лихорадки производства, срыва темпов… Естественно, начался поиск «вредителей» (о нём мы уже рассказывали в главе, посвящённой травле интеллигенции). Стали спешно подготавливаться и выдвигаться кадры новых специалистов из числа наиболее опытных рабочих. С 1928 по 1932 год число мест на рабфаках увеличилось с 50 до 285 тысяч. К концу первой пятилетки такие выдвиженцы составили до 50 процентов руководящих кадров промышленности.
Заводы и фабрики потеряли, таким образом, наиболее опытных рабочих. На их место стали приходить зачастую беглые крестьяне, не имевшие квалификации и находившиеся нередко на нелегальном положении. Многие из них кочевали по стране со стройки на стройку и с предприятия на предприятие. Предприятия напоминали таборы кочевников, увеличивались случаи поломок техники, производственного травматизма, росли алкоголизм и преступность…
В конце концов Великий Вождь понял, что он со товарищи маленько погорячился. В марте 1931 года он приостановил выдвижение рабочих, призвал прекратить травлю старых специалистов и даже посоветовал «заботиться» о них, осудил уравниловку. Была введена сдельная система оплаты труда, поощрявшая рабочих трудиться быстрее и качественнее. В октябре 1932 года вводится паспортная система, ставшая преградой на пути рабочих-«кочевников» и одновременно прикрепившая крестьян к земле (как мы уже знаем, им паспорта на руки не выдавались и запрещалось покидать колхозы). 40 тысяч выдвиженцев были возвращены на рабочие места.
Положение на производстве стало мало-помалу стабилизироваться. Однако индустриальный размах требовал и привлечения огромного количества рабочей силы. Мало того что в течение первых двух лет безработица была ликвидирована полностью: к концу пятилетки количество рабочих в промышленности и строительстве увеличилось с 3,7 млн. до 8,5 млн. человек. И всё равно людей не хватало!
Мало того: с этими рабочими не так-то просто было выдержать темпы индустриализации! К сожалению, показатели роста достигались только за счёт увеличения интенсивности труда, то есть напряжения сил самого работника (производительность труда, которую планировалось к концу пятилетки увеличить более чем вдвое, на самом деле снизилась на 8 процентов). То есть достичь небывалого роста производства планировалось прежде всего (если не исключительно) за счёт выжимания из человека последних соков.
Но с «вольным» человеком такой социальный эксперимент проводить трудновато. «Вольный» человек, да к тому же работающий на «сдельщине», во-первых, дороговат. И чем больше нормы он даёт, тем дороже стоит. Во-вторых, выжимать его можно только до строго определённого предела. Свобода и заработок, знаете ли, развращают. А если добавить сюда ещё и семью, которая требует заботы и внимания, то такой работник всё менее подходит для достижения великих целей. Чтобы успешно проводить политику индустриализации, Сталину нужны были не люди, а человеческий материал. Ведь за пять лет одних только новых заводов нужно было построить более двух тысяч! А плотины, гидроэлектростанции, каналы и прочее?! Нет, нужен был новый подход, новые, смелые решения!
И, конечно же, сталинский гений такое решение нашёл.
Впрочем, у вождя были достойные советники. Так сказать, коллективный мозг партии. Именно этот мозг и додумался в 1929 году до простого решения проблемы. Ну конечно же, глупо и смешно не использовать в великом деле индустриализации пролетарского государства подневольный труд огромной армии арестантов! А ведь какой огромный потенциал у этой рабской армии! К 1929 году производительным трудом было занято всего от 34 до 41 процента арестантов (так, во всяком случае, утверждала позже официальная статистика — сборник «От тюрем к воспитательным учреждениям», 1934 г.). Между тем на 1 мая 1930 года в системе НКВД отбывал наказание 1 миллион 712 тысяч 512 заключённых. Сюда же следует добавить около 100 тысяч в лагерях особого назначения ОГПУ. Почти два миллиона рабочих рук!
И вот уже 17 марта 1930 года с программной статьёй в газете «Правда» выступает прокурор РСФСР Николай Васильевич Крыленко. С удовлетворением отмечая, что «на основании резолюции СНК РСФСР 29 мая 1929 г. сейчас не практикуется уже лишение свободы на срок меньше года» (другими словами, созданы предпосылки для стабильного пополнения трудовой армии «сидельцев»), Крыленко вместе с тем требует идти значительно дальше:
Предложено в максимальной степени развить систему принудительных работ. Проведён ряд мероприятий по использованию труда лиц, осуждённых на срок свыше трёх лет, на общественно-необходимых работах в специальных лагерях в отдалённых местностях. («О некоторых «теориях» в области уголовного права и уголовной политики»).
ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ — вот, оказывается, путь к развитию советской экономики! Тактичный Николай Васильевич подобрал изящный эвфемизм. На самом деле речь шла о РАБСКОМ ТРУДЕ. Видимо, руководство страны творчески осмыслило опыт исторического прошлого человечества. Действительно, все чудеса света, все самые знаменитые творения древности, поражающие нас своим величием, построены на костях рабов. Египетские пирамиды, сады Семирамиды, гробница Мавзола, Тадж-Махал — да разве перечислишь! Конечно, дилетанты утверждают, что рабский труд непроизводителен. Какая чушь! Зачем нужна эта дурацкая производительность? Вполне достаточно интенсивности труда! Производительность необходима там, где нужно беречь рабочую силу. А какой смысл беречь раба? Пусть дохнет — наберём новых!
И действительно, мудрое сталинское руководство предпринимает целый ряд шагов по увеличению количества заключённых, которые нужны ей для решения великих задач.
Прежде всего, именно в 1930-м году происходит одно из самых значительных событий в советской лагерной истории: возникает печально знаменитый ГУЛАГ — Главное управление лагерей ОГПУ СССР. Казалось бы, какая разница — смена названий? Но это — как посмотреть… Ведь в результате «концентрационные лагеря ОГПУ СССР» были переименованы в «исправительно-трудовые»! Другими словами, создана идейная база для всемерного развития лагерного рабства — теория «исправления трудом». Конечно, формально ГУЛАГ вроде бы был призван обслуживать только лагеря ОГПУ (Соловецкий лагерь, а также группу лагерей особого назначения с центром в Усть-Сысольске — нынешний Сыктывкар). Однако в условиях «великого скачка», когда именно на чекистов были возложены задачи руководства гигантскими стройками коммунизма (первоначально — именно «коммунизма», поскольку на строительство социализма Вождь размениваться не желал), на деле это означало фактическое подчинение ОГПУ также лагерей НКВД и НКЮ (народного комиссариата юстиции). Это был ещё не тот Архипелаг ГУЛАГ, которому посвятил своё многотомное исследование Александр Солженицын (тот появился позже, в 1934 году), — но важный шаг был сделан. Действительно, если чекистам требовалось пополнение лагерников на «великие стройки» (где люди вымирали сотнями тысяч), они вольны были брать его из любых мест лишения свободы, в чьём бы подчинении те ни находились.
Ещё одним решительным шагом было ужесточение практики назначения наказаний. Дело в том, что уголовный кодекс 1926 года был построен по классовому признаку и вследствие этого достаточно либерален по отношению к «классово близким» и «социально близким» элементам. То есть жёсткость наказания и его длительность определялись социальным происхождением преступника.
Начальник лагерей ОГПУ Матвей Берман.
В условиях, когда «социально близкими» Советской власти объявлялись профессиональные уголовники, а соответственно этому им отмерялись незначительные сроки наказания, такое положение вещей не могло не поощрять рост уголовной преступности. В середине 20-х годов власть легко мирилась с этим. Как мы уже показали в очерке «Жиганы против уркаганов», в тот период для руководства страны важно было расколоть уголовное сообщество и уничтожить криминальную оппозицию из числа «бывших» — представителей дореволюционных имущих классов и офицерства. В первую очередь именно поэтому оно заигрывало с «уркаганами».
Однако изменение обстановки в стране, новые цели, которые провозгласило сталинское руководство, — всё это требовало и нового подхода к отношениям с уголовщиной. Преступность росла быстрыми темпами, страна могла попросту в ней захлебнуться. И руководство находит блестящее решение: да ведь можно же одним ударом убить двух зайцев! Пускай эти самые «блатари» вместе с другими (то есть с «кулаками», «контриками», «вредителями», «фраерами») тоже вносят свой вклад в строительство светлого будущего! С одной стороны, очистим города и веси от шпаны, с другой — пополним трудовую армию заключённых. Наконец, с третьей — перевоспитаем трудом! (Получается даже не два, а три зайца…). Надо изолировать их на лагерные стройки народного хозяйства — но не на полгода или на год, а подольше, без учёта «социальной близости»!
Нет, «социальная близость» не то чтобы совсем отрицается (она ещё пригодится в будущем). Но пусть «блатари» проявляют её не на свободе, а в лагерях — там больше простора и возможностей…
Для того, чтобы подвести «научную базу» под увеличение сроков профессиональным преступникам, приходится опять-таки подключать светлые головы. Одновременно разоблачая вредные буржуазные теории. Тот же прокурор Крыленко в уже цитированной статье искренне возмущается:
… Оставлен в неприкосновенности основной принцип, обязующий суды по-прежнему «отвешивать» лишение свободы на основании «тяжести содеянного и степени опасности» преступления, т. е. оставлен в неприкосновенности принцип, который ещё в 1924 году был охарактеризован одним из лучших теоретиков-марксистов тов. Пашуканисом как «нелепая по существу идея, будто тяжесть каждого преступления может быть взвешена на каких-то весах и выражена в месяцах или годах тюремного заключения». («Общая теория права и марксизм», стр. 126).
В то же время практическая нелепость идеи о том, что побороть преступность и «злую волю» преступника можно, «отвешивая» одному два года, а другому 4 года лишения свободы, и бесцельность споров в кассационных инстанциях: нужно ли «дать» 2 года или 2,5 — была доказана самой жизнью.
Этой идее «справедливого воздаяния», возмездия мы противопоставили обязанность суда искать в каждом конкретном случае борьбы с преступностью наиболее целесообразные мероприятия в целях… обезвреживания нашего общественного коллектива от повторных преступных действий со стороны данного преступника, исходя не из «тяжести» преступления, а прежде всего из характера личности преступника (выделено мною. — А.С.).
Полемика о нелепости «справедливого воздаяния» и обжалования сроков наказания в кассационных инстанциях, в общем-то, касалась в первую очередь именно уголовников и некоторым образом «бытовиков» («контрреволюционеры» не получали таких смешных сроков, как два или даже четыре года: им «отвешивали» обычно по «червонцу», т. е. по десять лет). Собственно, прокурор предлагал ни много ни мало как полный беспредел в отправлении судопроизводства и абсолютную беззащитность гражданина перед лицом государства и его чиновников. Каждый получит столько, сколько ему захочет дать судья — исходя из «характера личности» (или по другим причинам — например, исходя из того, сколько «человеческого материала» и на какой срок необходимо лагерям для успешного выполнения плана). Понятно, что такая чудесная идея была воплощена в жизнь почти мгновенно.
При этом никто не собирался пересматривать уголовный кодекс из-за какой-то там «блатной шпаны». Более того: никто даже не собирался ожидать, пока эта шпана совершит преступление! То есть совершил — хорошо. Не успел — тоже неплохо. Всё равно отправляйся в лагеря.
Для того чтобы, говоря словами известного баснописца, «делу дать законный вид и толк», была изобретена гениальная статья 35 уголовного кодекса, вступившая в действие 20 мая 1930 года (см. вставку).
Первое, что бросается в глаза: 35-я статья законодательно закрепляла за управлением лагерей право направлять заключённого туда, куда понадобится — то есть на любую «великую стройку». Но не это главное. В конце концов, это можно было делать и без особой статьи. Основная её прелесть была совершенно в другом — в сроках наказания! Теперь любой «уркаган», независимо от того, что он натворил, легко мог схлопотать от трёх до десяти лет лишения свободы! Причём даже получив «трёшку», уголовник после отбытия срока фактически прикреплялся к лагерному производству ещё до пяти лет!
Статья 35. Удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с обязательным поселением или запрещением проживать в других местностях или без этих ограничений, в соединении с исправительно-трудовыми работами или без исправительно-трудовых работ, может применяться судом в отношении тех осуждённых, оставление которых в данной местности признаётся судом общественно опасным.
Удаление из пределов СССР или из пределов отдельной местности, с обязательным поселением в других местностях, назначается на срок от трёх до десяти лет; эта мера в качестве дополнительной может применяться лишь на срок до пяти лет. Удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с обязательным поселением в других местностях в соединении с исправительно-трудовыми работами может применяться только в качестве основной меры социальной защиты. Удаление из пределов РСФСР или из пределов отдельной местности с запрещением проживать в тех или иных местностях или без этого ограничения назначается на срок от одного года до пяти лет…
Те из присуждённых к удалению из пределов отдельной местности с обязательным поселением в других местностях, которые отбывают лишение свободы в исправительно-трудовых лагерях, по отбытии срока лишения свободы поселяются в районе лагеря на срок, до истечения которого они лишены права свободного выбора места жительства. Они должны быть наделены землёй или им должна быть предоставлена оплачиваемая работа.
(Уголовный кодекс в редакции 1926 года)
Но и это не всё. 35-я статья практически никогда не применялась сама по себе; а только вкупе со статьёй 7-й (или, как говорят в уголовном мире, «через 7-ю»), Уже значительно позже дочь Артёма Весёлого Заяра, осуждённая по статье 7-35, вспоминала:
7 и 35 никогда не разделялись в речи и даже в официальных бумагах писались через дефис; я полагала, что это — 35-й пункт 7-й статьи (по аналогии с 58–10). Между тем это статьи из двух разделов Уголовного кодекса: в 7-й говорилось о категории лиц, в отношении которых «применяются меры социальной защиты», а в 35-й — об этих мерах. («7-35»).
Статья 7. В отношении лиц, совершивших общественно опасные действия или представляющих опасность по своей связи с преступной средой или по своей прошлой деятельности, применяются меры социальной защиты судебно-исправительного, медицинского либо медико-педагогического характера.
(Уголовный кодекс в редакции 1926 года)
Как легко понять из содержания 7-й статьи, чтобы оказаться в лагерях, вовсе не было никакой необходимости действительно совершать преступление. Достаточно, например, «представлять опасность по своей прошлой деятельности». То есть любому ранее судимому или даже не судимому, а только подозревавшемуся в преступлении (в «связях с преступной средой»), можно было на совершенно законном основании назначить срок наказания от трёх до десяти лет. Забегая вперёд, скажем, что позже, когда маховик репрессий был раскручен и набрал ещё более устрашающие обороты, формулировка «7-35» стала применяться широко и творчески не только к «блатным» и «полуцвету» (то есть воровским приспешникам) и даже не только к «бытовикам», но и к совершенно ни в чём не виновным людям! Прежде всего — к родственникам так называемых «врагов народа». Та же Заяра Весёлая была осуждена по 35-й через 7-ю как СОЭ («социально опасный элемент») только за то, что была дочерью осуждённого писателя Артёма Весёлого. То есть как «представляющая опасность по своей связи с преступной средой»…
Но это — позже. А пока «тридцатипятники» (как называли осуждённых по 35-й статье) подбирались в основном из уголовничков, из представителей «благородного воровского мира». И пошло «блатное» пополнение на великие советские стройки.