«Толковища» и «ксивы»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

«Толковища» и «ксивы»

«Воровской закон» провозглашал принцип «демократии для избранных». Под этим подразумевается равноправие каждого «блатного» перед нормами «закона». Все «воры» — «братья», «братва». Или, как часто называют они сами себя, — «свояки?». Был и ещё один синоним слова «вор» — «родич», «ро?дский» (то есть родной). Ни один «родич» не имел права поднять руку на другого, даже если тот заслужил это своим поведением. Осудить «вора» за проступок, определить степень тяжести содеянного могла только «воровская сходка». В местах лишения свободы считалось недопустимым выяснять отношения «вору» с «вором» в присутствии «фраеров», «мужиков», «фуцанов». Этим наносился ущерб достоинству всей касты.

Вообще на общих сборах «воров» решались все важные для «уркаганского» мира вопросы: определялась тактика поведения «честного вора» в той или иной ситуации, изменялись или добавлялись определённые нормы «закона» (если это диктовала суровая действительность), обсуждались конкретные проблемы… И, конечно, решалась судьба того или иного «блатаря».

Собрание «законников», где обсуждалось недостойное поведение «вора», обычно называлось «прави?лка» — от слова «править», «поправлять». В остальных случаях «общее собрание» определялось как «сходка», «сходняк», «толковище».

«Сходки» мог потребовать любой «честняк», если считал, что у него для этого есть веские причины. Причём для принятия имеющего вес решения должно было собраться значительное количество «законников». В 60-е годы для этого требовалось не менее пяти человек; в 30-е — значительно больше (учитывая, что на первых порах количество «законных воров» достигало десятков тысяч). При этом на «правилки» — «суды чести» — ни один «честняк» не имел права явиться в нетрезвом состоянии: ведь решалась судьба его собрата…

Достаточно свободные условия содержания заключённых в довоенных лагерях позволяли «ворам» на первых порах не только собирать «сходки» внутри «зон», но даже организовывать «съезды», где участвовали представители «воровского братства» из многих лагерей.

При этом следует учесть: как в первые годы «воровского движения», так и поныне решения «сходок», касающиеся изменения или дополнения «воровского закона», обязательны не только для «честных воров», но и для всего уголовно-арестантского мира. Решения «сходняков» доводятся до «сидельцев» посредством так называемых «воровских ксив», или «малёвок» («малявок», «маляв»), которые расходятся по всем местам лишения свободы на территории России (их называют также «воровскими прогонами»; это не следует путать с просторечным словом «прогон», то есть ложь, обман — в «воровском» значении «прогон» происходит от «прогонять», то есть передавать из одной точки в другую).

Разумеется, и сходы, и арестантские «записки» в определённой мере можно рассматривать как продолжение уголовных традиций дореволюционного преступного мира России. Однако есть существенные различия.

Первое. На воле в то время сходки собирались в пределах одного небольшого региона для решения проблем, касавшихся преступников, «работавших» на данной территории. Чаще всего это был крупный город: Петербург, Москва, Ростов, Одесса, Киев и проч. Об одной из таких сходок в питерской Александро-Невской лавре в 1917 году, собранной по инициативе грабителя Ваньки Банщика, мы уже рассказывали в очерке «Жиганы против уркаганов» (глава «Благородный преступный мир…»).

Что касается мест лишения свободы царской России (и России первого послереволюционного десятилетия), там в сходах часто участвовали все арестанты, а не только каста избранных (во всяком случае, это касается каторжан начала века). Соответственно принимались и решения (хотя, конечно, «иваны» имели немало возможностей повлиять на остальных «сидельцев»). «Записки» же касались не каких-то общих правил и «законов», а в основном рассказывали о «недостойном поведении» отдельных арестантов или о конкретных происшествиях в местах не столь отдалённых.

С появлением в 30-е годы касты «воров» «сходки» стали уделом избранных. Они же, эти избранные, получили право на установочные «ксивы», диктующие всем уголовникам и арестантам обязательные нормы поведения.

Интересно здесь особо отметить, что так называемые «воровские малявы» (или «ксивы», или «прогоны»), вопреки представлениям многих «исследователей» уголовного мира, никогда не пишутся на уголовном сленге. Содержание их излагается нормальным русским языком, понятным и доступным для каждого арестанта. Впрочем, и самой «блатной фени» как замкнутой, кастовой, тайной языковой системы — фактически не существует. Но об этом — чуть ниже.