Костюмчик новенький, колесики со скрипом…

Костюмчик новенький, колесики со скрипом…

Рассказывая о противостоянии «жиганов» и «уркаганов», чрезвычайно интересно обратить внимание и на «воровскую» моду. Профессиональные уголовники даже всем видом своим старались отличаться от «жиганского» мира. Разумеется, «жиганы» как представители «старорежимной» элиты стремились одеваться подчёркнуто элегантно, броско, эффектно — то, что называется «шикарно». Вожакам старались подражать и «жиганята». В уголовном жаргоне даже появилось слово «жиганить» — модно одеваться, форсить. НЭП создавал для этого особо благоприятные условия.

Надо учесть, что далеко не все «благородные бандиты» имели в своё время возможность вращаться в высшем обществе, приобрести хорошие манеры и изысканный вкус. Оказала своё влияние и «нэпманская» волна — мода сытых мещан. Ценились клетчатые пиджаки и лаковые штиблеты, резные трости и соломенные шляпы. Свой вклад внесли и весёлые кронштадтские матросы: неизменный «рябчик» (тельняшка) и брюки-клёш, а также знаменитые кепки-«капитанки», позже заимствованные «уркаганской» модой.

«Урки», напротив, в пику «буржуям» и их «пристяжи» предпочитали народный стиль. Они как бы подчёркивали, что презирают всякую роскошь. Основными атрибутами их одежды были пиджак (желательно «в ёлочку»), «прохоря» — сапоги в гармошку, в которые заправлялись брюки, из головных уборов — кепка-восьмиклинка с небольшим козырьком (та самая «малокозырочка» с дырочками «у самого темени», о которой поёт группа «Любэ»), зимой — шапка-кубанка.

Причём важна была не только одежда сама по себе, но и умение её носить. Например, брюки заправлялись в сапоги с особым напуском, а сами сапоги тоже сжимались «в гармошку» искусным способом — «третями». Как в песне на стихи Михаила Танича:

А на мне — татуировки и тельняшка,

И зашпилены «третями» прохоря…

К слову сказать, с разгромом «жиганского» движения некоторые атрибуты «фирменного стиля» поверженных перешли в «воровскую» моду. В частности, та же тельняшка и синяя фуражка-«капитанка».

Интересны в этом смысле «Соловецкие записи» 1928–1930 годов Дмитрия Сергеевича Лихачёва, где он, студент, выходец из интеллигентной семьи, попавший в концлагерь, пишет:

Я в полушубке романовском, студенческая фуражка нарочно (я решил надеть синюю студенческую фуражку, чтобы не принимали за урку) и в сапогах…

Действительно, сапоги, полушубок, фуражка могли ввести в заблуждение стороннего наблюдателя; истинно «уркаганский» ансамбль! И только студенческий фасон головного убора указывал на разницу…

Типичным «блатным» штрихом являлся и обмотанный вокруг шеи шарф — независимо от погоды и времени года. Атрибут чисто «жиганский», особенно любимый беспризорниками. «Воровской фасон» как бы объединил оба стиля — «жиганский» и «уркаганский». В одной из «блатных» песен (хотя и созданных значительно позже) портрет «блатаря» даётся довольно яркий:

Тогда я носил «восьмиклинку»,

Пил водку, покуривал «план»,

Влюблён был в соседскую Зинку

И с нею ходил в ресторан.

Я «шабер» таскал за «голяшкой»

Фартовых своих хромачей,

Носил под рубахой тельняшку —

Подарок одесских «бичей».

Правда, тельняшка присутствовала в «воровском ансамбле» далеко не всегда. Один из тех, кому непосредственно довелось видеть «воров» тех лет и общаться с ними, Владимир Ефимович Пилипко (его рассказ относится к началу 30-х годов, ко времени страшного голода; рассказчику тогда было 8-10 лет) описывал мне ростовских «щипачей» того времени следующим образом:

— Конечно, для нас, пацанов, эти люди были овеяны особой романтикой. Они были не просто ловкими, отчаянными, но и красивыми. Одеты всегда чисто, подчёркнуто аккуратно, даже элегантно, что называется, с иголочки. Длинный пиджак-«лепёха», идеально отглаженные брюки-«шкары», заправленные в сверкающие сапоги-«прохоря» особым образом — с лёгким напуском… Сорочка обычно — либо кипельно белая, либо модная клетчатая. А вот галстука «блатные ребята» не признавали категорически. Кепка с маленьким козырьком и — особый шик — белый шарфик. Стрижка — очень короткая…

О живучести традиций подобной «блатной» моды свидетельствует и писатель Эдуард Хруцкий, вспоминая своё детство:

Перед кровавыми подвигами Тишинки бледнела слава Марьиной Рощи, Вахрущенки и Даниловской заставы. Я по сей день помню пугающее скопище этой человеческой нечисти. На территории этой была своя иерархия и даже некая «форменная одежда».

Ниже всех стояли уголовные солдаты — огольцы. Они ходили в синих кепках-малокозырках, в скомканных «в гармошку» хромовых сапогах, и белый шарф на шее, и, конечно, золотой зуб-фикса…

То есть к середине 40-х годов «воровская» мода из «элитной» уже превращается в общеуголовную; «шиковать» стремятся даже «низы» преступного «дна».

«Воры в законе», включив в свою среду значительную часть рядового «жиганского» контингента, не смогли устоять перед элементами «шикарной жизни» и «манерами», привнесёнными этими людьми. «Вор», заявляя о себе как об «элите» преступного мира, стремился выделиться среди окружающих. В воровской песне середины 30-х годов дается портрет «блатного»:

Прилично одетый, с красивым букетом,

В сером английском пальто,

Город в семь тридцать покинул с приветом,

Даже не глянул в окно.

И конечно же, завершающим штрихом в портрете «козырного вора» была знаменитая «фикса» — золотая коронка на одном из зубов. Как поётся в жестоком уркаганском романсе — «парень в кепке и зуб золотой»…