Рождение «честных воров»

Рождение «честных воров»

Как раз в это время, в конце 20-х — начале 30х годов, рождается одно из важнейших понятий российского уголовного мира — «вор в законе», «законный вор». Так в противоположность «жиганам», бандитам стали называть себя уголовники старой формации и весь примкнувший к ним преступный мир. Таким образом они стремились подчеркнуть свою лояльность по отношению к Советской власти. Впервые слово «вор» стало не обозначением преступной специализации, а определением уголовной касты. Прежде этого значения у слова не было. Например, профессор М. Гернет, исследуя в начале 20-х годов места заключения Москвы, называл ворами обычных уголовников, занимающихся кражами — взломщиков, «домушников», карманников, конокрадов, майданников и пр.

Вообще же традиционное, исконно русское значение слова «вор» — преступник вообще, законоотступник. Например, в «Скаске, какова сказана у казни вору и богоотступнику и изменнику Стеньке Разину» известный разбойник именуется «вором» чуть ли не в каждой строке, несмотря на то, что в действительности он был грабителем и убийцей:

«Вор и богоотступник и изменник донской казак Стенька Разин!

… Ты ж, вор, сложась в Астрахани с ворами ж, боярина и воеводу князя Семена Ивановича Прозоровского, взяв из соборной церкви, с раскату бросил… как ты, вор, пришел на Саратов и ты государеву казну и хлеб… все пограбил, и воеводу Кузьму Лутохина и детей боярских побил…»).

Теперь же «авторитеты» преступного сообщества стали именовать себя «честными ворами» (не желая замечать очевидной иронии такого странного словосочетания), «ворами в законе» (в слове «воры» ударение падает обязательно на второй слог: этим как бы сохранялась преемственность от старорежимных «иванов»). Называя себя ворами, профессиональные уголовники подчёркивали, что они сознательно занимаются только «чистым» воровством и не выступают против законов и политики государства. Была специально разработана «воровская идея», построенная на отрицании ценностей «политических уголовников». Краеугольный камень этой «идеи»: «честный вор» ни в коем случае не должен заниматься политикой (этим занимаются «нечестные» уголовники, враги Советской власти). «Законники» специально подчёркивали, что политику Советского государства они признают и уважают, в отличие от «жиганов», не борются против порядка управления. Они просто «трясут фраеров», обкрадывают частных лиц, не замахиваясь на систему.

Низшими категориями преступников стали считаться бандиты, убийцы (вор должен совершать «работу» технично, без пролития крови, «чисто»), хулиганы, насильники.

Впрочем, дело далеко не в «техничности». В первую очередь играли роль сроки наказания. Не случайно «уркаганские» «авторитеты» называли себя именно «ворами». Убийцам всё-таки отвешивали сроки приличные — до «червонца» (десять лет лишения свободы).

А ворам — в самом крайнем случае — два года! И то лишь тогда, когда уголовник проходил по пункту «г» статьи 162 УК РСФСР — «тайное похищение чужого имущества (кража), совершённое из государственных и общественных складов, вагонов, судов и иных хранилищ… путём применения технических средств или по сговору с другими лицами». (Государство прозрачно намекало: моё — не тронь, тебе же дороже будет!)

Негативное отношение к хулиганам выработалось не сразу, а к середине 30-х годов (об этом подробнее — в очерке «Сталинская перековка…»).

Что касается насильников, видимо, огромное впечатление на «уркаганов» произвело то самое «чубаровское дело», о котором мы рассказывали выше (в конце концов, проституток, что ли, мало? А с посторонними «красючками» того и гляди «попадёшь в блудную»: не спрашивать же у каждой комсомольский билет!).

Значительно позже, объясняя странный уголовный титул «вор в законе», совместивший в себе взаимоисключающие понятия, преступный мир стал называть «законами» те жёсткие правила и установления, по которым живёт российское криминальное сообщество традиционного типа. Однако в 30-е годы эти установления пока так просто и назывались — «правила», «понятия». Настоящий «законник» «жил по понятиям». Слово «правила» тоже издавна было знакомо «уркаганам»: ведь и в дореволюционном преступном мире существовали «варнацкие правила», «варнацкая честь», «варнацкое слово»… («Варнаками» поначалу называли в Сибири каторжников, опасных преступников, беглецов. Слово имело явно негативный оттенок. Профессиональные уголовники, напротив, подхватив его, стали использовать в положительном смысле, определяя этим термином наиболее опытных, авторитетных «сидельцев» и главарей преступного мира).

Интересно, что некоторые «воры» и сегодня не любят дополнение к своему титулу слов «в законе»…

В борьбе против «жиганов» власти объективно выступили на стороне «уркаганов», поскольку основные свои силы органы ОГПУ и НКВД бросали именно против «идейных» банд, которые замахивались на устои государства и представляли поэтому повышенную опасность.

Власти, со своей стороны, оценили воровскую лояльность. Именно ворам обеспечивались самые маленькие сроки наказания, наиболее благоприятные условия его отбывания по сравнению с «политическими». Только в советском законодательстве было разграничение на государственную и частную собственность. Разумеется, за покушение на государственную преступников карали значительно суровее. Тем самым преступника как бы подталкивали «бомбить» отдельных граждан, но не замахиваться на социальные институты.

Новоявленные «воры в законе» стали также именовать себя «блатными». С начала 30-х и до середины 50-х годов оба эти понятия были в уголовном мире равнозначны. Они означали одно и то же: принадлежность к касте «избранных».

История слов «блатной» и «блат» не менее любопытна, чем история метаморфозы слова «вор». Разумеется, «блатной» происходит от «блат». Но откуда взялось само слово «блат»?

Как известно, общепринятое значение слова «блат» — полезные связи, знакомства, благодаря которым можно достать что-либо в обход общепринятых правил, установлений, законов. «По блату» — благодаря выгодному знакомству, через «нужных» людей.

Существует множество версий происхождения слова «блат», у каждой из которых есть свои сильные и слабые стороны.

Одно из самых остроумных предположений исходит из того, что русский «блат» берёт начало ещё во времена Петра Первого и происходит от голландского blat или немецкого Blatt — лист бумаги. В такой «блат» вносили имена бояр, откупившихся от «позорных» (с их точки зрения) процедур и повинностей: ношения «немецкой» одежды без длинных рукавов, бритья бород, необходимости отдавать своих «недорослей» для обучения ремеслу за границей и т. д. Помещённых в сей «блат» именовали «блатными», то есть избранными. А уже к концу XIX века слово перенял преступный мир.

С одной стороны, версия правдоподобная. Более того: она как бы косвенно подтверждается и любопытным свидетельством более поздней эпохи — рассказом Николая Бухарина. Бухарин вспоминал, что, услышав в первый раз от одного из иностранцев — членов Коминтерна выражение «Я получил костюм по блату», он не мог сначала понять, о чём идёт речь. Потом ему объяснили, что коминтерновцам выписываются мандаты для получения продуктов и предметов первой необходимости в спецраспределителе, куда они приходят с листком и получают положенное. Таким образом, по мнению Бухарина, выражение «по блату» создали немцы-коминтерновцы от родного немецкого «блат» — лист бумаги.

Разумеется, толкование это забавно, но неубедительно, поскольку в уголовном жаргоне «блат» существовал значительно раньше (что не исключает словотворчества зарубежных коммунистов — но оно было уже вторично по отношению к российскому). Однако рассказ Бухарина показывает, что слово «блат» могло возникнуть при Петре и иметь немецко-голландские корни.

Правда, есть у этой версии один недостаток. Она не объясняет провала длиною в два столетия, когда слово «блат» практически не было известно ни в просторечии, ни в уголовном арго. Если слово возникло ещё в начале XVIII века, куда оно потом исчезло и почему вдруг воскресло в конце XIX-го? Неувязочка получается…

Некоторые исследователи дают другую этимологию слова «блат», утверждая, что оно попало в русский язык из польского, где означало «укрыватель»; сами же поляки заимствовали его из еврейского, где blat означает «посвящённый, согласный». Некоторые, впрочем, польское воровское «блат» толкуют как «взятка», производя его от немецкого Blatt — бумажные деньги.

Наконец, необходимо отметить, что на идише одесских уголовников «блат» означал ладонь, «дай блат» соответственно — «по рукам, договорились»; «по блату» — по договору с глазу на глаз, по взаимному согласию.

Однако и у «одесской» версии есть существенный недостаток. Дело в том, что слово «блат», как уже отмечалось выше, существовало в преступной среде в конце XIX — начале XX веков и означало любое преступление, а также группу, компанию, содружество уголовников (то же, что «кодло», «малина», «бражка» и пр.). В 20-е годы добавилось ещё несколько значений — например, подкуп, а также — тайный воровской жаргон («он по блату понимает», «он кумекает по-блатски»).

Безусловно одно: слово «блат» действительно имеет корни в немецком языке, а в русский попало, скорее всего, через идиш или польский, причём, конечно же, первоначально термин этот использовал исключительно преступный мир.

Что касается «блатного», здесь всё немного проще. Поначалу это производное от «блат» существовало в несколько иной форме: в XIX веке, например, «блатырями» называли конокрадов. В начале XX века появляются другие варианты. «Блатным», «блатским», «блатяком», «блатняком» стали называть либо скупщиков краденого, либо людей, близких к преступному миру, но не профессиональных уголовников. То есть не «уркаганов», но тех, кто имеет «блат» в криминальной среде. «Блатоватыми» именовали и сотрудников угро, милиционеров, тюремщиков, берущих взятки.

Но постепенно, уже к середине 20-х годов, «авторитет», значимость слова «блатной» стали возрастать. А в начале 30-х новорожденные «воры» придают слову новый смысл.

Теперь «блатными» стали именовать настоящих преступников, избранных в особую касту путём строгого отбора — «крещения», во время которого претендент подвергался всестороннему изучению и проверке. И только тот, кто выдерживал экзамен «достойно», принимался в ряды «блатных» и становился настоящим «вором». С подобной процедурой — ставшей обязательной для всего российского «воровского братства»! — профессиональный уголовный мир до сих пор не сталкивался, но вынужден был пойти на такой жёсткий отбор под давлением обстоятельств, чтобы оградить себя в дальнейшем от вторжения нежелательных чужаков. Подробнее об этом — в очерке «Сталинская перековка».