Глава 35. О Мешко, сыне Болеслава Кривоустого
Глава 35. О Мешко, сыне Болеслава Кривоустого
После кончины Болеслава Кудрявого его место занял Мешко, третий его брат, который был ближайшим к брату Болеславу как по рождению, так и по наследованию в королевстве. Все прилегающие провинции были к нему почтительны, отовсюду с отдаленных провинций прибывали князья для оказания ему послушания, слава всяких достоинств улыбалась ему, во всех будущих его успехах вся красота судьбы была к нему ласкова. У него не было недостатка в военных триумфах, и сверх всяких желаний счастливых [людей] еще более счастливым был он в своем многочисленном потомстве того и другого пола. Мужское его потомство все уважали, женское - всем было приятно. По-видимому, у него было все, что можно считать человеческим счастьем, хотя никто не является настолько счастливым, чтобы к счастью не примешивалась какая-то горечь. Этот Мешко из-за суровости нравов был прозван Старым. Он в году 1145, еще будучи в молодом возрасте, основал и обеспечил из своих средств аббатство цистерцианского ордена в Лёнде. В Калише основал и оборудовал костел в честь св. Павла из тесаного камня, в котором основал препозитуру и несколько пребенд. Приказал он также верхнюю часть гнезненского костела покрыть свинцом. У него было пять сыновей. Двух из них, а именно Одона и Стефана, он имел от дочери короля венгров, остальных троих-от родственницы императора Фридриха, римского короля. Благодаря родственным связям сыновей и дочерей он в лице князей различных провинций имел своих друзей. Князь чехов Болеслав [и] вождь (dux) Саксонии - его зятья, князь Руси - тесть одного из сыновей, а князь Ругии - другого. Стефан же, Болеслав и Мешко умерли неженатыми. Чего же больше? Ведь часто наивысшее благо порождает высшее несчастье, чем выше вершина славы, тем легче скользит она в пропасть. Ибо Мешко, возвышенный такими почестями, о горе! побежденный излишней беспечностью, неожиданно впадает в полное бездействие, не замечая, что на вершине никакое спокойствие в своей безопасности не возвещает подчас приближения бури, грозящей гибелью. [В самом деле] сын Соломона, присвоив себе гордость Робоама, осмелился сказать знатным людям королевства (optimatibus regni), насколько меньший его мизинец толще чресл отца его, и прибавил, что если отец мой наказывал вас бичами, то я буду наказывать вас скорпионами. По этой причине распалось царство Израиля, и навсегда оно было у него отнято. Вследствие этого Гедко, краковский епископ, старался частыми напоминаниями убедить его [Мешко], чтобы он прекратил относиться жестоко к жителям королевства, чтобы он любовно, как сын мать, а не как пасынок (primogenitus), окружил вниманием свою страну. Пасынком, врагом станет тот, кто не горюет о материнском несчастье. Кроме того, он [епископ] убеждает его утихомирить своих хищных чиновников (officiales), которые по его приказанию, пренебрегая всеми нормами правосудия, бесчинствуют над народом королевства. Кажется, будто только истребив все стадо, они насытятся его кровью. А князь из-за этого разгорается еще большей ненавистью по отношению к епископу, утверждая, что он урезонивает его не в порыве благочестия, но только из ненависти. Даже легчайшее прикосновение к нарыву вызывает боль и зуд. И он принимает решение мстить не только священнику, но и некоторым знатным (proceribus) Краковской земли старшим по рождению (natu maioribus). Епископу он тайно замышляет изгнание, других обрекает на смерть или на увечье. Но решение князя не осталось втайне от священника. Он ревностно противостоит его махинациям и поучает других, как им их избежать. Знатные (proceres) люди Краковской земли вместе с Гедкой, своим епископом, тайно обсуждают положение дел. «Позорно, - сказал он, - людям знатного происхождения прислуживать и безропотно переносить столько бедствий». Среди них некий знатный (insignis) муж дал им такой совет: «Я полагаю, от вас не укрылась добрая слава доблестей сандомирского князя Казимира и хотя все о ней знают, но почему-то никто ее не признает. В его тени следует нам искать дуновения покоя, чтобы с помощью целительного масла набухшая боль нашей печали понемногу утихла». Под влиянием его увещеваний как священник, так и знатные в единодушном порыве с опаской идут к Казимиру, просят его смиренно, чтобы он, если уж не думает о возвеличивании королевского достоинства и не стремится царствовать, то, по крайней мере, не отказался снизойти к их смиренным просьбам. А он им: «Есть у вас древняя и укоренившаяся привычка, и не могло уйти из вашей памяти то обстоятельство, каким образом первые из князей, а именно Якса и Святослав, а также почти все знатные (proceres) тянули меня к этой власти, хотя я и сопротивлялся, для того, чтобы, изгнав храброго князя, брата моего Болеслава, тем безопаснее правил бы я королевством. А я предпочел объятия брата всякой власти. И так как тогда в стремлении к чистой невинности я обмыл ноги свои, теперь каким образом я оскверню их кровью брата. О, как прокляты эти шаги к власти, из-за которых чрезмерное безрассудство само по себе ведет к убийству, затем к убийству брата, и в братоубийстве к убийству отца! В самом деле, каким образом, как я могу решиться на гибель того, кто относится ко мне больше, чем с отцовской приязнью, кого я почитаю больше, чем сын почитает отца, и никогда не переставал почитать? Ибо несправедливо и, как показывают примеры, гибельно благоденствовать при отношениях, не основанных на справедливости». А те ему говорят: «О светлейший князь! Поистине нужно будет пощадить добросердечность, ведь тогда не возникнет необходимость защищать честность и только будет слышен ропот партии против него. Здесь иной расчет улучшает договор. Ведь их всех вынуждает крайняя необходимость, и, если ты не поспешишь им на помощь со своей снисходительностью, им должно погибнуть, так как нет у них никакой возможности переселения». Под влиянием настойчивых просьб епископа Гедки и знатных (procerum) лиц, а также под влиянием советов своих друзей он [Казимир] с немногими отправляется в Краков для того, чтобы не казалось, будто бы он занял его насильно, а не по добровольному согласию как знатных, так и простых людей. Выбегают навстречу неисчислимые ряды войска, толпой собирается народ, все радуются и ликуют и провозглашают его спасителем. Все жители Кракова стремятся его обнять. Всякий возраст, всякое сословие почитает его; дают священную клятву в любой момент умереть за него. Все сторонники Мешко покидают его и твердо переходят на сторону Казимира. Среди них познаньский князь Одон, его [Мешко] первенец, оказавшийся ему же ожесточенным врагом, стремившимся с корнем вырвать собственную ветвь, и это для того, чтобы отстранить от королевства сыновей мачехи, которым отец обещал после себя наследование в королевстве. Итак, князь Мешко был отстранен скорее из-за преследования и вероломства своих, нежели оружием брата. Он в году 1179 от Р. X., покинутый всеми, бежит в городок Рацибуж, оставляя родину и королевство вместе с женою и тремя сыновьями. На него обрушивается ряд неприятностей. В самом деле, зять его Болеслав, чешский князь, подобным же образом отстраняется от королевства. Другие его зятья, князь Саксонии и князь Баварии, отовсюду подвергаются нападению врагов. И таким образом, те, от кого он мог ожидать помощи, сами терпят тяжкие невзгоды и ему никак помочь не могут. Все наместники морских провинций и префекты не только отказывают ему в повиновении, но даже враждебно хватаются за оружие. Все рады подчиниться власти Казимира, Пока все города всех провинций и все муниципии открывались перед ним без военных действий, один Мешко, первенец Владислава Изгнанника, удалив [своего] родного брата Болеслава, как оказалось, восстал против него вместе с силезской провинцией. Его Казимир старается привлечь на свою сторону не угрозами и оружием, но проявлением дружеских чувств. Он, возвратив Болеславу Вроцлав с его окрестностями, вышеупомянутому Мешко из-за его рвения щедро выделяет некоторые города. Также их брата Конрада, которого мать до этого времени содержала в Альтенбурге в Саксонии, назначил в глоговскую марку. Как было сказано выше, этим трем братьям, сыновьям Изгнанника Владислава, после смерти его Болеслав Кудрявый по согласованию со своими братьями, а именно с Мешко, Генрихом и Казимиром, отдал силезскую провинцию на правах наследства. Между ними, то есть между Мешко и Болеславом [Владиславичами], при разделе этой провинции возникло разногласие. При этом Мешко принудил своего брата Болеслава покинуть город Вроцлав. Но Казимир, светлейший князь, как было сказано выше, призвал их к согласию и Мешко, первородному [сыну] своего брата Изгнанника [Владислава], отдал княжество Опольское, Болеславу - Вроцлавское, Конраду - Глоговское, Мешко, опольскому князю, когда [тот] крестил сына, которого назвал его именем Казимир, он [Казимир] к упомянутому княжеству с радостью присоединил также княжества Бытомское и Освенцимское со всеми прилегающими окрестностями. Опекунство над Лешком, юным сыном своего брата Болеслава Кудрявого, он доверил некоему знатному (nobili) по имени Жирон, мужу, одаренному всякого рода добродетелями, присоединив управление и землями Мазовии и Куявии. Племяннику этого упомянутого Жирона по имени Самбор он дал префектуру в Верхнем Поморье, главным городом которого является Гданьск. Некоего Богуслава из рода Грыфитов сделал князем Поморья Нижнего. Гнезненскую же провинцию, которая является метрополией лехитов и началом [других] провинций, с некоторыми русскими землями, а именно Перемышльской, Владимирской, Берестейской и Дорогиченской, с замками, крепостями, муниципиями и их окрестностями взял на себя в управление. Таким образом, Казимир делается единовластным правителем всей Польши (Lechie). И власть четырех братьев, а именно Владислава Изгнанника. Болеслава Кудрявого, Мешко Старого и Генриха Первого, благодаря счастливым обстоятельствам переходит в руки одного Казимира, как это предсказывал задолго до этого его отец Болеслав Кривоустый, находясь на смертном одре. Этот Казимир тотчас стал рвать путы неволи. Он перестает взимать подати и поборы, уменьшает налоги, ослабляет бремя, обещая уничтожить повинности (angarias et perangarias).