Глава IV
Глава IV
Агенты из числа революционных лидеров. — Дело Азефа. — Глава Департамента полиции под судом. — Психология предателя. — Убийство полковника Карпова. — Взрывчатка в ножке стола. — Убийство начальника тюремного управления. — Убийца с динамитом в корсаже. — Ужасная гибель Столыпина, председателя Совета министров
В течение всей моей службы в Департаменте полиции я всеми силами противостоял попыткам использовать в качестве сотрудников людей, которые входили в руководство революционных организаций. Полиции, должно быть, представлялось очень соблазнительным склонить на свою сторону руководителя революционного подполья и таким образом получать полную и исчерпывающую информацию о делах его организации. Опыт, однако, показал, что таким путем едва ли можно достигнуть нужных целей.
Человек, стоящий во главе революционной организации, никогда откровенно не сообщит полиции сведения, которыми располагает. Как руководитель своей группы, только он один может знать ее подлинные замыслы и цели. Если он выдает эти секретные сведения властям, то рискует, что его раскроют товарищи и он будет полностью скомпрометирован в их глазах, поэтому если такой человек окажется в полном подчинении у властей, то предоставляемая им информация, весьма вероятно, будет ложной или малозначительной.
Наверное, ничто так полно не подтверждает правильность моих взглядов, как шумное дело Азефа. О нем снова и снова напоминала либеральная пресса, осуществляя безответственную агитацию против правительства. Конечно, нельзя отрицать, что в этом деле имелись серьезные — более того, ужасные — упущения, но совершенно непозволительно делать вывод, что в основе всей государственной системы лежали методы Азефа.
Азеф примерно в 1900 году вернулся в Россию из-за границы, где он поддерживал отношения с Рачковским, заведующим Заграничной агентурой Департамента полиции. Последний, однако, скоро перестал доверять ему и порвал с ним все отношения. В России Азеф сразу же установил контакты с Зубатовым, начальником Московского охранного отделения, и в то же время занял важный пост в Партии социалистов-революционеров, к которой долгие годы принадлежал. Он был избран членом Центрального комитета партии и использовал свое положение, чтобы передавать властям информацию о террористических актах, совершить которые планировали его товарищи. Но он все время играл двойную роль и, получая регулярное содержание от Департамента, одновременно принимал участие в подготовке террористических актов, не сообщая об этом полиции. А полицейские власти были спокойны и ощущали себя в безопасности, веря, что получают от Азефа исчерпывающую информацию о планах Боевой организации Партии социалистов-революционеров, которая тогда действовала исключительно активно.
К сожалению, не были приняты меры предосторожности, чтобы убедиться, что человек, получающий жалованье от государства, не помогает организовывать террористические акты против министров и Великих князей. Надежда наконец-то раскрыть широко разветвленную террористическую сеть побуждала руководителей розыскной службы, работающих с Азефом, поступать совершенно неразумно. Что касается Азефа, то он принимал все меры предосторожности, чтобы не выдать себя товарищам и быть уверенным, что правительство получает от него далеко не всю информацию, которой он располагает. Полицейские власти чувствовали себя спокойно, полагая, что руководитель их врагов сотрудничает с ними{90}, и их чрезвычайно поражало, что политические преступления не просто не прекращаются, но начинают принимать еще более угрожающие масштабы.
В течение сравнительно короткого времени были убиты министр внутренних дел В. К. Плеве и Великий князь Сергей Александрович. В обоих случаях преступления были задуманы и осуществлены партией Азефа, а он не предупредил полицию. Либеральная пресса неоднократно утверждала, что Азеф действовал как провокатор и сам же организовал эти преступления. Даже бывший председатель Совета министров, граф Витте, по-видимому, придерживался этой точки зрения, поскольку в своих мемуарах он говорит о слухе, что убийца Великого князя Сергея Александровича был подстрекаем к этому преступлению «полицейским агентом Азефом». Но нужно отметить, что граф Витте, который, кроме всего прочего, был в то время председателем Совета министров и, по его выражению, «правил страной», не положил конец секретной агентуре, деятельность которой привела к тому, что членов Императорской семьи убили ее собственные агенты. Напротив, именно тогда граф назначил министром внутренних дел П. Н. Дурново, который всемерно поддерживал именно эту систему политического розыска. Одного этого факта достаточно, чтобы усомниться в обоснованности проводимой Витте критики действий полиции.
Несмотря на все расследования, газетные статьи и речи, произнесенные в Думе, до сих пор нет полной ясности в темном деле Азефа. Мне тоже в течение всего периода службы не удалось увидеть ни одного документа, который проливал бы свет на это таинственное дело.
К сожалению, когда премьер-министр П. А. Столыпин произнес свою замечательную речь в Думе по поводу дела Азефа{91}, он не объяснил четко, что это дело — частная ошибка Охраны, за которую она должна отвечать. Увлеченный ораторским вдохновением, премьер-министр говорил о слишком общих вещах и поэтому дал возможность оппозиции продолжать болтовню по поводу системы Азефа.
С этим печально известным делом связано и судебное расследование, которое в свое время наделало много шума. Оно затрагивало бывшего директора Департамента полиции А. А. Лопухина. Через некоторое время после ухода с этого поста он совершил серьезный просчет, сообщив Бурцеву, что Азеф был секретным агентом Охраны. Я не понимаю, как такой опытный полицейский руководитель, как Лопухин, мог совершить подобный опрометчивый поступок. Во время своей зарубежной поездки Лопухин случайно встретил Бурцева, начал беседовать с ним и в пылу спора проговорился, что Азеф, возможно, был на службе у полиции. Бурцев, не теряя времени, опубликовал свою беседу с Лопухиным в оппозиционной прессе. В результате не только Азеф был заклеймен в глазах революционеров как предатель, но и несколько других секретных агентов полиции начали вызывать подозрения у членов партии, к которой принадлежали.
Этот случай встревожил правительство, особенно потому, что Лопухин был другом юности Столыпина и, следовательно, был с ним в самых теплых отношениях. Министр внутренних дел Макаров{92} собрал специальное совещание, на котором присутствовали министр юстиции Щегловитов, прокурор Петербургской судебной палаты Камышанский и товарищ министра внутренних дел Курлов. По вопросу, нужно ли отдавать Лопухина под суд, мнения разделились, но в конце концов, несмотря на веские возражения, большинство проголосовало за то, чтобы передать дело в суд.
На мой взгляд, это было чрезвычайно грубой ошибкой: для обвинения не было серьезных оснований; оно основывалось на статье 102 Уголовного кодекса об участии в тайных и преступных сообществах. Без сомнения, Лопухин понес бы наказание в результате административного расследования и даже мог быть отправлен в ссылку, но, несомненно, не существовало ни малейших оснований для возбуждения против него настоящего судебного дела. Я все еще помню, как взволнован был обвинитель В. Е. Корсак во время суда, и когда за несколько минут до произнесения обвинительной речи я говорил с ним, он признался, как трудно ему подвести поступок Лопухина под упомянутую статью. Тем не менее Лопухин был осужден и сослан в Сибирь, что, безусловно, уронило престиж Департамента полиции.
Каждый секретный сотрудник являлся, конечно, предателем своих товарищей, и я всегда внушал подчиненным, что они не должны упускать из виду этот факт. Это было необходимо потому, что, к сожалению, у многих офицеров розыска возникало слепое доверие к своим агентам.
Можно легко понять, что руководителям охранных отделений было непросто выбрать правильную линию поведения со своими агентами: сначала предоставить им возможность собирать информацию, затем запретить им активное участие в противозаконных действиях и, наконец, защитить их от разоблачения. Нужно учесть еще один психологический феномен: секретные агенты продолжительное время общались как с полицией, так и с революционерами и поэтому находились в совершенно противоестественном положении, которое оказывало весьма пагубное влияние на их нервную систему. Предательство по отношению к своим товарищам по партии, которое легко могло привести их к заключению или ссылке, давило на психику этих людей; в то время как, с другой стороны, они всегда должны были пребывать в страхе, что революционеры раскроют и убьют их. Таким образом, в жизни каждого секретного сотрудника почти всегда наступал момент, когда он начинал раскаиваться, что принял участие в двойной игре. Эта критическая фаза много раз приводила к внезапной вспышке ярости против офицера, который контролировал деятельность агента. Именно на него бывший революционер возлагал вину за свой моральный грех. Это объясняет тот факт, что полицейских чинов нередко убивали их агенты, которым, казалось, можно абсолютно доверять.
Опытные руководители агентуры могли определить, когда приближается такой кризис у агента, и могли предотвратить катастрофу, удаляя его от активной работы и находя ему другое занятие, более соответствующее состоянию его духа.
Но не все чиновники розыскной службы осознавали эти трудности. Очень часто дела агентурной службы рассматривались с бесконечными бюрократическими проволочками, будто единственной задачей было увеличение числа бумаг. Бесценное время тратилось впустую, тогда как наиболее важные сведения, полученные при секретном наблюдении, терялись или просто оставались неиспользованными Могло случиться, и на самом деле случалось в некоторых местах, что, хотя филеры осведомляли охранные отделения об опасной деятельности революционных организаций, руководители отделений спокойно продолжали накапливать бумаги, не пытаясь пресечь подрывную работу своими энергичными действиями. Такие бюрократические методы в полиции были еще более неприемлемы, чем в любой другой сфере государственной службы, и ситуации, к которым они приводили, были иногда совершенно абсурдными.
Однажды, отправившись с инспекцией в Пензу, я столкнулся с очень странным положением дел. В течение года офицер местного охранного отделения вел тщательное наблюдение за революционными группами, и меня поразили полнота и точность собранных им сведений. В его донесениях приводились не только детально разработанные планы революционеров, но и длинный список лиц, о которых полицейским властям было известно, что те призывали к подрывным действиям. Я попросил начальника охранного отделения объяснить, почему, имея подобные доказательства, он еще полгода назад не отдал распоряжение об аресте всей группы? На этот вопрос я получил наивный ответ, что еще не хватает одного-двух отчетов о нескольких агитаторах, чьи персональные характеристики в документах недостаточно полны. Естественно, я немедленно дал распоряжение арестовать зачинщиков, полагая, что если даже это вызовет среди населения некоторые толки, то не будет иметь таких серьезных последствий, как продолжающееся безразличие властей по отношению к этой опасной организации. Я дал понять начальнику отделения, что если он немедленно не предпримет мер, то скоро вообще уже ничего не сможет предпринять, так как в один прекрасный день гарнизон, среди которого должен был начаться мятеж, арестует и его, и всех офицеров полиции.
Неспособность многих чиновников Охраны вовремя распознать кризисное состояние духа своих сотрудников и слепое доверие, с которым эти чиновники, как правило, относились к своим агентам, вели к неизбежной катастрофе. Примером служит дело об убийстве полковника С. Г. Карпова, который, будучи начальником Петербургского охранного отделения, вступил в очень доверительные отношения с одним из своих секретных сотрудников и заплатил за это неблагоразумное доверие своей жизнью. Я дружил с Карповым, который часто бывал у меня и делился своими мыслями; в то время я был товарищем прокурора в Петербурге и, следовательно, не имел ничего общего с Охраной. Однажды вечером Карпов навестил меня и, уже прощаясь, таинственно сообщил, что собирается раскрыть важную террористическую организацию и поэтому в этот самый вечер должен встретиться с секретным агентом в специально снятой маленькой квартире, где сотрудник даст ему все нити к заговору. С гордостью и удовлетворением Карпов выразил надежду, что вскоре благодаря донесениям агента жизни министров окажутся вне опасности. На мой вопрос, как давно он знает этого человека, Карпов ответил, что не очень, но агента ему хорошо рекомендовали и у него нет оснований сомневаться в его преданности и искренности.
— Сергей Георгиевич, — предостерег я его, — можно быть храбрым, но это не должно граничить с глупостью! Очень рискованно находиться наедине в комнате с человеком, который известен как предатель!
Он искренне и бодро ответил, что не боится и готов сделать все необходимое, чтобы сдержать революционный терроризм. Он добавил, что если сделает то, что намечено, то предотвратит покушение на председателя Совета министров Столыпина, генерала Курлова и других высокопоставленных чиновников, жизнь которых подвергается серьезной опасности. С этими словами он удалился.
После полуночи один из руководителей охранного отделения позвонил мне и стал выяснять, здесь ли еще его начальник. У меня сразу же возникло жуткое чувство, что что-то случилось, но когда я задал соответствующий вопрос, то получил ответ, в котором не ощущалось никакого беспокойства. Однако уже менее чем через час я узнал об ужасном конце моего друга{93}.
Расскажу кратко о событиях, которые привели к этой трагедии, и о том, как все произошло. Весной 1909 года полиция получила несколько секретных донесений о возможных покушениях на жизнь Царя, и эти сообщения были особенно тревожны, поскольку в это время Император собирался совершить длительную поездку через всю страну{94}. Информация о заговоре с целью покушения на жизнь Монарха была, однако, весьма скудной, и самые высокопоставленные чиновники, вплоть до премьер-министра, не чувствовали себя в безопасности и опасались, как бы не произошло что-нибудь ужасное. В тот критический момент, когда Царь собирался уехать из Петербурга, начальник Саратовского жандармского управления прислал сообщение, что социалист-революционер Петров, отбывающий там заключение, предложил дать информацию о заговоре в обмен на освобождение.
Министр внутренних дел, ввиду исключительной важности дела, решил согласиться на предложение Петрова и организовать его побег из тюрьмы. С этого момента эсер находился под наблюдением полиции и особенно полковника Карпова. Он поставлял различные сведения, которые, однако, оказывались незначительными либо неверными. А в это время поездка Царя проходила без неожиданностей.
За несколько дней до смерти полковник Карпов опять встретился с Петровым, который, как я уже говорил, обещал раскрыть ему детали нового заговора. Террорист завоевал доверие Карпова, и было решено, что они проживут несколько недель вместе на конспиративной квартире, специально нанятой для этой цели на Архангелогородской улице. На этом настоял Петров, утверждая, что только так он сможет общаться с Карповым, не вызывая подозрений у революционеров.
Но предела легкомыслия охранное отделение достигло, когда разрешило Петрову самому участвовать в меблировке этой квартиры. Первое, что он сделал, это провел электрические звонки. Квартира состояла из трех комнат и кухни, все они выходили в коридор. Средняя комната предназначалась для использования обоими жильцами, и Петров приготовил диван и старомодный круглый стол с толстыми массивными ножками.
Система звонков состояла из проводов, один из которых был протянут от входной двери, а другой — от двери квартиры, на последнем стоял особый выключатель, позволявший отключить его. Петров подготовил динамит, спрятал его в углублении ножки стола и присоединил провод к проводке звонка так, чтобы это осталось незаметным.
В тот вечер, когда Карпов сказал мне, что в первый раз отправляется для встречи с Петровым в новой квартире, последний соединил провода от двери на улицу и идущий к динамиту, а затем, при помощи переключателя, временно отсоединил этот провод. Когда прибыл полковник, звонок не звонил, и, только крикнув, Карпов смог дать знать о своем приходе. Петров открыл дверь, проводил его в квартиру, а затем под каким-то предлогом вышел. Он перевел переключатель на проводе, вышел на улицу и нажал кнопку звонка на входной двери. Последовал взрыв, и Карпов был в прямом смысле слова разорван на куски.
Только благодаря счастливой случайности предателя схватили, как раз когда он садился в обычные финские сани, которые стояли там, чтобы облегчить бегство. Он был приговорен к смерти и казнен, но не дал ни малейшего намека на подлинные мотивы своего ужасного поступка.
Генерал Курлов говорил мне потом, что он с самого начала выражал сильное сомнение по поводу надежности Петрова и неоднократно советовал Карпову очень тщательно проверять все сообщаемые агентом сведения и никогда полностью не доверять ему. Как раз перед гибелью Петрова Курлов уехал в Крым, чтобы принять меры предосторожности в связи с путешествием Царя, а полковник Карпов посылал ему совершенно невероятные рапорты, представленные Петровым; Курлов вновь убедился, что этот агент очень ненадежен. Но полковник утверждал, что отвечает за Петрова головой.
— Позаботьтесь о том, чтобы не потерять свою голову, — отвечал генерал Курлов. Последующие события показали, что он, к сожалению, был очень недалек от истины.
Схожим образом начальник охранного отделения в Радоме в следующем году пал жертвой террориста, который ухитрился получить доступ к нему, притворившись, что стремится помочь работе полиции. Офицер с неуместной доверчивостью встретился с ним без свидетелей в собственном доме, после чего террорист внезапно выхватил револьвер и выстрелил несколько раз, убив его на месте.
Среди наиболее сильных впечатлений в моей жизни нужно упомянуть убийство начальника Главного тюремного управления А. М. Максимовского. Я расскажу о некоторых драматических обстоятельствах этого дела. Вечером в приемной Главного тюремного управления появилась женщина и попросила пропустить ее к Максимовскому{95}. Как только начальник управления вышел из кабинета в приемную, незнакомка достала пистолет и несколько раз выстрелила в него. Он сразу же упал, смертельно раненный, истекая кровью. Преступница попыталась через окно выбросить орудие убийства на улицу, но была остановлена появившимся офицером. Позже оказалось, что, выбросив револьвер, она тем самым дала бы знать другим подпольщикам (убийца действовала не одна), что преступление совершено успешно. Было установлено, что заговорщики планировали убить также министра юстиции и петербургского градоначальника. Получив условный сигнал, другие террористы поспешили бы в дома этих лиц и попытались бы повторить преступление. В общей суматохе злодеям не составило бы труда застрелить обоих.
Как только эта новость дошла до меня, я сразу же вместе с генералом Курловым поспешил в Главное тюремное управление, где уже находились министр юстиции Щегловитов, градоначальник и несколько других высокопоставленных чиновников. Убийца наотрез отказалась назвать свое имя и насмешливо заявила, что это дело властей устанавливать ее личность. Генерал Курлов отдал присутствующим женщинам распоряжение обыскать ее. Однако реплика, брошенная в это время женщиной, заставила нас заподозрить, что на ней скрыта взрывчатка, и я должен признать, что в этот момент мы почувствовали себя очень неуютно. Несколько жандармов крепко держали женщину за руки и ноги, пока помощник начальника Петербургского охранного отделения подполковник Коммисаров, который прежде служил в артиллерии, обыскивал ее. И он действительно нашел за корсажем преступницы динамит, которого было достаточно, чтобы разнести на кусочки все здание. Это чудо, что Коммисаров смог так изъять смертельный заряд, что он никому не нанес никакого вреда и мы не были убиты на месте{96}.
Что касается отношений между полицейскими властями и революционерами, я хочу в заключение коснуться убийства Столыпина, председателя Совета министров, так как циркулирующие слухи об этом прискорбном событии абсолютно ложны. Какие-то безответственные люди имеют даже наглость утверждать, что к этому убийству причастны некоторые члены Императорского Дома.
Еще в августе 1906 года была предпринята зловещая попытка покушения на жизнь Столыпина. Тогда сам министр чудом уцелел, но члены его семьи и другие люди стали жертвами этого злодеяния. Преступление было совершено, когда Столыпин жил на своей вилле на Аптекарском острове с большим размахом. Четыре революционера подъехали в экипаже к дверям дома министра, делая вид, что они — в числе приглашенных гостей, и вошли внутрь. Один из них был в форме и каске, в которой и была спрятана взрывчатка. Когда он бросил на пол эту каску, последовал ужасный взрыв, который сразу же превратил дом в груду руин. Несколько гостей и слуг были убиты; дочь и сын Столыпина — серьезно ранены. Безумные убийцы были разорваны на части своей бомбой. Это ужасное событие в значительной степени способствовало изменению политики министра: он всегда был сторонником либеральных взглядов, но теперь встал в жесткую оппозицию ко всем радикальным движениям в стране. Чудом избежав смерти, он стал решительным противником революционного движения и никогда не изменял этой позиции.
Летом 1911 года он не смог избежать своей судьбы. Царь ехал в Киев, и среди сопровождавших его лиц был председатель Совета министров. Полицейские власти предприняли всесторонние меры для защиты Царя от покушения, и по распоряжению Столыпина общее руководство охраной Императора и высокопоставленных лиц было возложено на генерал-лейтенанта Курлова.
Через несколько дней после прибытия Двора в Киев бывший тайный агент Богров появился в местном охранном отделении с сообщением, что знает детали покушения на жизнь Царя{97}, которое готовит подпольная организация. То, что сообщил Богров, выглядело очень убедительно, и полицейские власти еще более усилили меры предосторожности. Не должно было произойти ничего непредусмотренного.
Программа торжеств в Киеве включала посещение спектакля в театре, и само собой разумеется, что когда Император и все сановники из его свиты собрались вместе, особенно тщательно были проверены все гости. Генерал Курлов сделал все, чтобы ни одно вызывающее хоть малейшую тень сомнения лицо не было допущено в театр. Поэтому все считали, что в этот вечер можно не волноваться; никто не мог вообразить, что во время представления будет убит премьер-министр.
Это сделал не кто иной, как секретный агент Богров. Под каким-то предлогом он появился в театре во время представления и сообщил начальнику Киевского охранного отделения подполковнику Кулябко какие-то совершенно незначительные сведения. Таким образом, Кулябко виновен в грубейшем нарушении, повлекшем за собой серьезные последствия: после получения донесения от Богрова Кулябко отослал его домой, но не удосужился убедиться, что агент выполнил приказ. Не думая более о Богрове, Кулябко занялся другими делами, а Богров нашел способ пробраться незамеченным в зрительный зал. Неожиданно он сделал несколько выстрелов, и Столыпин упал, смертельно раненный. Он умер от ран в больнице два дня спустя{98}.
Это дело дало возможность врагам генерала Курлова утверждать, что он, как товарищ министра внутренних дел, должен полностью отвечать за происшедшее. Его Величество распорядился провести расследование, руководить которым было поручено сенатору Трусевичу и, хотя Трусевич не был особенно расположен к генералу Курлову, расследование ни к чему не привело и было в конце концов прекращено по указанию Царя{99}.
Что привело секретного агента Богрова к убийству Столыпина, так и не удалось выяснить. Может быть, он задумал совершить покушение и для этого втерся в доверие к полиции, давая ложную информацию. Более вероятно, однако, что подпольная организация, к которой он принадлежал, в самый последний момент выбрала его для убийства премьер-министра и он не отважился, из страха возмездия, отказаться выполнить приказ.
В период после первой русской революции польские социалисты отличились своей кровопролитной террористической борьбой с правительством. Под руководством Пилсудского, впоследствии президента Польской республики, эта партия вела жестокую войну против Охраны. Ее представители безжалостно убивали каждого секретного агента, чье имя становилось им известно. Вследствие этого за краткий период времени более тысячи осведомителей и полицейских агентов пали от рук убийц; и преступникам, по большей части, удавалось так искусно маскироваться, что после совершения преступления они исчезали, не оставив и следа.
Другой стороной деятельности Польской социалистической партии была организация внезапных нападений на поезда, банки, почты, при помощи которых эти опасные бунтовщики могли получить средства для продолжения своей ужасной деятельности. При этих налетах часто безжалостно убивали официальных лиц, которые пытались оказать сопротивление. От Охраны требовали особых мер, чтобы положить конец этой позорной ситуации. Но с революционерами удалось справиться только благодаря мастерству сотрудников Московского охранного отделения.
Примеры, которые я привел, ясно показывают, как трудна, ответственна и опасна была служба в Охране и как сложны отношения между политической полицией и ее секретными агентами.