1

1

Зима тянулась долго. Очень долго.

Карл усиленно постился, даже сбросил десятка полтора фунтов и чувствовал себя превосходно. Рождество встретили торжественно и чинно. Бертрада ни словом не напоминала ему о своем желании женить его на лангобардской принцессе. Просыпаясь утром, он набрасывал себе на плечи овчинный плащ и, слегка ополоснувшись, спешил к заутрене. Потом читал молитву Иисусову или «Символ Веры» и завтракал. Фасоль сменялась отварной рыбой, овощными сборниками, и опять приходило время фасоли. Но вот кончился Рождественский пост, и обычно мало пьющий Карл дал волю, закатив дружескую пирушку с обилием рейнского, тосканского и даже византийского сладкого вина. И уж чего только не подавали стольники дорвавшимся до съестного Карлу и его друзьям! Столы ломились от запеченных свиных окороков и отварной баранины. Огромные куски жареной оленины снимались с гигантских вертелов и мгновенно поглощались отощавшими желудками франков. На заячьи почки, тушенные в особом соусе, настоящее лакомство, уже никто и смотреть не мог, но все равно и они продолжали исправно поедаться.

Пирушка затянулась, плавно перейдя в ряд застолий, прерываемых лишь выездами на охоту, чтобы пополнить запасы свежей оленины, особенно любимой Карлом.

Так же долго тянулось и дело Хруотланда.

Выслушав его, Бертрада и Эгельхарт сошлись во мнении, что присутствие Ранульфа на границе с бриттами опасно. Но во всем остальном Эгельхарт откладывал и откладывал рассмотрение дела.

Хруотланд нервничал, хотя заметить это было трудно. Своей невозмутимостью он мог бы посоперничать с Ольведом, и лишь мягкая, все более грустнеющая улыбка могла бы сказать другим, что ему совсем не до веселья.

Карл благодушествовал. Все шло, по его мнению, отлично. Время от времени, усаживая Хруотланда за стол рядом с собой, он успокаивающе клал руку на его плечо и говорил:

– Все идет нормально. Эгельхарт и мой референдарий копаются в куче бумаг и, я думаю, найдут возможность вернуть тебе поместье. В любом случае на сейме Мартовских полей вопрос будет решен, и, конечно, в твою и, как ее там, Кларинги пользу.

Через десяток дней веселье пошло было на спад. Повара и музыканты, буквально валившиеся с ног, вздохнули с облегчением, но тут накануне Крещенского сочельника заявился посланец Тассилона Баварского.

Принявшая его сначала Бертрада благосклонно восприняла, хоть и запоздавшие, поздравления герцога с победой над Гунольдом Аквитанским. И с удовлетворением прочла письмо, адресованное лично ей. Письмо сразу же отправилось в личную шкатулку королевы, и что в нем было, не узнали ни Карл, ни даже поверенный всех ее замыслов епископ Эгельхарт. От кого письмо, не знал даже посланец герцога, послуживший лишь средством его доставки.

Королева-мать попыталась договориться о встрече посланца и Карла, но обычно во всем уступавший ей сын заупрямился:

– Ах, мама! С момента разгрома Гунольда Аквитанского прошло уже больше трех месяцев, и мне нет никакого дела до всяких там писем и поздравлений по случаю этой победы. Да и над кем победа? Над собственным подданным.

– Но, Карл, во-первых, это поздравление от твоего кузена Тассилона, герцога Баварского, а во-вторых…

– Очень своевременное поздравление, – рассмеялся Карл, – можно подумать, что его гонец добирался до Дюрена через Константинополь. А может, так оно и есть и наш доблестный кузен действительно согласовывал текст письма с византийским императором? – Здесь Карл опять громко расхохотался, и уши его задвигались.

– А во-вторых, – продолжала нисколько не смущенная подобным легкомыслием сына Бертрада.

– А во-вторых, а в-третьих… Нет уж, уволь. Разбирайся в этих посланиях и политических играх сама. Я еду с друзьями на охоту.

Пиршество продолжилось.