Глава вторая. Курьеры

Глава вторая. Курьеры

И в нижнем звании бывают герои.

А. В. Суворов

В течение XIX века курьерской службы как таковой в Министерстве иностранных дел практически не было, их функции выполняли либо сами дипломаты, либо случайные «надёжные» люди, оказывавшиеся под рукой у посла или консула. Посланник в Берлине Максим Максимович Алопеус в июне 1806 года извещал А. А. Чарторыйского: «Как только король вернёт проект, барон Гарденберг перепишет декларацию начисто и пошлёт на подпись королю. Затем я отправлюсь в Темпельберг, получу её из рук министра и сразу же отправлю в. с-ву может быть с г-ном Пьятолли, если его слабое здоровье позволит ему немедленно предпринять это путешествие. Этот способ предпочтительнее отправки курьера, так он позволит не привлекать внимания французской партии, которой боится сам король».

В дряхлые руки господина Пьятолли посланник решил вручить для переправки в Петербург важнейший документ — проект декларации между королём Пруссии и императором России. Чтобы сбить с толку представителя французской партии при берлинском дворе — министра иностранных дел Хаугвица, без ведома которого не может быть отправлен ни один курьер, Алопеус пускается на уловки и организует отправку другого курьера, который должен отвезти в Петербург письма и пакеты великой княгини Марии.

В это же самое время консул в Арте (Албания) Егор Флори мучается в сомнениях: он получил важную информацию от янинского визиря Али-паши, но не имеет возможности переправить её в Петербург. Янинский визирь готов перейти под крыло российского императора, но представитель России на Корфу «отвергает любое предложение подобного рода», жалуется Флори посланнику в Константинополе А. Я. Италийскому. Сам Италийский пользуется курьерской связью через Варну или бригом, отправлявшимся в Одессу.

А. Я. Будберг своё письмо к уже упомянутому выше М. М. Алопеусу специальному эмиссару а потом посланнику в Лондоне (1806–1808), направляет с оказией — английским майором Морганом. С наиважнейшим документом — копией прусско-русской военной конвенции — министр посылает в Вену майора Ф. В. Тейля ван Сераскеркена, голландца, принятого на русскую службу в 1803 году[121]:

«Возлагая на Вас столь ответственное и сложное поручение, — инструктирует Будберг курьера, — император верит, что Вы приложите все старания, чтобы оправдать доверие и выбор е. и. в-ва; особенно важно, чтобы Вы строго придерживались предписанного Вам образа действия, избегая даже в разговорах с людьми, с которыми будете иметь дело, всего, что могло бы послужить поводом для неуместных в данное время предложений или планов».

Сераскеркен «приложил все старания», и документ был доставлен адресату

Для ознакомления с конвенцией английского правительства в мае 1807 года Будберг направил в Лондон полковника Петра Ивановича Энгельмана.

В 1820 году, когда Александр I находился в Троппау и встречался там с князем К В. Л. Меттернихом, то известие о восстании в Семёновском полку к императору повёз П. Я. Чаадаев. Потом была пущена версия о том, что Чаадаев якобы замешкался в дороге, употребив слишком много времени на то, чтобы привести свой внешний вид в надлежащий порядок. Из-за этого он якобы опоздал к Александру I с известием, и все новости император узнал от Меттерниха. Александр остался недоволен службой Чаадаева, а тот обиделся и подал в отставку.

М. И. Жихарев категорически отвергает эту версию и пишет, что Чаадаев доставил депешу в срок и император разговаривал с ним более часа. Во время беседы Александр вызвал князя П. М. Волконского и приказал ему выдать курьеру денег на дорогу и отправить его обратно в Россию.

— Когда же, государь, прикажете ехать? — спросил князь. — Не завтра ли?

— Что ж ты, его уморить хочешь? — возмутился Александр. — Пускай отдохнёт.

Кстати, приглашая Чаадаева к себе на беседу, Александр I вскользь бросил, что курьеру надобно было явиться во фраке. Фрака у Петра Яковлевича с собой не оказалось, и он одолжил его у своего камердинера-щеголя Ивана Яковлевича[122].

При отсутствии «оказии» в курьеры назначались по очереди дипломаты как из миссий и посольств, так и из центрального ведомства. Не избежал этой участи, к примеру, поэт и дипломат Тютчев. Как вспоминал Коростовец, в курьерские поездки охотно записывались его коллеги по центральному аппарату и в 1880— 1890-е годы. Они давали возможность людям рассеяться, набраться новых впечатлений и слегка дополнительно подзаработать: помимо оклада дипломаты получали так называемые курьерские дачи, то есть подорожные и командировочные.

В миссии в Бухаресте в начале XX века числились два курьера из числа русских эмигрантов-скопцов, не имевших права проживать в России, но тем не менее сохранявших верность своей родине. У них был один недостаток: скупость. Каждый раз при виде денежных знаков, пишет Соловьёв, на их бабьих лицах проявлялась неприкрытая алчность. При всём этом они были неподкупны и до чрезвычайности честны. Скопцы пополняли свои ряды с помощью примитивных операций, осуществляемых обычными коновалами, и держались в Румынии компактной колонией. Их предводитель, награждённый румынским орденом, в торжественных случаях имел обыкновение являться к королю с поздравлениями. Скопцы считались лучшими извозчиками в Бухаресте, они выписывали из России орловских рысаков и пользовались у бухарестских франтов огромной популярностью. Когда румынские власти привлекали и скопцов, и их коновалов к судебной ответственности, преследуемые обращались за помощью в русскую миссию. Парадокс: дипломаты, официальные представители своего государства, были вынуждены защищать людей, которым официальная Россия отказывала в праве на проживание!

Курьерские функции часто исполняли «надёжные» люди посла или посланника, а в общем-то — люди совершенно случайные, обладавшие одним достоинством: они ехали по своим делам туда, куда нужно было доставить дипломатическую почту. В конце 1820-х годов должность курьера мог справлять личный слуга посланника — так, во всяком случае, в своих воспоминаниях пишет известная А. О. Смирнова-Россет. Лакей её мужа Н. М. Смирнова одновременно справлял должность дипломатического курьера.

В конце XIX века миссиям и посольствам официально разрешалось отправлять своих курьеров в другие миссии и в Центр, и ещё в начале XX века в штатах миссий и посольств продолжали состоять курьеры и кавасы (например, на территории Османской империи), выполнявшие функции связников с соседними миссиями, посольствами и консульствами России.

В XX веке доставка дипломатической почты была уже поставлена на регулярную основу, в Министерстве иностранных дел была создана специальная курьерская служба, а курьеры зачислены в штат министерства. Их дорожные накладные и прогонные регулировались специальными постановлениями и носили странное и привлекающее внимание название «курьерские дачи». В Департаменте личного состава и хозяйственных дел был разработан специальный табель выдачи курьерам подорожных денег, в котором по горизонтали и по вертикали перечислены все пункты, обслуживаемые курьерами, а в квадрате пересечения строк и столбцов — сумма курьерской дачи.

Разработано было и расписание курьерской почты. Одну курьерскую линию, включавшую в себя несколько городов и столиц, обслуживали двое курьеров. Расписание составлялось на каждый обслуживаемый город, и в Центре, и в посольствах, миссиях и консульствах дипломаты уже знали, в какие дни ожидать прибытия почты из Петербурга и к какому дню нужно было готовить почту для отправки в Петербург. Курьеры выезжали из Петербурга и возвращались в Петербург с максимальным грузом, оставляя или подбирая его по пути в посольствах и миссиях.

Прибытие и убытие курьеров происходили раз в две недели. Это был, по всей видимости, оптимальный срок для доставки несрочной почты. Срочная информация шла «поверху» (секретные депеши при этом кодировались), с использованием телеграфа, а потом и радио. (Подобный порядок сохранился, кстати, и в годы работы советской дипломатии.)

Покажем это расписание на примере Санкт-Петербурга:

РАСПИСАНИЕ курьерских отправлений на 1906 год

по воскресеньям, по четвергам,

8 час. 25 мин. утра в 10 час. 15 мин. вечера Варш. вокз.

Отправление из Санкт-Петербурга в Берлин, Париж, Лондон, Вену, Рим: января 5,9; февраля 2,16; марта 2,16, 30; апреля 13,27; мая 11,25; июня 8, 22; июля 6,20; августа 3,13, 27; сентября 14, 28; октября 12, 26; ноября 9, 23; декабря 7,21.

Прибытие в Санкт-Петербург из Лондона, Парижа, Рима, Вены, Берлина: января 1,15,29; февраля 12, 26; марта 12,26; апреля 9, 23; мая 7, 21; июня 4,18; июля 2,16,30; августа 13,27; сентября 10,24; октября 8,22; ноября 5,19; декабря 3,17,31.

Заметим, что порядок следования в Петербург был иным, нежели в обратном направлении: в первом случае курьеры в Берлин попадали из Вены, в Рим — из Парижа и т. д, во втором случае из Берлина ехали в Париж, а Рим оказывался конечным пунктом маршрута. Объяснялось это, скорее всего, особенностями железнодорожного транспорта.

Курьеры следовали по строго утверждённому в Центре графику, используя точно указанные виды транспорта. Никаких отклонений от предписанных маршрутов и расписания им не дозволялось. Во второй половине 1898 года число курьерских отправлений между Вашингтоном и Нью-Йорком вместо восемнадцати (один раз в две недели) составило девятнадцать, и 1-й Департамент не преминул запросить посла Кассини о том, каким образом произошёл сбой в расписании и перерасход денег на курьерские дачи и почему вместо одного курьера ехали двое. (Вполне возможно, что под видом курьеров в Нью-Йорк в туристическую поездку ездили дипломаты миссии.)

Российское генеральное консульство в Индии привилегиями собственной курьерской службы не пользовалось — в Индию наши курьеры не ездили. Прибегали к услугам французской вализы, то есть дипломатической почты, доставляемой французскими пароходами. Кроме Петербурга генконсул направлял свои отчёты в Лондон, Тегеран, Пекин (послам) и Ташкент (генерал-губернатору Туркестана). Но эта почта доставлялась уже из Петербурга.

Англичане, представители колониальной власти в Индии, постоянно любопытствовали, почему российские дипломаты не прибегают к услугам английской вализы. «Дружба дружбой, а табачок врозь», — отвечали те русской пословицей. Ответ, конечно, был уклончивый: французы, хотя и были нашими союзниками, особым доверием у наших дипломатов тоже не пользовались. Но в данном случае у русского генконсульства других вариантов для отправки-получения почты просто не было.

Простая на первый взгляд вещь, как оформление и отправка дипломатической почты, могла стать предметом недоразумений между посольством и министерством. В январе 1893 года товарищ министра Шишкин был вынужден сделать «мягкое замечание» императорскому послу в Париже А. П. Моренгойму за то, что его подчинённые опечатали казёнными печатями груз, предназначенный членам императорской фамилии: 29 ящиков (?!) для великого князя Алексея Александровича и 26 ящиков (?!) для герцога Лейхтенбергского. Оказывается, такой объёмный груз, насчитывавший целых 55 наименований, должен был, согласно установленному порядку, быть отправлен без опечатывания посольскими печатями прямо на русскую таможню, а уж оттуда таможенники сами должны были доставить груз (по всей видимости, ящики с французским шампанским) ко двору великих князей. Примечательно, что порядок доставки диппочты к высочайшему двору удостоился «Высочайшаго Государя Императора внимания». Александр III находил время вникать и в такие мелкие детали!

В затруднительном положении находились некоторые удалённые от международных транспортных каналов миссии. Например, миссия в Мехико получала дипломатическую почту через посольство в Вашингтоне, что послужило поводом для Г. А. де Воллана, временного поверенного в делах России в США сделать замечание своему коллеге Ф. К. Ганзену в Мехико. Де Воллан в июне 1901 года в вежливой форме напомнил Ганзену, что «не считает удобным пользоваться регулярно любезностью правительства Соединённых Штатов для пересылки пакетов», предназначенных для миссии в Мексике. К тому же, писал де Воллан, вряд ли стоит слишком доверять американцам — они могут и вскрывать русскую почту. «Вашингтонский» дипломат предлагал своему «младшему», то есть зависимому, собрату либо прибегнуть к использованию французской вализы, идущей из Парижа прямо в Мехико, либо учредить самостоятельную русскую почтовую линию.

Фёдор Карлович успокоил своего коллегу и обратился за помощью в Центр. Директор канцелярии Министерства иностранных дел П. Ваксель в августе «популярно» разъяснил де Воллану, что на учреждение курьерской или почтовой линии на Мексику МВД «не располагает кредитом», а посему предложил де Воллану и далее «обслуживать» миссию в Мексике и помогать переправлять туда с помощью американской почты несекретные пакеты. Что касается пакетов с грифом «Весьма секретно», то они будут доставляться адресату «при верном случае». Инцидент был исчерпан, а несколько месяцев спустя министерство «восстановило справедливость» и поменяло наших оппонентов местами: Ф. К. Ганзен поехал в Вашингтон на место Г. А. де Воллана, а де Воллан — в Мехико на пост, занимаемый Ганзеном. Полагаем, что точка зрения господина де Воллана на способы отправления к нему почты после этого резко изменилась.

В январе 1913 года бельгийские власти задержали тюки, адресованные императорской миссии в Брюсселе. Это, конечно, было грубейшим нарушением принципа дипломатической неприкосновенности, и посланник князь Кудашев немедленно направил протест министру иностранных дел страны. В марте того же года посланник проинформировал о другом непорядке в исполнении курьерами Министерства иностранных дел своих обязанностей: курьер Нешель, перевозивший ценный груз для бельгийского банка, уведомил миссию о своём прибытии и вызвал для встречи ответственного сотрудника, но когда дипломат явился на вокзал, то обнаружил, что поезд с Нешелем прибыл на полтора часа раньше, а сам курьер в одиночку отправился в банк, где вскрыл багаж и сорвал пломбы (ярлыки) в отсутствие сотрудника императорской миссии. Князь Кудашев вполне справедливо просил заведующего канцелярией барона М. Ф. Шиллинга разобраться с этим делом и примерно наказать виновного.

А между тем доставка и важной почты, и частных посылок стала делом чрезвычайно трудоёмким и дорогостоящим, особенно во время войны. Атлантика с августа 1914 года кишела немецкими миноносками, подлодками и минами, и сообщение Петрограда с Соединёнными Штатами Америки становится весьма и весьма затруднительным. Вот 2-й Департамент получает из Англии от посла Бенкендорфа уведомление, что проход между Исландией, Гебридскими островами и Шотландией стал опасным, и пароход «Курск», курсирующий между Нью-Йорком и Архангельском, «подвис» и ждёт, когда начальство определит его маршрут.

Можно, конечно, из Нью-Йорка следовать через Панамский канал во Владивосток, но боже мой! Этот путь занимал 58–60 дней, а с учётом времени на доставку почты из Владивостока в Петроград ушло бы целых три месяца. За это время любая информация теряла свою ценность. Между тем пароходы «Русско-Американской линии» «Россия», «Царь», «Курск», «Двина» и «Митава» стойко несли свою службу и, несмотря ни на какие преграды, старались выполнить свой долг и свои обязательства перед Мнистерством иностранных дел. Капитаны регулярно информируют генконсула в Нью-Йорке Устинова о графике своего движения, а знаменитый Western Union исправно передаёт тексты многочисленных телеграмм, например вот такие: «His Excellency the Russian Ambassador: Steamer czar will arrive twenty instant and sail for archangelsk the twenty fourth. Oustinov»[123].

Для ускорения доставки почты в Петроград посол Бахметьев в сентябре 1916 года пренебрегает принципами безопасности, прибегает к помощи английского генконсула в Нью-Йорке и просит его принять русскую вализу на борт парохода «Лузитания», которую немцы скоро потопят вместе с дипкурьерами, пассажирами и командой.

Каковы бы ни были препятствия и форсмажорные обстоятельства на пути дипломатических курьеров, они брали драгоценную вализу и отправлялись с ней в путь в любую точку мира. Скромные извозчики дипломатии…