Сексуальная жизнь полка

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сексуальная жизнь полка

Должность коменданта располагает к наблюдениям: ситуация в гарнизоне была мне известна куда лучше, чем особому отделу и политотделу вместе взятым. Как-то попалась мне одна военторговская баба с «наркотой». Предчувствуя успех, я начал её «колоть» и склонять к сотрудничеству. И она мне поведала, что у нас в военторговской столовой работает некая дама по прозвищу «Веранда».

— Вы тут наркотики ищите, а она, знаете что? С девушками спит!

Тогда термин «лесбийская любовь» был нам неизвестен. На родине, в Чернигове, я, правда, знавал одного вольнонаемного, работавшего в женской зоне киномехаником. Придя на рабочее место новичка, начальник зоны первым делом поинтересовался, почему тот не запирает дверь. Оставлять её открытой на воле полагалось по правилам пожарной безопасности. Когда наутро из аппарата сперли продолговатую лампу, предостережение начальника обрело смысл. После каждого сеанса приходилось их выкручивать и прятать в железный ящик. Впоследствии за раздутую бракованную лампу местные дамы давали по сто доинфляционных советских рублей — тогдашнюю месячную зарплату киномеханика. Наш, в поисках подобного брака, оббегал всех своих коллег.

Полагая, что гомосексуализм среди женщин является таким же уголовным преступлением, как и «насильственное мужеложество», я, понятное дело, заинтересовался:

— Ну-ну, изложи мне этот факт подробно.

Она пояснила, что «Веранда» спит только с женщинами и питает особенную страсть к девственницам. Заманивает «пацанку», напаивает, затаскивает в постель и ломает целку.

— Как?

— Языком. Наперсток одевает…

— А потом?

— Вытаскивает.

— Покажи мне «Веранду».

Та — ни в какую.

— Не покажу. Меня прибьют, если узнают, что я выдала.

Пришлось надавить. И вот, что я узнал: «Верандой» оказалась наша официантка Юля — ангелоподобное существо приятных очертаний с васильковыми глазами. Никаких дегенеративных признаков, по Ломброзо, я в ней не обнаружил и сразу понял, что тот нагло лгал. Одевалась она тоже нормально, маскировалась, как Мата Хари, ничем не выдавала своих преступных наклонностей. Чтобы попасть к ней на квартиру и не быть посланным на хер, я договорился с начальником военторга: якобы он ей через меня что-то просил передать на словах. Ввиду отсутствия мебели, обстановка в логове «Веранды» была предельно спартанской. Никаких садистских орудий пытки я не обнаружил, но, по-моему, она их ещё и порола. На кухне следы грязной посуды, исполинские тараканы мечутся в поисках чего-нибудь пожрать. Бабы в общежитии брезговали варить — приносили объедки из столовой. Котлеты, гуляш перекручивали на мясорубке и делали макароны по-флотски. С тех пор я на них смотреть не могу. Когда прибывало новое пополнение, сотрудницы-подруги «Веранды» (её бывшие жертвы) помогали в совращении. Приглашали в гости, добавляли в водку спирт, девка с непривычки спадала с копыт, её волокли на кровать… Я видел это ложе — солдатская кровать с бельем цвета чернозема. Наутро она уже сама «тащилась» от этого и становилась звеном неразрывной цепи. Заговор существовал годами, а узнал я о нем совершенно случайно, иначе её бы не выдали. Посвященные с гордостью носили на животе татуировки: «Еби меня здесь», или на бедре, ниже ягодиц: «Раба любви». Своих протеже «Веранда» могла назначить на самую престижную должность — печь булочки. Этот процесс был полностью механизирован, единственный ручной труд — бить яйца, но солдату его нельзя было доверять — он бросал в автомат яйца со скорлупой, в булочках она трещала на зубах, как песок. Меня поражали как автомат для замешивания теста, так и сама «мисс Булочка». Какая была женщина! Когда она мыла полы я её предупреждал:

— Ты осторожнее, а то на сиську наступишь.

К сожалению, у нас с ней была разная сексуальная ориентация.

Без благоволения «Веранды» так и останешься в посудомойках. А те, кому не нравится, могли ехать в село в Саратовскую область к маме и навсегда забыть о военторге и лейтенанте, которого «Веранда», при хорошем поведении, могла и сосватать.

Когда я все это узнал, то изложил в рапорте начальнику политотдела. Надо сказать, что мы с ним были коллегами, изучали гниль общества изнутри. Он, как и все политработники, был антисоветчиком, но долг превыше всего… И исключил меня из партии.

— Таким, как ты, в партии не место.

Его поражало, что я входил во все подобные сомнительные компании и обо всем знал куда больше, чем Особый отдел. Например, говорю ему:

— Я даже знаю, что на свадьбу Вашей дочери привезли две канистры спирта, а Лихнович одну разбавил. Посмотрите сами, она внутри проржавела (канистра с разведенным спиртом ржавеет — Авт.).

Прочитав мой рапорт, он даже покраснел:

— Слушай, ты такое пишешь… Моя жена потом находит и читает. Лучше бы ты узнал, кто патроны на стрельбище ворует.

В знак доверия и он рассказал мне историю. Один капитан, изобличив жену в неверности, связал её и зашил срамные губы. Эту зверскую боль она испытала дважды. Второй раз — когда хирург в госпитале из мужской солидарности расшивал без наркоза.

Все пороки буржуазного общества не были чужды замкнутому миру космодрома. Ознакомившись с эротическими фильмами (по мере распространения видеомагнитофонов), я обнаружил, что наши люди и за железным занавесом занимались тем же. Прапорщик Ходон даже повесился на сексуальной почве — насмотрелся. Он точно был «того». Я за ним и раньше замечал, когда он орла завел на балконе.

«Эротический батальон», он же радиотехнический, — казарма в две комнаты, три солдата дежурят, три отдыхают. Они ничем не занимались, мы приходили туда оттянуться. У командира в служебном помещении стоял сейф. В нем — альбомы с фотографиями обнаженных женщин с 1956 по 1986 год. Мы насчитали несколько сот жертв его страсти. Сам он закончил свою карьеру преждевременно — не поделил с особистом семь килограммов спирта, и его уволили.

Прапорщик Воронцов любил, когда при нём трахали его жену.

Майор Синицын Иван Павлович, охотно отзывавшийся на «Иван Падлыч», мог изображать губами половые акты различной интенсивности. В курилке собиралась масса желающих, все слушали с упоением. Его очень уважали, он все умел, в том числе подражать голосам начальников. Когда из-за угла изображал командира полка, все разбегались.

Прапорщик Крашенинников сожительствовал сразу с бабкой шестидесяти пяти лет, её дочкой сорока пяти и внучкой шестнадцати лет. Поставили две кровати и спали вповалку. Обнаружил эту кровосмесительную связь майор Давлетов. Он был старшим в комиссии — делил пайки. Был въедлив и ему доверяли. Когда делил я, под кроватью почему-то оставались один-два ящика тушенки. Раз пропал мешок с чем-то, подозрение пало на нашего прапорщика. Жил он на первом этаже. Давлетов зашел к соседу, прошел через лоджию и затаился. Увидел свой мешок, пошел дальше, чтобы накрыть на горячем, и обомлел… Одна сосет, другой — он лижет, что делала третья — не помню. Но и этого ему было мало. Он ещё сожительствовал с бабкой, живущей этажом выше.

— Такой кайф, она уже и не шевелится!

Бабка его даже ревновала.

Капитан Кувелин (кличка Гнус) женился восемь раз, кончил тем, что перерезал себе вены.

Капитан бил жену. Та приходила жаловаться в штаб. Когда замполит задавал ему дежурный вопрос:

— Ну, почему вы бьёте свою жену?

Он отвечал:

— Да потому, что люблю.

Аргумент признавали веским.

Командир роты Бахур — сам питерский, из мореманов — начал «доставать» жену. Она — на балкон:

— Ещё шаг — и я прыгну!

— Так я тебе помогу!

Она небольшая такая была, Бахур схватил её за руки и сбросил. Посмотрел, как падает. Вызвал «скорую помощь». У жены — перелом позвоночника. Из Ленинграда приехал тесть, тоже моряк, собирался научить жизни. Бахур схватил кортик — у него дома висел над ковром. Хорошо, что жил на втором этаже — тесть спрыгнул следом за дочерью. «Боба» патруль поймал уже у Дома офицеров. Я с ним год служил, вообще мужик был остервеневший. Когда его жена загремела в больницу, Боря купил курицу лет восьми отроду и отдал братьям-«бацильникам» — известным кулинарам. Те — дипломированные повара — так её зажарили, что когда Боря принес эту курицу жене, та натолкла его ею по физиономии. Зажили душа в душу.

Рядовой Яшин (потом он стал прапорщиком) на «гражданке» вместе с отчимом сожительствовал с сестрами. У вотяков это не грех.

— А чего я буду из дома уходить?

У них по двенадцать-пятнадцать детей в семье, «папаня от водки помре». Он же склонял к сожительству и солдат. Был в роте один солдат, «Машка». Отдавался за деньги, за сеанс однополой любви — трёшка. В караул он шёл нарасхват, фигурка у него была женственная. Я его вычислил по тому, как он переходил из смены в смену — заступали на неделю, попробуй собаку трахнуть — она покусает, овцу ещё можно затащить… Снисходя к положению солдат, я его особенно не гонял. Начштаба достал:

— Позор, надо его убрать.

— Пускай, нравится человеку.

Я его под благовидным предлогом сплавил в другую роту. Через какое-то время прибегает её командир:

— Ты мне проститутку подсунул!

Первыми эстетами в полку стали эстонцы: они уже знали, кто такие «голубые». Прежде фельдшер Горбунов в санчасти драл всех подряд. Так как бабы ему не давали, доводил больных до истощения и сожительствовал за пайку хлеба, как в концлагере. Один было подкатился ко мне жаловаться и услышал в ответ:

— Да иди ты на хуй!

Мне бы его проблемы.