«Ротное хозяйство вести -
«Ротное хозяйство вести -
— не мудями трясти». Механизм командования одинаков, что во взводе, что в полку. Во Внутренних войсках, где этот процесс можно наблюдать в чистом виде, и в училище, и в академии учат одному и тому же: как взводом командовать. По мере повышения растёт только объем работы, но одновременно возрастает и количество подчинённых, на которых её можно переложить…
В области тактики именно рота является основным звеном. КП батальона отстоит от позиций рот на три с половиной километра. Командир сожительствует с телефонисткой. Как это можно командовать по линиям связи! Войска тебя обойдут слева и справа и убегут. А ротные останутся, у них КП за огневой позицией.
Однако командовать ротой можно не дольше пяти лет. Начинаешь глупеть, по уровню развития опускаться до рядовых. Я до сих пор назубок помню обязанности дневального — въелось в память, как репейник. Прежде, лейтенантом, я был строг, но справедлив. Мне вся бригада отдавала честь. А то, иногда можно было видеть: стоит солдат на плацу, подходит полковник, заходит с одной стороны — солдат отворачивается, заходит с другой:
— Что Вы от меня хотите, товарищ полковник?
Одному придурку я на боевом дежурстве засунул в ухо пистолет, взвел курок:
— Я тебя сейчас пристрелю, так другим и передай.
Он взглянул мне в глаза и поверил. Пошел слух. Обычно офицеры в солдатскую чайную заходить боялись. А когда я входил покупать сигареты, толчея затихала, мне сразу же давали дорогу.
Зверем меня сделало командование ротой. На аттестации, бывало, глумились: «Назовите должностные обязанности ротного». А их — шесть страниц. Даже взводные-недоучки не стремились стать ротными. Так — четыре караула, а примет роту — будет шестнадцать. Взводными дадут таких же уебасов, как сам. Поэтому никто никого не подсиживал. Начальство, зная их нрав, им и роту боялось доверить. Каждый месяц крупно залетали на бытовой почве. Бахура поставили командиром роты РЕЗМ за великую лень и свирепый внешний вид. В истории ВС он был, наверное, единственным командиром роты из подводников.
Когда я принял у «Боба» роту, в каптёрке, на матрасе лежал сержант срочной службы, ушитый до безобразия. Они даже каптёра не держали за ненадобностью. Не солдаты, а мореманы: «баталер», «камбуз», «гальюн». Глядя на «вестового», только с большим трудом можно было догадаться, что это дневальный.
Открыл шкафы — висят гимнастерки п/ш со стоячими воротниками. При вступлении в должность нужно смотреть в оба, чтобы тебе не всучили «парадки» твоего соседа, а то за ночь, в твоё отсутствие, вынесут. Как ни парадоксально, «парадки» были едва ли не самым ходовым товаром в армии. Они интересовали солдат, а от них, как от вируса, ничего не спрячешь. Бардак продолжался, пока не разрешили увольняться в штатском. Парадки перестали воровать, когда в моду вошли кроссовки. Мода на дембельскую форму прошла, и «прапора» заскучали — только сироты увольнялись в мундире.
Караул — в дымину пьяный, с оружием. В казарме ночевало человек тридцать лишних — военные строители. Надежды на командиров взводов — никакой. В ракетных войсках взводными командирами были прапорщики 11 разряда. В моем случае — Швырёв, Шугаев и Шиндяпин — «Ден» (который раза два в год женился на военторговских девках). Благо, подвернулся Умаров, заросший человек, волосы не росли разве что на глазах. У нас состоялся секретный разговор:
— Сколько у тебя земляков? Я их всех переведу в свою роту, назначу тебя замкомандиром взвода. Делать ничего не надо…
— Я подам список, а вы подмахнёте.
Собрали роту, построили. А курс я прошел перед этим на 71-й площадке с мордвой. Для начала — всех переписал: «мой» — «не мой». Последним били морды в каптёрке, пока не присягнут на верность. Один, Васильчук, аж обделался.
— Мы тут земляки, соберёмся…
Вместо ответа я выгнал всех на площадку заниматься строевой подготовкой.
Бог миловал, вскоре роту перевели на 37-ю площадку. К новому месту дислокации личный состав гнал, как быдло. Шли с песней и вещмешками, первые три километра ещё пели, а дальше брели, как оккупанты. Я их уже и вёл.
На новом месте за три дня провели ремонт, караульные отрывали доски с вагонов. У начальника ГСМ покрали облицовочную плитку. Жаль, потом казарма сгорела.
Из старой казармы вывез всё, даже стенды, но оказалось, что в новом помещении потолки в полтора раза выше. Пришлось все делать заново, а старые я от злости потоптал ногами. Зато сменщику на старом месте всё пришлось оформлять самому. При передаче имущества самое главное, чтобы накопленное непосильным трудом добро не досталось твоему преемнику.
Двух прапорщиков уволил:
— По-вашему ничего не будет.
В караулах заставил на посту стоять. Пришло пополнение — ребята из Ульяновска, ненавидевшие чеченцев. Официальный стукач выходил перед строем и громко зачитывал:
— Такой-то тайно хранит фотоаппарат, другой варил чифирь, третий играл на гитаре…
— Неси банку…
Банку об голову, фотоаппарат об стену, гитару о спинку кровати.
В столовой мои солдаты стали требовать полную пайку. Узбеки-повара были несказано возмущены. Пришлось бить узбеков. Постепенно прежнее сборище превратилось в боеспособное подразделение. Героическая личность рядовой Чашкин 120 раз делал подъем переворотом.
Какая у меня была каптёрка! Сейчас таких нет: ковровые дорожки, гардинки на одну треть…
Я мог по трое суток не ночевать дома. Подчинённые подобострастно интересовались:
— Вы сегодня идёте домой? Народ хочет знать к чему готовиться.
Когда я оставался в казарме, утренний осмотр начинался в 24 часа и продолжался до 3-х. Я проверял у всех ногти, яйца. Дальше — изучение обязанностей дневального и пение хором государственного гимна.
— Это антисоветчина. Чечило издевается!
— А у меня нет другого музыкального сопровождения, а под гитару я не буду.
Приезжаешь с утра, единственная проблема, чтобы дежурный тебя не ошарашил. Как услышишь: «За время Вашего отсутствия происшествий не случилось» — всё, значит дальше можешь сам контролировать ситуацию. Постоянно нужно быть зверем. Это замполиты должны любить солдата фальшивой, приторной любовью. Солдат виновен уже самим фактом своего существования. В солдатской книжке императорской японской армии говорится прямо: «Пока ты жив, ты должен быть потрясён великим императорским милосердием». Солдат должен усвоить, что когда он стоит в строю, шансов «получить» у него в 70 раз меньше. Разве, когда уж не к чему придраться:
— Почему плохо подшит?
А когда он ползёт один, выбился из щели, как таракан, то сразу может получить в пятак (например, спинкой от кровати). На работах один уперся. Я его доской переебал. Потом вижу: что-то жрёт. Я — ногой по котелку, котелок ему в морду. Сержанту:
— Не кормите его и, главное, воды не давайте. Ты у меня тут всю ночь копать будешь.
Подбор младших командиров очень важен. Сержант должен испытывать лютую ненависть к подчинённым. Не то, что из учебки присылают — «хороший методист». Я всегда отказывался, говорил:
— Дайте мне неграмотного. Я ему нацеплю лычки, будет служить, как собака.
Неизменным источником беспокойства было и ротное хозяйство, которое постоянно расхищалось и пропивалось, начиная с малого. Когда солдаты разных рот толпой валят в клуб, они снимают друг с друга панамы и срезают с поясов фляжки. Один передает другому, попробуй найти. Я не вникал. Потерял панаму — каску на голову. Да не ему, а сержанту. Ты же командир — отец для подчинённых; отдай панаму пострадавшему, а сам ходи в каске. Как правило, панамы очень быстро находились — крали у других. Украли фляжку — то же самое. Трехлитровую банку под полиэтиленовый крышкой, полную горячего чая на задницу — пусть льется. Когда эту банку виновному или потерпевшему (что одно и тоже) на голове разобьют — поймет.
Рота электрических заграждений и минирования, в просторечьи «рексы», состояла из людей, в которых ключом била инициатива. Мы единственные могли выполнять все задачи, которые ставил командир полка. На вечернем разводе объявляют:
— До проверки ещё 12 часов.
К назначенному сроку всё сверкает, как у кота яйца.
Солдаты сплошь кололи татуировку. Ракета в пламени, опутанная колючей проволокой. На одном я хотел срезать её лезвием, чтобы пресечь в корне вредную привычку. Но он на виду у всех завизжал и потерял сознание.
Без подразделения я был нужен, с подразделением — стали бояться. Стрельбы — на 5, политподготовка — на 2, границ не знают, империалистов не различают. Если бы мне пришла в голову идея взять Кзыл-Орду, Джусалы, Казалинск, я бы взял. И небольшими силами — одним взводом.
Ещё будучи старшим лейтенантом, я уже писал учебники по тактике для всего полка. К тактике меня приучил наш полководец Пихтовников. Он киряет — я пишу. Так со смешками и выучил. Опыт тактических занятий с ротой привел меня к выводу, что в пустыне разворачиваться цепью для атаки бесполезно. Я разбил отделения на две части: пока одни выдвигались вперед гуськом, другие прикрывали их огнем. Об американской тактике — секциях огня и маневра — я в то время даже не подозревал. Моими усилиями был создан класс по общевойсковой подготовке с позиционным столом, на который было нанесено размещение полка. Начальник штаба приказал его изломать, так как он выдавал реальную обстановку. Я получил штук пять взысканий «за разглашение». Этим фактом заинтересовался особый отдел. С какой целью в условиях бардака я создал боеготовое подразделение? Из «секретки» мне даже перестали выдавать карты с нанесенной обстановкой. Потом стол восстановили для каких-то показушных занятий.
Поначалу я увлекся тактикой. Взводные вошли в такой раж, что на занятиях стали топить подчиненных в болоте. Солдатам и инженерная подготовка интересна (минирование, например), только бы не окопы копать. Хотя сначала и окопы с интересом копали.
Замполит мне говорит:
— Они тебя первого пристрелят.
Я ему:
— Не только не пристрелят, но ещё будут стрелять во всех, в кого я прикажу.
Солдат можно опускать, как угодно, кроме двух вещей: жрать, когда они голодны, и трахать баб, когда им не достается. Как-то на глазах солдат срочной службы я затащил в комендатуру одну «чипчиху» (продавщицу из «чипха» — солдатской чайной). Ничего не было, но в глазах солдат я прочитал такую злобу, что больше не рисковал этого делать. Если бы тогда довелось идти в атаку, они бы меня точно пристрелили. А ведь были офицеры, умудрявшиеся тайком трескать шоколад, пока солдаты не распотрошат их тревожные чемоданы. А если трое солдат что-нибудь украдут, найти уже невозможно. Пустят по кругу — кивают друг на друга. Поэтому, я сразу отдавал свою пайку на «общак».
Начштаба в меня графином кидал, я уворачивался, графин об сейф, карта с оперативной обстановкой тушью стекла.
— А я вам хрен писаря дам!
Наконец, мое терпение иссякло, на горизонте замаячила комендатура. А если «Кар» — Женя Малыгин — станет комендантом?
— Я что, ротным умирать буду?
— Ну нет должностей!
Должность я себе нашел, а вот рота пропала. Солдаты поняли слабину, распустились. Жена:
— Или рота, или я.
Начал Женя попивать и кончил, как остальные: спился и попал в ПСО к Логвинову. Вышел оттуда со справкой «хронический алкоголик» и мог не напрягаясь дослуживать в одном из испытательных подразделений. Сохранил за собой все права и льготы, кроме одной — получать спирт.