Склонность Америки к односторонним действиям

Склонность Америки к односторонним действиям

Ослабление американского присутствия стало причиной серьезных перемен в том мире, который сложился в условиях доминирования Соединенных Штатов. Вторая важнейшая причина, усилившая наметившиеся тенденции, — это переход Америки к политике односторонних действий. Судя по всему, Соединенные Штаты просто устали от своей глобальной роли в мировом содружестве, а потому решились на подобный шаг, не принимая во внимание ничьи советы.

Вязкий интернационализм в комбинации с радикальной односторонностью крайне опасен. Американцы просто ушли с международной политической сцены, обезопасив себя от огромного количества проблем. Окружение восприняло такую политику как свидетельство слабости Америки, в то время как Соединенные Штаты старались делать вид, что подобное представление мирового сообщества в корне ошибочно. Но Вашингтон не смог усидеть на двух стульях одновременно. Ему следовало либо безоглядно броситься вперед и намекнуть остальным, что они или присоединяются, или уходят с дороги; либо избавиться от части международных обязательств, переложить их на чужие плечи и остаться в стороне, утратив влияние на события. Необходимо добавить, что другие государства не замедлили выразить недовольство американской односторонней политикой, отмечая, что она ускорит возвращение геополитического соперничества. В противостоянии с «односторонней» Америкой набирающие силу Европа и Азия неминуемо окажутся конкурентами США. Стремления Америки к односторонности в политике восходят к отцам-основателям, которые опасались замедления развития молодой республики на фоне выраженного соперничества. После Второй мировой войны американцы были вынуждены подавить внутреннюю антипатию к многостороннему сотрудничеству. Они создали сообщество либеральных демократий, вынудив западный мир образовать целую сеть государственных институтов. Однако даже во время «холодной войны» среди американцев отмечались стремления к односторонним действиям. В делах, касающихся дипломатических отношений с СССР, арабо-израильского конфликта, прекращения гонки вооружений и международной торговли, западные союзники не раз отмечали, что Америка все чаще и чаще действует самостоятельно, без оглядки на них.

В отсутствие сдерживающего фактора «холодной войны» эта тенденция стала еще более заметной. Несмотря на доктрину глобальной взаимной зависимости, левые и правые политики все чаще стали призывать к отходу от роли всеобщего миротворца и гаранта мировой безопасности. Подобные тенденции ощущались даже при президентстве Клинтона.

В 1997 году Клинтон отказался подписать международный договор о запрещении противопехотных мин, принятый к тому времени в 123 странах. Среди прочих этот договор подписали такие страны, как Афганистан, Ирак, Ливия, Китай, Россия и Северная Корея. В 1998 году Клинтон подписал Киотский протокол, однако затем отказался от его реализации. В ноябре 2000 года 175 стран участвовали в Гаагском конгрессе по проблемам, связанным с глобальным потеплением климата. Соединенные Штаты не нашли общего языка с собеседниками, а потому переговоры зашли в тупик. Кроме того, до конца своего правления Клинтон возражал против американской поддержки Международного уголовного суда. За три недели до окончания президентского срока он изменил свою позицию и подписал конвенцию о Международном уголовном суде, однако посоветовал Бушу не отправлять документ в Сенат до тех пор, пока в конвенцию не будут включены поправки, учитывающие американское «особое мнение».

Избрание президентом Джорджа У. Буша только усилило тенденции к односторонним действиям. Большинство его главных политических советников — Ричард Чейни, Дональд Рамсфелд, Пол Волфовиц, Ричард Эрмитедж и Джон Болтон (заместитель государственного секретаря) — были хорошо известны как приверженцы односторонности. Рамсфелд оказался главным энтузиастом создания национальной системы противоракетной обороны и не побоялся заявить об этом во всеуслышание. На все возникающие слухи Рамсфелд заявлял, что договор по ПРО «давно устарел».[322] Сам Буш на съезде республиканцев говорил, что «пришло время для защиты американского народа, а не устаревших договоров».[323] В ходе сенатских слушаний об утверждении Болтона на посту заместителя госсекретаря сенатор Джесси Хелмс заявил: «Джон, я хочу, чтобы ты понял: уход в небытие системы ПРО автоматически означает забвение Советского Союза. Все они уходят на свалку истории».[324]

С первых дней нахождения у власти администрация Буша также заявила о своей позиции относительно Международного уголовного суда. Рамсфелд подписал в декабре 2000 года общее письмо, где говорилось, что «американское мировое лидерство окажется первой жертвой Международного уголовного суда».[325] Болтон на протяжении значительного промежутка времени являлся одним из ярых противников трибунала. Этот человек много сделал для того, чтобы побудить президента публично дезавуировать подпись Клинтона на данном договоре и заявить, что Международный уголовный суд не должен ожидать помощи от Соединенных Штатов. Заявление было сделано в мае 2002 года. Договор о полном запрещении ядерных испытаний и Конвенция о запрещении биологического оружия также были проигнорированы. Сходное отношение наблюдалось и к проблемам защиты окружающей среды. Буш заявил о выходе из Киотского протокола и одновременно обнародовал планы развития энергодобывающией отрасли Соединенных Штатов и бурения новых нефтяных скважин на просторах Аляски.

Такая линия поведения привела союзников в некоторое недоумение. Действия Буша в отношении Киотского протокола вызвали резкую критику. «Если кто-то стремится стать мировым лидером, — говорил Романо Проди, президент Европейской Комиссии, — он должен заботиться не только об американской промышленности, но и обо всем мире». Влиятельная французская газета «Le Monde» оценила позицию Америки как «брутальную форму односторонности».[326] На пороге третьего месяца правления администрации Буша один из известнейших британских Журналистов так охарактеризовал поведение Соединенных Штатов: «В Лондоне создается впечатление, что Америка слишком жестко общается со старыми врагами, слишком недоверчиво относится к международным компромиссам, декларирует, что „Америка превыше всего“, когда речь заходит о глобальных угрозах, предостерегает союзников, пренебрегает опасностями, которые возникли на месте биполярного мира, того самого мира, о который обломало свои зубы немало стран».[327]

Столь шизофреническая комбинация убывающеего энтузиазма в отношении международного сотрудничества и растущих устремлений к односторонни действиям представляла для мира весьма опасны сигнал. Сначала Соединенные Штаты жаловались по поводу слишком тяжелой ноши международных обязательств, призывая союзников разделить этот груз, и при этом мало-помалу уступали свои лидерские позиции. Затем Америка стала невнимательно относиться к своим партнерам, в штыки встречая попытки заполнить вакуум после исчезновения всеобщего лидера.

Эти противоречия и лежат в основе того политического тупика, который испортил трансатлантические отношения после войны в Косово. В финале этого конфликта Соединенные Штаты Америки и страны ЕС пришли к выводу, что настало время укрепить европейский военный потенциал. Война обнажила перед европейцами все недостатки их вооруженных сил, а также невероятную стратегическую зависимость от Соединенных Штатов. Вашингтон выражал свою досаду относительно неспособности ЕС взять на себя большую часть функций Америки. Европейцы отвечали на это стремлением создать новые мобильные вооруженные силы, способные воевать без участия США.

Ответная реакция администрации Клинтона оказалась обескураживающе разоблачительной. Европейцы пошли на уступки американским требованиям, а Соединенные Штаты якобы приветствовали подобные попытки. Заместитель госсекретаря Строуб Тэлботт настаивал на том, что «сомнения по поводу американской позиции в скором времени рассеются, и миру потребуется очень сильная Европа. Мы не против этого, нам не все равно, мы не озабочены сложившейся ситуацией, мы просто поддерживаем подобное начинание».[328] Однако прослеживалась и другая, неафишируемая реакция Вашингтона. Государственный секретарь Мадлен Олбрайт предостерегала ЕС от попыток дублировать НАТО, что Европа и должна была бы осуществить при достижении определенного уровня самостоятельности. Заместитель министра обороны США Франклин Крамер утверждал, что «вопрос о закрытом европейском клубе внутри НАТО просто не может существовать в принципе», что европейцам необходимо развивать согласованную политику.[329] Министр обороны США Уильям Коэн добавил, что Европа рискует, превращая НАТО в «пережиток прошлого».[330]

В результате американцы потребовали от Европы обеспечить более серьезную оборону, однако не проявлять иных признаков самостоятельности. Америка пыталась во что бы то ни стало переложить свои прошлые обязанности на Европу, однако не хотела излишнего роста влияния ЕС. В то же самое время Европа стремилась расширению сферы влияния и к большей автономности. Это противоречие объясняет, почему, согласно статье в «Guardian», «мягко выражаясь, такая схема [европейской обороны] привела американцев в настоящее умопомешательство».[331] Когда пришло время действий, команда Клинтона просто не смогла сделать шаг назад и уступить место более напористой Европе.

Шизофрения американской политики развивалась и во время правления Буша. Рамсфелд даже не упоминал о европейских усилиях и о ЕС во время своего первого визита в Европу, на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2001 года. А что касается новой оборонительной силы, интерес вызывало то, насколько она способствует упрочению позиций НАТО, но никак не позиций ЕС. Рамсфелд ответил следующим образом: «На самом деле я не совсем понимаю, каким образом существующая расстановка сил упрочивает позиции НАТО».[332] В 1999 году в Комитете по международным отношениям Конгресса Болтон приводил следующие доводы: «Мы должны открыто признать, что наша цель состоит в выстраивании внешней и внутренней политики стран ЕС таким образом, чтобы выработать общую политику, продиктованную в первую очередь желанием дистанцироваться от влияния США. Кроме того, порой в наших рядах слышатся антиамериканские настроения».[333]

Государственный секретарь Колин Пауэлл оказался более восприимчив к идее создания единых вооруженных сил ЕС, а президент Буш даже проголосовал за эту идею, заявив после встречи с британским премьер-министром Тони Блэром следующее: «Он [британский премьер] заверил меня, что европейская система безопасности ни в коем случае не вступит в конфликт с НАТО. Мне кажется, что премьер-министр говорил сущую правду».[334] Единственная проблема заключалась в том, что европейское влияние могло слишком возрасти.

Для США не существовало другого более удобного способа нарушить отношения с Европой, чем попросить европейцев стать несколько более самостоятельными, а затем, когда они прислушались к этому совету, — обидеться. Вашингтон был абсолютно прав, когда говорил о том, что на повестке дня стоит более четко сформулированная концепция международного присутствия. Но пытаться объединить это утверждение со стремлением к односторонним действиям — значит заставить отвернуться от себя как друзей, так и врагов. Если тот мир, который последует за эпохой американского господства, будет зависеть от сотрудничества и справедливого разделения всех видов риска и ответственности, то Америка с ее стремлением действовать в одиночку получит массу проблем. Соединенные Штаты могут извлекать преимущества из своей силы, у менее влиятельных государств нет иного выбора, кроме как принять правила игры. Но когда центр политического влияния сместится, стремление Соединенных Штатов к односторонним действиям окажется главным фактором неминуемого возвращения к глобальному геополитическому соперничеству.