Вооружение флота и политизирование экономик

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вооружение флота и политизирование экономик

Во-первых, строительство кораблей и изготовление различных механизмов для боевых судов стало действительно крупным предпринимательством. Если в 1855 (когда Уильям Армстронг заявил о необходимости вывести производство пушек на уровень современных стандартов) военная технология плелась в хвосте гражданского конструирования, то теперь она стала ведущей силой британского и мирового технического развития[390]. Согласно одному из подсчетов, около четверти миллиона гражданских — или 2,5 % всех рабочих мужского пола Великобритании — были в 1897 г. наняты флотом или основными частными подрядчиками флота[391]. Подсчеты показывают, что в 1913 г., когда ассигнования на флот выросли вдвое по сравнению с 1897 г., шестая часть рабочей силы Великобритании зависела от заказов ВМС[392].

Процесс, в котором благосостояние и ведение войн объединились для поддержки гонки строительства флотов, имел и свою оборотную сторону. Вопиющие взяточничество и продажность в основном уступили место полуправде и намеренному введению в заблуждение. Желавшие получить заказ предприниматели находили поддержку у местных депутатов парламента, крайне полезных в деле обеспечения благоприятного мнения офицеров Адмиралтейства. В свою очередь, взносы благодарных (или по крайней мере, обнадеженных) жертвователей оказывались крайне полезными для проведения избирательных кампаний кандидатов на места в парламенте. Агитация посредством газет также могла быть подготовлена путем предоставления открытым для сотрудничества журналистам «внутренней» информации. Газетчиков также можно было щедро подкармливать, одновременно намекая на возможность предоставления им в самом ближайшем будущем секретов, о которых те могли бы раструбить.

Подобными методами флотские офицеры начали вести внутренние войны; намеренные утечки информации в прессу в большинстве случаев раздувались спекулятивными журналистами и простым распространением сплетен. В частности, личная вендетта между адмиралами Фишером и Бересфордом, в основном ведшаяся на страницах прессы и в парламенте, в итоге затронула почти все стороны деятельности Адмиралтейства. Флотские офицеры, которым отводились первые полосы в популярной прессе (совсем как кинозвездам немногим позже), зачастую вели себя словно избалованные дети.

Правила игры оставались неясными. Посвященная освещению случаев коррупции и расхитительства журналистика появилась лишь во время Крымской войны, и все те, кто пытался управлять общественными делами посредством газет, оказывался в крайне неприятном положении, раздираемый соображениями личной выгоды и предполагаемого общественного блага. Журналист, запускавший в обращение информацию в ущерб истине, ступал на сомнительную почву. В таком же положении оказывался и промышленник, пытавшийся путем пожертвований в избирательный фонд политика повлиять благоприятным для себя образом на предоставление флотского заказа. Крайне сомнительной также представляется мораль флотских офицеров, пытавшихся задействовать прессу для критики вышестоящего начальства или путем оглашения секретной информации оказать влияние на политику государства, поскольку их личное ощущение «высшего долга» противоречило установившимся правилам послушания и дисциплины. Однако, как наглядно показывает пример адмирала сэра Джона Фишера, именно подобными гамбитами делалась и разрушалась карьера офицеров.

Каждое важное изменение в обществе способно изменить предыдущие моральный кодекс и модели поведения. Неотъемлемая от столь пламенным образом веденных в 1884 г. новых способов мобилизации ресурсов двойственная мораль, возможно, лишь подчеркнула важность этого нового способа ведения дел.

Нижеприведенная таблица 1 наилучшим образом подытоживает степень действенности этого метода. В ней мы видим, как за тридцать лет ассигнования на сухопутные войска не смогли даже удвоиться, тогда как затраты на флот возросли почти пятикратно— и это в век почти стабильных цен. Совершенно ясно, что задействование новых технологий и частного сектора в качестве поставщиков вооружений позволило Королевскому флоту отхватить львиную долю государственных ассигнований. В то же время остававшаяся верной старым формам управления и почти полностью зависевшая от сконструированных и произведенных арсеналами вооружений армия намного отстала.

Таблица 1. Выделенные ассигнования (в млн ф. ст.)

Источник: B. R. Mitchell, Abstracts of British Statistics (Cambridge, 1971), pp. 397 — 98.

Возросшая интенсивность взаимодействия между промышленностью и флотом оказала серьезное давление на две другие — финансовую и техническую— составные государственного управления. Финансовые проблемы приобрели особенно болезненный характер ввиду непредсказуемости цен. Темп роста последних напрямую определялся степенью задействования новых устройств и процессов. Раз за разом новая многообещающая идея оказывалась намного более дорогостоящей, нежели виделось вначале. Однако остановиться посреди пройденного пути или вообще отказаться от попыток задействования новых устройств до окончательного подтверждения их оправданности означало уступить технологическое первенство флота другим.

Разумеется, Королевский флот не намеревался тратить больше, чем выделял парламент. Однако со времен Сэмюэля Пеписа (и до него) Адмиралтейство имело привычку занимать деньги у лондонских банкиров с целью покрытия текущих расходов до выделения средств парламентом. Пока замена кораблей и пушек проходила в достаточно медленном темпе, цены были вполне предсказуемыми. Здравомыслящий Совет правления Адмиралтейства мог в случае чрезвычайных обстоятельств брать заем и затем, получив средства от парламента, покрывать его, не накапливая угрожающе больших долгов. Подобная система давала парламенту то, за что он платил, а Адмиралтейству— полезную гибкость в ведении дел.

Однако когда технологии стали меняться с быстротой, свойственной десятилетиям после 1880 г., предсказуемые пределы расходов исчезли из видимости. Заем как средство покрытия дополнительных затрат стал неизбежным. Отказ от него означал незавершенность постройки нового корабля или предоставление германцам возможности обогнать Королевский флот в какой-либо важной области технического развития. В то же время стоило займам достичь определенного уровня, как одни только проценты вскоре могли поглотить значительную часть ассигнований. Следуя курсом внедрения всех технических новинок, Адмиралтейство напрямую шло к тому, что для любой частной фирмы означало банкротство — и это притом, что кривая ассигнований парламента устремилась вверх.

В силу ряда обстоятельств парламентский контроль над флотскими расходами почти прекратился. Рядовые парламентарии знали о займах Адмиралтейства либо мало, либо вообще ничего — и как общество в целом, предполагали, что утвержденные и выделенные ежегодные ассигнования и являли реальную цифру расходов. К 1909 г. дело зашло настолько далеко, что стало необходимым найти новые источники налоговых поступлений для покрытия как накопившихся задолженностей, так и осуществления постоянно растущих программ строительства новых кораблей. Ответом правительства стал знаменитый бюджет кабинета Ллойд-Джорджа 1909 г., предполагавший осуществление программ социальной помощи и перенесение тяжести налогового бремени на богатых. Он ясно продемонстрировал, что всеобщая гонка вооружений возможна лишь при наличии правительства, готового на самые решительные изменения в прежних социально-экономических взаимоотношениях. В частности, достаточно тяжелые для того, чтобы привести к ощутимому перераспределению средств в рамках общества прогрессивные налоги требовались для мобилизации необходимого для государственных нужд объема ресурсов. Усилия Палаты лордов по блокированию предусмотренных бюджетом Ллойд-Джорджа новых налогов и псевдореволюционная атмосфера, обусловленная решимостью правительства преодолеть вето пэров являлись важными составными в общем разрушении либерального общества и учреждений XIX в., достигшем кульминации в годы Первой мировой войны.

Финансовая неопределенность и нарушение прежних моделей управления не ограничивались лишь рамками Адмиралтейства и Казначейства. Напротив, технология новых вооружений также поставила частных производителей перед лицом крайне трудных управленческих проблем. Обычной альтернативой являлись крайности — либо голод, либо пир горой. Внушительные прибыли одних (в первом десятилетии XX в. дивиденды Виккерс в среднем составляли 13,3 %)[393] уравновешивались банкротством (либо его угрозой) других. Политика Адмиралтейства по предоставлению контрактов колебалась между соображениями узкокорыстного и широкого политического порядков и в большинстве случаев определяла процветание одних фирм и разорение других.

В подобных условиях обычное рыночное поведение оказывалось значительно стесненным. Особые отношения с отвечавшими за закупки чиновниками и продвинутыми в техническом плане офицерами при предоставлении контракта зачастую значили больше, нежели цены на продукцию. Однако и эти комфортные отношения между экспертами могли быть нарушены извне— политическим давлением, имевшим целью либо добиться экономии средств, либо помочь путем предоставления контракта находящемуся в экономической депрессии району или предприятию.

Обычный расчет цен был несовершенным инструментом для любого, кто попытался бы в подобных условиях управлять компанией по производству вооружений. Контракт на производство ранее не существовавшего механизма обычно требовал внушительных капиталовложений — и в то же время никто не мог с определенностью предсказать, будет ли новое предприятие работать или же закроется по выполнении контрактных обязательств. Появление новых устройств или конструкций постоянно грозило сделать более ранние образцы устаревшими и ненужными — и какова же тогда была реальная сумма, необходимая и оправданная для подобного начинания? Могла и должна ли была компания возвращать все свои основные затраты за счет одного контракта? При положительном ответе цены должны были быть крайне высокими, и каждое последующее задействование новых производственных мощностей должно было приносить те возмутительно высокие прибыли, в которых предпринимателей столь рьяно стали обвинять позднее. Однако если основные затраты предполагалось амортизировать в течение более продолжительного отрезка времени, то каковы были гарантии получения последующих контрактов и избежания убыточного простоя нового оборудования? В мире быстро сменяющих друг друга технологий ни Адмиралтейство, ни частные предприниматели не могли дать сколько-нибудь точный ответ на подобные вопросы. Таким образом, оружейный бизнес был областью неминуемо высоких рисков.

Чтобы быть точным, необходимо отметить, что поставки за рубеж могли снизить остроту данной проблемы — однако лишь при условии отсутствия введенных Адмиралтейством экспортных ограничений. Их целью было предупредить доступ иностранных держав к секретным технологическим достижениям, исследование и разработка которых отчасти финансировалась из государственного бюджета[394]. Проведение секретных тендеров с участием конкурирующих компаний было еще более очевидным способом снижения рисков. Адмиралтейство, в свою очередь, вело поиск новых компаний для их последующего вовлечения в процесс производства вооружений, что должно было расширить круг поставщиков, снизить цены и предупредить появление монополий. Например, с 1888 г. именно таким образом стала военно-промышленной компания Виккерс, откликнувшаяся на объявленный Адмиралтейством срочный тендер на производство броневых плит. Однако ее решение было также обусловлено возрастающими трудностями в ценовой борьбе с американскими и германскими конкурентами на гражданском рынке стали. Виккерс благополучно изолировался от неблагоприятно складывающегося соперничества, поскольку Адмиралтейство было заинтересовано в приобретении вооружений исключительно у британского производителя[395].

Подобная непредсказуемость политики ценообразования как со стороны государства, так и частных предпринимателей привела к быстрому снижению возможностей для открытой конкуренции. Виккерс и другие новички в оружейном предпринимательстве быстро нашли пути сотрудничества с Армстронгом и другими ветеранами.

Точнее говоря, новый патент мог предоставить новосозданной компании возможность проникновения на рынок оружейного предпринимательства. Однако новички постоянно стояли перед лицом финансового кризиса, поскольку поступавших по завершении срока действия первого контракта заказов для поддержания минимально необходимой загруженности производственных мощностей обычно было недостаточно. В подобных условиях общераспространенным было слияние со «старыми» производителями вооружений и создание корпораций. Финансовые и технические возможности последних позволяли более равномерно распределять риски путем переключения рабочей силы и оборудования на выполнение иных контрактов — как того требовали условия заказов Адмиралтейства или зарубежных поставок.

Когда подобные компании становились достаточно большими, то приобретали многие черты, свойственные государственной бюрократии. Монопольные (или, по крайней мере, псевдомонопольные) позиции в производстве сложных образцов вооружения давали корпорациям возможность выступать на равных или почти равных в переговорах с закупщиками Адмиралтейства. Последним уже некуда было обращаться для приобретения узко специализированных (и зачастую секретных) новых образцов вооружения. Иными словами, частные производители во все большей мере стали напоминать Вулвичский арсенал — с той разницей, что флот и его поставщики привыкли к условиям радикальной изменчивости техники в большей мере, нежели сухопутные войска и арсенал.

Скорость слияния оружейных компаний Великобритании наилучшим образом демонстрируется историей Оружейной компании Максима. Основанная в 1884 г. в качестве производителя пулеметов, она всего четырьмя годами позднее слилась с компанией Норденфельдта. Затем компания Максим-Норденфельдт была приобретена Виккерс (1897 г.). Армстронг также прошел через ряд слияний, самым значительным из которых было приобретение своего давнего конкурента — компании Уитуорт в 1897 г. Таким образом, к 1900 г. на рынке тяжелых вооружений Великобритании господствовали две компании — Армстронг и Виккерс. Каждая заключала контракты с Адмиралтейством на псевдорыночных началах — то есть соображения политических и экономических последствий размещения каждого нового заказа становились в процессе принятия решений Адмиралтейством иногда более важными, нежели простой финансовый расчет. При размещении заказа следовало также учитывать долю двух этих крупных и множества мелких фирм[396].

В области внешней политики, где конкуренция с Круппом и главным производителем вооружений Франции компанией Шнейдер-Крезо приобрела особо напряженный характер после 1885 г., соображения национального престижа, союзных обязательств и неприкрытого подкупа стали критериями выбора пушек или кораблей технически отсталыми странами. Кредитные соглашения, которые зачастую в некоторой степени определялись обращениями зарубежных миссий к частным британским банкирам, имели еще более определяющее воздействие, поскольку лишь немногие из приобретавших вооружения стран могли на месте оплатить закупки наличными.

Укрепив свои позиции в Великобритании, Виккерс и Армстронг сочли невыгодным соперничать на внешних рынках. К 1906 г. они заключили ряд соглашений по разделу рынка почти во всех уголках мира. Вдобавок патентные и авторские соглашения с Круппом предоставили этим двум фирмам доступ к некоторым германским металлургическим нововведениям, тогда как Крупп взамен получил права на ряд британских патентов. Подобным способом сложилось международное кольцо военно-промышленных компаний, которое после Первой мировой войны стало объектом ярого поношения. Финансовые соображения обыденным образом диктовали необходимость сотрудничества и негласного раздела сфер между ведущими компаниями. С другой стороны, политическое соперничество и национальный престиж иногда находили выражение в ожесточенной конкуренции и доводили цены до экономически необоснованных значений. Итог зависел от характера взаимодействия этих противоположных сил в каждом конкретном случае.

С самого начала технологического прорыва 1850-х частные производители вооружений стали практиковать проникновение на внешние рынки в качестве средства для увеличения доходов и снижения отрицательного воздействия изменчивых запросов внутреннего рынка на их продукцию. До тех пор, пока изобретательство и опытные работы оставались исключительно делом частных компаний, особо деликатных проблем морального свойства не возникало. Однако после 1880-х, когда тесное сотрудничество между флотскими офицерами и конструкторами и промышленниками частного сектора стало неотъемлемой составной создания каждого нового устройства, со всей серьезностью встал вопрос зарубежных поставок — т. е. кто, что и кому имел право продавать. Верность родине лишала возможности заключения выгодных сделок с возможными врагами. Эта проблема могла быть просто обойдена в отношении стран, поддерживавших союзные или дружественные отношения (хотя бы на тот срок, пока дипломатический расклад оставался прежним). Однако заключенные между британскими производителями вооружений и Круппом соглашения об обоюдном использовании патентов, (часть которых продолжала выполняться и в ходе Первой мировой войны), привели к самой жесткой и нелицеприятной постановке вопроса относительно того, что являлось определяющим— государство или компания, общественное благо или частная прибыль[397].

В целом, видится явным, что оружейные компании стали первопроходцами череды новых технологий: сталелитейной металлургии, промышленной химии, электроприборов, средств радиосвязи, турбин, дизелей, оптики, механических вычислителей (для управления огнем), гидравлических устройств и многого другого. Впрочем, вскоре эти компании-первопроходцы преобразовались в массивные бюрократические образования псевдогосударственного характера. Решения, принимаемые крупными компаниями по техническим и финансовым вопросам, стали обретать характер государственной важности. Боевые качества производимых ими вооружений, в свою очередь, стали для соперничающих и вооруженных сил европейских государств вопросом жизни и смерти. После 1866 и 1870 гг. каждому стало понятно, что достигнутое в какой-либо области техническое превосходство способно предоставить решающее преимущество на войне. Таким образом, каждая из технических возможностей в конструкции вооружений несла также нагрузку политической и военной вовлеченности и должна рассматриваться как с точки зрения государственных интересов, так и финансового будущего фирмы, разрабатывавшей новый вид оружия.

Подобным образом там, где финансовые и управленческие решения Адмиралтейства стали сливаться с финансовыми и управленческими решениями пока еще явственно частных фирм, в краткий срок сложились обратные связи. Государственная и частная политики стали неотъемлемым целым. Либеральные критики 1920 — 30-х гг. и историки-марксисты (или псевдомарксисты) с 1950-х пришли к заключению, что ведущим в этом смешении являлся частный элемент, а погоня за прибылью была побудительной силой. Все остальное считалось побочным и объектом манипуляций со стороны алчных умников, стремившихся обогатить как акционеров, чьи интересы они представляли, так и набить собственные карманы.

Думается, что вышеуказанное является искаженным видением человеческих мотивации и поведения. Несомненно, там, где патриотизм и выгода совпадали, отклик был куда более живым — и именно в таком свете рассматривали свою роль владельцы частных оружейных компаний. Однако человеческими действиями также руководило абстрактное понятие разрешения возникавших проблем. Область торговли оружием в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, привлекла непропорционально большое количество новаторов-изобретателей только лишь потому, что именно промышленные опытные работы были тогда сферой наиболее смелых и настойчивых экспериментов[398]. Один-единственный новатор вызывал цепную реакцию появления себе подобных.

Более того, в среде игравших столь важную роль в этом процессе флотских офицеров господствовали концепции технической действенности, служения государству и продвижения по карьерной лестнице благодаря принятию правильных решений. Каждый, кто служил в современных вооруженных силах, может подтвердить, что стимул повышения в должности или звании является мощным средством для того, чтобы вдохновлять людей и направлять их амбиции в желаемом направлении. Разумеется, продвижение означает и экономические приобретения — однако подлинно решающим является предоставляемая высоким званием возможность выделиться и руководить другими людьми. Если соображения финансовой выгоды действительно являлись бы определяющими, то адмирал Фишер не отказался бы от высокооплачиваемой работы, предлагаемой Уитуортом в 1887 г. Подобным же образом конструктор-корабел Уильям Уайт вернулся в Адмиралтейство, хотя жалованье там было втрое меньшим, нежели в компании Армстронга, где он проработал два года.

Подогреваемый карьеризмом внутри флотской командной иерархии интерес общества в сочетании с открытым политическим давлением со стороны кабинета министров и парламента сделали больше, нежели соображения частной выгоды. Однако вопрос о том, который именно из сложного комплекса мотивов являлся определяющим в процессе принятия решений, был бы действительно неуместным с точки зрения исторической науки. Подлинно важным является то, насколько близко сходились и сочетались государственные и частные мотивации. До 1914 г. рынок и финансовые соображения не были четко подчинены политическому управлению — однако тогда политические и военные решения подобным же образом также не находились в подчиненном положении относительно стремления частных производителей добиться максимально возможных прибылей[399].

До 1914 г. в относительно слабых и недостаточно развитых в промышленном отношении странах Европы движение к принятию политических решений в критически важных областях экономической инновации было очевидным (в Японии этот процесс прошел без ошибок). Однако Великобритания и Германия с 1880-х также достаточно быстро продвигались в том же направлении. Крупные оружейные компании также далеко обгоняли другие области промышленности в политизировании принятия определявших жизнь и деятельность решений. Оружейные компании и сотрудничавшие с ними вооруженные силы, таким образом, стали основными определяющими силами двуединого процесса индустриализации войны и политизирования экономики, ставшего знаковым для XX века.