Германия — Румыния — СССР

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Германия — Румыния — СССР

Военная подготовка решения бессарабского вопроса сопровождалась соответствующей дипломатической деятельностью Москвы. Вступление Италии 10 июня 1940 г. в войну усилило ее заинтересованность в демонстрации сотрудничества с СССР, который тоже был заинтересован в определении позиции Германии и Италии в отношении Балкан и возможности решения бессарабского вопроса. 20 июня итальянский посол в Москве А. Россо заявил Молотову о стремлении итальянского правительства развивать отношения с СССР в духе договора о дружбе, ненападении и нейтралитете 1933 г. и помочь урегулированию спорных вопросов на Балканах мирным путем. В ответ Молотов заявил, что СССР стоит за урегулирование бессарабского вопроса «мирным путем, если, конечно, он не будет затягиваться без конца»[929]. Эта беседа стала первым намеком для германского посольства в Москве на возможные действия СССР в отношении Румынии[930]. 21 июня советский полпред в Бухаресте в беседе с румынским министром иностранных дел в ответ на реплику последнего о путях улучшения советско-румынских отношений заметил, что в первую очередь следует урегулировать нерешенные политические вопросы, в частности вопрос о Бессарабии. Однако румынская сторона не стала развивать эту тему[931].

В беседе с Молотовым 23 июня Шуленбург подтвердил, что, по мнению Германии, «соглашение о консультации» согласно пакту о ненападении «распространяется и на Балканы». Выяснив, что Германия подтверждает прошлогоднее соглашение о Бессарабии, Молотов сообщил Шуленбургу решение советского правительства по бессарабскому вопросу. «Советский Союз хотел бы разрешить вопрос мирным путем, но Румыния не ответила» на советское заявление от 29 марта 1940 г. Теперь советское правительство «хочет поставить этот вопрос вновь перед Румынией в ближайшее время. Буковина, как область, населенная украинцами, тоже включается в разрешение бессарабского вопроса. Румыния поступит разумно, если отдаст Бессарабию и Буковину мирным путем. Она пользовалась ею 21 год, зная, что те не принадлежат ей, даже ее союзники не ратифицировали договор, по которому Бессарабия признавалась за Румынией. Ввиду того, что Япония не ратифицировала этот документ, он не действителен. Если же Румыния не пойдет на мирное разрешение бессарабского вопроса, то Советский Союз разрешит его вооруженной силой. Советский Союз долго и терпеливо ждал разрешения этого вопроса, но теперь дальше ждать нельзя»[932]. Шуленбург указал на важность для Германии экономических поставок из Румынии и просил советское правительство не предпринимать никаких решительных шагов, пока не будет обозначена позиция Германии. Молотов еще раз подчеркнул срочность вопроса и заявил, что советское правительство ожидает поддержки со стороны Германии. Со своей стороны, СССР обеспечит охрану экономических интересов Германии в Румынии[933].

Вечером того же дня Молотов уведомил Шуленбурга, что «советское правительство будет ожидать ответа германского правительства до 25 июня включительно»[934]. 24 июня Риббентроп составил для Гитлера меморандум, в котором указал, что в секретном протоколе от 23 августа 1939 г. Германия декларировала свою политическую незаинтересованность в «этих территориях» Юго-Восточной Европы, но подчеркнула свою экономическую заинтересованность в регионе[935]. Таким образом, у германского руководства не было формального повода отклонить или ограничить советские притязания. В момент, когда только что завершились бои во Франции и ожидалось скорое прекращение войны с Англией, Германия просто не могла себе позволить занять какую-либо иную позицию в бессарабском вопросе. Правда, несколько позднее, оценивая передачу Советскому Союзу Бессарабии и Северной Буковины, Й. Геббельс записал в своем дневнике: «Для нас это очень неприятно. Русские используют ситуацию»[936]. 24 июня Риббентропу были переданы соображения статс-секретаря германского МИДа Э. фон Вайцзеккера, который предложил приложить усилия для мирного урегулирования вопроса в смысле удовлетворения претензий СССР, но взамен Москва должна была удовлетворить следующие пожелания: «1. Не переходить в Бессарабии участок р. Прут и нижнего течения Дуная, чтобы не подвергать опасности наши интересы в районах нефтедобычи; 2. Обещать соблюдать права и интересы граждан рейха; 3. Обещать охрану интересов фольксдойче способом, который будет установлен позднее; 4. В случае военного столкновения не бомбить районы нефтедобычи». Румынии же необходимо указать, что Германия поддержит советские требования[937].

25 июня советская сторона предприняла более конкретный дипломатический зондаж в отношении Италии. В ответ на предыдущий запрос итальянского посла Молотов заявил ему, что СССР «не имеет никаких претензий к Венгрии» и «считает претензии Венгрии к Румынии имеющими под собой основания. С Болгарией у СССР хорошие, добрососедские отношения. Они имеют основание стать более близкими. Претензии Болгарии к Румынии, как и к Греции, имеют под собой основания. Основные претензии СССР к Румынии известны. СССР хотел бы получить от Румынии то, что по праву принадлежит ему, без применения силы, но последнее станет неизбежным, если Румыния окажется несговорчивой. Что касается других районов Румынии, то СССР учитывает интересы Италии и Германии и готов договориться с ними по этому вопросу»[938]. 26 июня в беседе с советским полпредом в Риме министр иностранных дел Италии Г. Чиано, сославшись на сведения о намерениях СССР «разрешить военным путем вопрос о Бессарабии», информировал Москву, что Италия «целиком признает права СССР на Бессарабию», но заинтересована в мирном решении этого вопроса. При этом итальянская сторона выразила готовность вместе с Германией «посоветовать Румынии принять советские предложения»[939]. 27 июня Москва дала согласие на это итальянское предложение[940].

Тем временем в 21.00 25 июня Шуленбург сообщил Молотову следующий ответ Берлина: «1. Германское правительство в полной мере признает права Советского Союза на Бессарабию и своевременность постановки этого вопроса перед Румынией. 2. Германия, имея в Румынии большие хозяйственные интересы, чрезвычайно заинтересована в разрешении бессарабского вопроса мирным путем и готова поддержать Советское правительство на этом пути, оказав со своей стороны, воздействие на Румынию. 3. Вопрос о Буковине является новым, и Германия считает, что без постановки этого вопроса сильно облегчилось бы мирное разрешение вопроса о Бессарабии. 4. Германское правительство, будучи заинтересованным в многочисленных немцах, проживающих в Бессарабии и Буковине, надеется, что вопрос об их переселении будет решен Советским правительством в духе соглашения о переселении немцев с Волыни». Германия высказала заинтересованность в недопущении «превращения Румынии в театр военных действий»[941]. Молотов выразил признательность германскому правительству за его понимание и поддержку советских требований и заявил, что СССР также желает мирного решения вопроса «о Бессарабии и Буковине, но немедленно», поскольку «советское правительство считает, что больше затягивать этот вопрос нельзя». Пожелания Германии относительно проживающих там немцев будут учтены, так же как и экономические интересы рейха. По вопросу о Буковине Молотов заявил, что она «является последней недостающей частью единой Украины и что по этой причине советское правительство придает важность решению этого вопроса одновременно с бессарабским», но, как отметил Шуленбург в телеграмме в Берлин, вполне возможно некоторое изменение советских требований[942].

26 июня Молотов вновь беседовал с Шуленбургом и заявил, что советские требования «ограничиваются северной частью Буковины с городом Черновицы», и добавил, что советское правительство ожидает поддержки Германией этих требований. Когда Шуленбург заметил, что вопрос решился бы легче, если бы СССР возвратил Румынии золотой запас румынского Национального банка, вывезенный в Москву в 1915 г., Молотов ответил, что об этом не может быть и речи, так как Румыния достаточно долго эксплуатировала Бессарабию. Относительно дальнейших действий Молотов сообщил, что он передаст требования СССР румынскому посланнику в Москве в ближайшие дни и ожидает от Германии поддержки в удовлетворении этих требований, если Румыния не хочет войны[943]. Эти советско-германские контакты привели к тому, что в Берлине преобладало «мнение, что бессарабский вопрос может быть разрешен без военного столкновения»[944]. В Румынии еще не знали, что судьба Бессарабии уже практически решена. 25 июня румынский премьер-министр интересовался у германского посланника в Бухаресте, нет ли ответа на румынское заявление от 20 июня. На вопрос собеседника, не приступила ли Румыния к переговорам с СССР о Бессарабии, Татареску заявил, что «румынское правительство и король полны решимости скорее воевать, чем просто уступить», если Москва потребует эту территорию. Столь же воинственные заявления выслушивали 24–26 июня от румынских коллег американские дипломаты[945]. Правда, в Бухаресте росли опасения в связи с тем, что неоднократные тревожные обращения в Берлин натыкались на стену молчания.

26 июня в 22.00 Молотов вручил румынскому посланнику Г. Давидеску ноту советского правительства. В ней было заявлено, что «в 1918 году Румыния, пользуясь военной слабостью России, насильственно отторгла от Советского Союза (России) часть его территории — Бессарабию… Советский Союз никогда не мирился с фактом насильственного отторжения Бессарабии, о чем правительство СССР неоднократно и открыто заявляло перед всем миром. Теперь, когда военная слабость СССР отошла в область прошлого, а сложившаяся международная обстановка требует быстрейшего разрешения полученных в наследство от прошлого нерешенных вопросов для того, чтобы заложить, наконец, основы прочного мира между странами», советское правительство предложило Румынии: «1. Возвратить Бессарабию Советскому Союзу. 2. Передать Советскому Союзу северную часть Буковины в границах, согласно приложенной карте». Одновременно Москва выразила надежду, что Румыния «примет настоящие предложения СССР и тем даст возможность мирным путем разрешить затянувшийся конфликт». Ответ румынского правительства ожидался в течение 27 июня[946]. Попытка румынского посланника оспорить приведенную в ноте аргументацию ссылками на румынскую версию истории Бессарабии и событий 1918 г., естественно, не нашла отклика у Молотова, который заметил, что они «не соответствуют ни историческому развитию, ни реальной ситуации». Также не удалась попытка продлить срок для ответа из Бухареста, поскольку советское правительство уже «ждало 22 года» и поэтому «надеется, что ответ будет дан без опозданий, и если он будет положительным, то вопрос будет решен мирным путем». Давидеску отказался взять карту с нанесенной линией новой границы в Буковине, сославшись на невозможность передать ее в Бухарест, но записал наименования важнейших пунктов этой линии[947].

О предпринятых действиях в отношении Румынии Молотов поздно вечером 26 июня известил Шуленбурга[948], который утром 27 июня пытался уточнить, «как понимать требование советского правительства, что румынский ответ должен поступить еще сегодня». На это ему разъяснили, что «советские войска завтра утром перейдут румынскую границу, если румынское правительство еще сегодня не даст положительный ответ на советские требования»[949]. Получив советскую ноту, румынское правительство обратилось за поддержкой к Италии, Германии и союзникам по Балканской Антанте. Кроме того, от Рима и Берлина требовалось оказать сдерживающее влияние на Венгрию и Болгарию[950]. 27 июня в 10.30 Риббентроп передал в Бухарест инструкцию своему посланнику, в которой предлагал заявить министру иностранных дел Румынии: «Советское правительство информировало нас о том, что оно требует от румынского правительства передачи СССР Бессарабии и северной части Буковины. Во избежание войны между Румынией и Советским Союзом мы можем лишь посоветовать румынскому правительству уступить требованиям советского правительства»[951]. Схожие ответы были получены от Италии и стран Балканской Антанты.

В ходе заседания Коронного совета, открывшегося в 12.30, выяснилось, что с военной точки зрения ситуация была бесперспективной. Румынское командование полагало, что армия сможет оказать сопротивление, отступая на р. Сирет, при условии, что впоследствии она будет опираться «на поддержку большой армии какого-то союзника». Однако именно это условие и не могло быть выполнено, поскольку, как было сообщено Румынии, для Германии «военная акция на Востоке в настоящее время невозможна, так как немецкая армия должна закончить войну против Англии». Повторять же недавний опыт Финляндии в Бухаресте явно не спешили. Состоявшееся голосование показало, что 11 членов совета высказались против принятия советского ультиматума, 10 — за его принятие, 4 — поддержали идею вступить в переговоры с Москвой, а премьер-министр воздержался. Правда, состоявшаяся после обеда беседа с Каролем II показала, что Татареску является сторонником принятия советских требований. Обсуждая варианты действий в данной ситуации, в Бухаресте решили попытаться затянуть время, вступив в переговоры с СССР. Поэтому, как отмечалось в опубликованном коммюнике, «исходя из желания сохранения мирных отношений с СССР, Совет утвердил решение румынского правительства потребовать у советского правительства фиксации числа и места, где могла бы состояться встреча делегатов обоих правительств с целью обсуждения советской ноты. Ответ правительства СССР на предложение румынского правительства ожидается». Одновременно королем был подписан декрет о мобилизации румынских вооруженных сил с 24.00 28 июня[952].

В 23.00 27 июня в Москве был получен ответ Бухареста, в котором румынское правительство заявляло, «что оно готово приступить немедленно, в самом широком смысле, к дружественному обсуждению, с общего согласия, всех предложений, исходящих от Советского правительства». Румыния просила «указать место и дату» будущих переговоров, делегаты на которые с румынской стороны будут назначены после ответа из Москвы. В ноте выражалась надежда, что «переговоры… будут иметь результатом создание прочных отношений доброго согласия и дружбы между СССР и Румынией». Выслушав столь обтекаемый ответ, Молотов заявил, что «не видит в сделанном заявлении согласия на советские предложения и что он полагает, что завтра же советские войска должны вступить на территорию Бессарабии и Северной Буковины». Давидеску заверил его, что румынское правительство согласно с советскими предложениями, но следует договориться о «процедуре и юридических формах осуществления данных мероприятий». Однако все попытки румынского дипломата договориться о будущих переговорах были безуспешны, поскольку, как заявил Молотов, «сейчас речь идет о вопросах политических, а не технических». Советская сторона предложила немедленно подписать соглашение о том, что 28 июня «советские войска должны занять определенные пункты» и за 3–4 дня занять всю остальную территорию. Соответственно, Румыния должна гарантировать сохранность предприятий, железных дорог, аэродромов, телеграфа и телефона, государственного и частного имущества, а позднее «советско-румынская комиссия сможет договориться о деталях реализации намеченных мероприятий»[953].

Давидеску отказался подписывать соглашение, сославшись на отсутствие у него необходимых полномочий. Тогда в 1.25 28 июня ему была передана новая советская нота, в которой отмечалась неопределенность ответа румынского правительства, «ибо в нем не сказано прямо, что оно принимает предложения Советского правительства о немедленной передаче Советскому Союзу Бессарабии и северной части Буковины». Однако, принимая во внимание разъяснения румынского посланника в Москве, советское правительство предложило: «1. В течение 4-х дней, начиная с 2 часов дня по московскому времени 28 июня, очистить румынским войскам территорию Бессарабии и северной части Буковины. 2. Советским войскам за этот же период занять территорию Бессарабии и северной части Буковины. 3. В течение 28 июня советским войскам занять пункты: Черновицы, Кишинев, Аккерман. 4. Королевскому правительству Румынии взять на себя ответственность за сохранность и недопущение порчи железных дорог, паровозного и вагонного парка, мостов, складов, аэродромов, промышленных предприятий, электростанций, телеграфа. 5. Назначить комиссию из представителей» сторон «для урегулирования спорных вопросов по эвакуации румынских войск и учреждений». Ответ Румынии должен был поступить в Москву не позже 12.00 28 июня[954].

Тем временем в Бухаресте продолжалось обсуждение сложившейся обстановки, не исключая и возможности военного сопротивления СССР. Однако в ходе второго заседания Коронного совета, состоявшегося в 21.00–24.00 27 июня, реально оценив военные возможности Румынии и опасаясь социальных потрясений в случае войны с СССР, присутствующие 19 голосами против 6 (при 1 воздержавшемся) решили согласиться на уступку требуемых СССР территорий. Согласно дневнику Кароля II, он «закрыл заседание Совета короткой речью, в которой сказал, что это — самый тяжелый день в моей жизни, я даже не мог радоваться тому, что мой сын сдал экзамен на степень бакалавра. Считаю, что, уступая без сопротивления почти четверть (в действительности 17,1 %. — М.М.) территории страны, мы совершаем крупнейшую ошибку. Не пожав никому руки, я вышел в глубоком горе и в убеждении, что последствия данных решений будут весьма плачевными для страны, даже если, как утверждает Арджетояну, мы в скором будущем, может быть, добьемся того, что потеряли». Как позднее заявил в парламенте Татареску, «мы решили отступить из Бессарабии и Верхней Буковины, чтобы спасти сегодня румынское государство и уберечь от опасности будущее румынской нации»[955].

Побудительные мотивы решения румынского руководства не были тайной для Москвы. Уже 2 июля советская разведка докладывала о том, что, «по сведениям резидента в Румынии, румынский король согласился на ультиматум Советского Союза якобы только после того, как им были получены заверения от германского и итальянского послов о том, что возвращение СССР Бессарабии и северной части Буковины является временным решением, т. к. Германия и Италия, занятые [в настоящий момент ведением военных действий] на Западе, не могут оказать вооруженной помощи Румынии. Впоследствии же Румыния в качестве компенсации за правильное понимание момента сможет получить не только Бессарабию, но и Молдавскую республику. Рядовой состав и младшие офицеры румынской армии довольны мирным разрешением конфликта, а генералитет расценивает это как грубую ошибку правительства»[956].

Тем временем, получив в 2.30 28 июня новую советскую ноту, румынское правительство обратилось к Германии с просьбой повлиять на СССР, чтобы добиться сохранения Черновиц в составе Румынии и продлить срок эвакуации. Хотя Берлин обещал поддержку, никаких указаний Шуленбург не получил[957]. В 11.00 Бухарест заявил Москве, что, стремясь «избежать серьезных последствий, которые повлекло бы применение силы и открытие военных действий в этой части Европы, видит себя обязанным принять условия эвакуации, предусмотренные в советском ответе». При этом Румыния просила продлить срок эвакуации, «принимая во внимание, что эвакуацию территории было бы крайне трудно осуществить в течение четырех дней вследствие дождей и наводнений, которые попортили пути сообщения». Решением этого вопроса могла бы заняться смешанная советско-румынская комиссия[958]. Вместе с тем, как справедливо отметила М.Д. Ерещенко, Румыния формально согласилась не на возвращение территории Советскому Союзу, а всего лишь на «эвакуацию румынских войск» из Бессарабии и Северной Буковины, что в дальнейшем использовалось Бухарестом для обоснования своих притязаний на эти территории[959]. Приняв текст румынского ответа, Молотов заявил, что «Правительство СССР дать отсрочки не может. Если будет необходимость по техническим причинам отсрочить на несколько часов реализацию той или иной части намеченных мероприятий, то вопрос об этом может быть рассмотрен смешанной советско-румынской комиссией. Советским войскам будут даны указания начать переход границы сегодня после 2 часов дня. Румынские войска должны принять меры к тому, чтобы организованность продвижения советских войск не была ничем нарушена»[960].