Часть III

Часть III

Роковой день

Девятого августа 1945 года я проснулся от звука, похожего на взрыв, и прислушался к необычному шуму.

Было еще рано, но всюду слышались беготня и крики: «Подъем! Подъем!» Вероятно, что-то произошло. Я вскочил с постели, быстро оделся в рабочую форму и вместе с Морисима вышел из помещения. Мимо нас пробежал один вольнонаемный и крикнул на ходу: «Советский Союз объявил нам войну!» Это было так неожиданно, что я на мгновение остолбенел, не смея поверить своим ушам. До сих пор у нас не было даже светомаскировки и только три раза проводились учения по ПВО. Никто и не предполагал, что этот зловещий момент наступит так скоро. Высыпавший на улицу персонал оживленно обсуждал только что полученное сообщение. На соседнем аэродроме был уже поднят красный флажок воздушной тревоги, ревела сирена.

Появился Осуми из учебного отдела и приказал всем немедленно собраться во дворе. Когда построились, нами занялся армейский чиновник Ото. С дрожью в голосе, столь необычной для него, он обратился к нам:

— Теперь, когда Советский Союз вступил в войну, мы должны немедленно принять меры к ликвидации отряда с целью сохранения тайны. Сейчас вы должны быстро позавтракать и ждать дальнейших указаний… Обслуживающий персонал также переходит в подчинение учебных групп.

Подгоняемые начальниками, мы быстро позавтракали. Затем из каждой группы было выделено по пять человек. Взглянув на Морисима и Хаясида, я вышел вперед. Они последовали за мной.

Утро было сырое, но дождя не было. Впрочем, едва мы приступили к работе, как стал накрапывать дождь, который постепенно превратился в настоящий ливень.

Разместившись на двух грузовиках, мы выехали за ворота и подъехали к складам производственного отдела, где, по словам вольнонаемного Коги, хранились фарфоровые бомбы. Часть их уже перевезли в котельную. Эти бомбы были заряжены бактериями и насекомыми, зараженными чумой. Когда мы прибыли, бомбы уже бросали в огонь. По указанию военного врача мы стали отвозить на грузовиках пустые корпуса бомб и разбивать их о каменную стену. Покончив с одной партией, мы возвращались за другой. Так мы сделали несколько рейсов. Каждая бомба весила около четырех килограммов. Работая под проливным дождем, мы промокли до нитки. Нам все время твердили: «Разбивайте тщательнее, чтобы не оставалось больших осколков». Поэтому мы старательно разбивали хрупкие корпуса бомб на мелкие кусочки. Обычно это удавалось с первого же удара. У стены вырастали холмики разбитого фарфора. Около полудня работа была закончена.

Вернувшись в казарму, мы никого там не застали. По-видимому, все остальные были посланы на другие работы. Мы разделись догола и, помогая друг другу, выжали промокшую насквозь одежду и развесили ее на просушку, а сами пошли обедать.

Дождь к этому времени несколько утих, и мы услышали далекий гул мотора советского самолета, по-видимому, разведчика. Из-за сплошной облачности самолета не было видно, и слышался только отдаленный назойливый гул мотора, похожий на писк комара. Нервы у нас были напряжены до предела.

Пришел начальник группы Осуми и приказал быстрее заканчивать обед и собираться во дворе казармы. Жуя на ходу, мы отправились одеваться и затем снова вышли под дождь.

Миновав ворота, мы увидели, как у главного здания стелется по земле огромными клубами густой дым с резким запахом, какой обычно бывает при сжигании трупов в крематории или когда горит нефть. От этого ужасно неприятного запаха меня чуть не стошнило. Хаясида не вынес, и его стало рвать.

Когда нам навстречу вышло начальство из главного корпуса, большинство из нас уже мучилось от тошноты и рвоты. Нам сообщили, что советские самолеты совершили налет на Сянфан, восточнее Харбина, и на железнодорожную станцию Ачен и что войска противника ведут наступление в нашем направлении, стремясь любой ценой захватить лаборатории и персонал отряда.

Из главного здания вышел один из вольнонаемных и, обратившись к нам, сказал:

— Идите сюда, помогите нам.

Его одежда была вся перепачкана нефтью.