Толпы беженцев

Толпы беженцев

По мере того как наш эшелон подъезжал к станции Синьцзин, мы все отчетливее слышали какой-то неясный шум. Нам, сидевшим за плотно закрытыми дверями вагона, он напоминал рокот морских волн во время прилива. Мы поняли, что это шумели собравшиеся на станции беженцы. Всех охватило беспокойство: занята станция противником или еще нет? Поезд остановился, но мы боялись открыть двери вагона. Люди забарабанили в двери с такой силой, что казалось, будто они швыряли в вагон булыжники. На всех это подействовало, как удар электрического тока, и в вагоне тоже поднялся шум.

— Молчать! — раздался решительный окрик Офудзи. Он отрезвил нас.

— Открывай, открывай! — все настойчивее кричали снаружи.

Мы наконец поняли, что кричат японцы, и, несколько успокоившись, открыли дверь.

У вагона стояли жандармы. Вокзал, платформы, пути были забиты людьми, кишевшими всюду, как муравьи.

Несколько товарных поездов было буквально облеплено обезумевшими людьми. Наш поезд оказался зажатым толпами людей, которые бросились к нему со всех сторон.

— Какая часть? Где командир? Старший, выходи! — решительно крикнул один из жандармов, подойдя к двери нашего вагона.

На все эти вопросы отвечал Офудзи. Когда он назвал цифру 731, жандарм как будто что-то припомнил. Впрочем, и сами жандармы, очевидно, стремились как можно скорее уехать отсюда.

Мы узнали от жандармов, что слушатели офицерской школы армии Маньчжоу-Го взбунтовались и стали убивать японцев. Машинисты сбежали, и все движение на дороге приостановилось. Нашему поезду, по-видимому, тоже не так-то легко удастся выбраться отсюда. Иногда жандармы на время восстанавливали порядок, но беженцы снова и снова протискивались к вагонам.

— Солдатики, дорогие, разрешите доехать с вами!.. Где угодно, хоть на крыше, хоть на подножке… — неслось со всех сторон.

Трудно было оставаться равнодушным, слушая отчаянные мольбы соотечественников.

— Ведь есть же место, посадите. Посадите! — кричали люди, пытаясь заглянуть в вагон.

Даже наши вольнонаемные служащие, которые всего понавидались, и те чувствовали себя скверно, глядя на плачущих женщин, стариков и больных.

— Приказ командования! Ничем не можем помочь, — решительно заявил Офудзи. Он. даже вспотел от волнения.

Однако беженцы не сдавались.

— А кто может разрешить! Где начальник?

Естественно, они не понимали, почему нельзя ехать со своими соотечественниками, если в вагоне свободно. К тому же армия была разбита, и военные приказы казались им утратившими всякую силу.

Офудзи ничего не оставалось делать, как закрыть дверь. Он так и сделал.

— С ними все равно не сговоришься. Так будет спокойнее, — объяснил он и уже тоном приказа добавил:

— А вы все ложитесь-ка спать!

За дверями долго еще раздавалась ругань, слышались мольбы. Они могли вызвать сочувствие у кого угодно, но сохранение тайны Отряда 731 было превыше всякого сочувствия.

В закрытом вагоне было жарко и душно, как в конюшне, но нас это мало беспокоило. Главное заключалось в том, что мы почувствовали себя в безопасности, так как Советская Армия еще не дошла сюда. Все так устали и переволновались, что, почувствовав некоторое облегчение, заснули. Но сон был неглубоким и тревожным.

Когда я проснулся на рассвете, стояла удивительная тишина. Шумные толпы беженцев находились на значительном расстоянии от вагонов. Чтобы выяснить, в чем дело, мы открыли дверь и выглянули наружу. Большой отряд жандармов плотной цепью окружил наш поезд. Скоро мы узнали, что вернулась наша группа связи, посланная со станции Идзяньпу.

Командующего армией группа не застала, поэтому официального приказа получить было нельзя. Правда, на месте оказался один из адъютантов командующего в высоком чине, и он якобы заявил, что будут приняты все меры, чтобы нас как можно скорее отправить в Японию.

Появление у нашего поезда отрядов жандармов и было, вероятно, одной из таких мер.

Некоторый порядок на вокзале помогло установить и радио. До нас донеслись слова диктора: «…мы потерпели поражение, но наше государство и честь нашего народа сохранены. Не забывайте, что мы — японцы, и поддерживайте полный порядок…»

«Удастся ли живым вернуться на родину? Что там происходит?» — такие вопросы задавал себе каждый. Охваченные беспокойством и страхом, беженцы, казалось, не обращали внимания на призывы диктора. Сейчас, когда решался вопрос жизни и смерти, для каждого из них в отдельности не существовало ни государства, ни нации.

Мы тоже не знали, что будет с нами и когда отправится отряд. Близился полдень. Впереди стояли поезда, с которых сбежали маньчжурские машинисты, и теперь повсюду искали людей, которые могли бы их заменить.

Одолевал голод. Рис у нас был, Но мы не могли придумать, как его сварить. И вот я и Морисима, пробираясь с котелком через железнодорожные пути и толпы людей, отправились на вокзал в поисках какой-нибудь столовой или кухни.

Внутри вокзала царил беспорядок, как после пожара На кухне мы нашли разрушенный очаг. Морисима подобрал несколько кирпичей, поставил на них котелок и развел огонь. Я собирал обломки досок и обрывки бумаги.

В обеденном зале, носившем следы разгрома, не осталось, конечно, ничего, что бы могло нам пригодиться. Правда, среди обрывков бумаги и черепков посуды я нашел соль и баночку с перцем. Не хватало только мисо[16], которого, к сожалению, не нашлось. Баночка с перцем лишь раздразнила наш аппетит. Когда котелки закипели, вдруг, запыхавшись, прибежал Хаманака.

— Отправляемся! Скорее! Если опоздаем, плохо будет! — закричал он.

Мы растерялись. Что делать? Бросить все и бежать? Пустые желудки быстро подсказали решение. Пустив в ход головные уборы, чтобы не обжечься, мы схватили кипящий котелок и побежали к поезду. Около вокзала мы увидели женщину, которая стонала и молила о помощи. Одежда и лицо ее почернели от пыли и грязи. Мы сначала даже не могли разобрать, японка ли это. Но нам было не до нее, так как мы спешили к вагону. Я до сих пор не могу забыть ее истошные крики: «Помогите! Помогите!»

Когда мы садились в вагон, то товарищи, увидев дымящийся котелок с рисом, в один голос заговорили:

— Вот молодцы! Постарались!

Мы разложили полусварившийся рис по крышкам от котелков и в другую посуду, какая нашлась, и, дуя на него, принялись жадно есть. В этот момент поезд тихо тронулся.

Наступающая с запада Советская Армия преодолела Хинганский хребет и стремительно продвигалась вперед. Было получено сообщение, что некоторые части противника отрезали путь нашим войскам, отступающим с фронта в Жэхэ.