ГЛАВА VIII. О положении Персии после восстановления этой монархии Арташиром.

ГЛАВА VIII.

О положении Персии после восстановления этой монархии Арташиром.

Всякий раз, когда Тацит отклоняется от своего сюжета для того, чтобы заняться внутренними делами германцев или парфян, его главная цель - дать отдых читателю, утомленно­му однообразным зрелищем пороков и бедствий. С царство­вания Августа до времен Александра Севера Рим знал толь­ко внутренних врагов - тиранов и солдат, а перевороты, со­вершавшиеся по ту сторону Рейна и Евфрата, имели крайне слабое влияние на его благосостояние. Но когда военное сос­ловие, в разгаре анархии, ниспровергло и власть монарха, и законы сената, и даже дисциплину лагерей, северные и вос­точные варвары, бродившие вблизи от римских границ, сме­ло напали на провинции разрушающейся монархии. Их бес­покойные набеги превратились в грозные нашествия, и после длинного ряда превратностей фортуны, сопровождавшихся невзгодами то для одной, то для другой стороны, некоторые неприятельские племена утвердились в провинциях Римской империи. Чтобы составить себе ясное понятие об этих важ­ных событиях, мы должны предварительно изучить харак­тер, силы и стремления тех народов, которые отомстили за Ганнибала и Митридата.

В самые отдаленные века всемирной истории, когда покры­вавшие Европу леса служили убежищем для перекочевывав­ших с места на место дикарей, обитатели Азии уже жили в больших городах и уже сплотились в обширные империи, в которых процветали искусства, роскошь и деспотизм. Асси­рийцы господствовали на Востоке до тех пор, пока скипетр Нина и Семирамиды не выпал из рук их изнеженных преемников. Мидяне и вавилоняне разделили между собой их вла­дения и потом сами были поглощены персидской монархией, распространившей свои завоевания за пределы Азии. Один из потомков Кира, Ксеркс, вторгся, как рассказывают, с дву­мя миллионами людей в Грецию. Но для завоевания Персии было достаточно тридцати тысяч солдат, предводимых сы­ном Филиппа Александром, которому греки поручили под­держать их славу и отомстить за них. Государи из рода Селевка захватили македонские завоевания на Востоке, но скоро лишились их. Почти в то самое время, как они постыдным мирным договором уступали римлянам страну, лежащую по сю сторону Тавра, они были вытеснены из всех провинций Врхней Азии диким племенем скифского происхождения – парфянами. Владычество парфян, распространившееся от Индии до пределов Сирии, было в свою очередь ниспроверг­нуто Арташиром, или Артаксерксом, основателем новой ди­настии, которая под именем Сасанидов владела Персией до вторжения арабов. Этот важный переворот, оказавший па­губное влияние на судьбу Рима, совершился на четвертом го­ду царствования Александра Севера и в двести двадцать ше­стом году после Р.Х.

Арташир служил с большим отличием в армии последнего парфянского царя Артабана и, как кажется, был отправлен в ссылку, а потом поднял знамя бунта вследствие царской не­благодарности, этой обычной награды за высокие достоинст­ва. Его происхождение было покрыто мраком и благодаря этому служило поводом как для оскорблений со стороны его врагов, так и для лести со стороны его приверженцев. Пер­вые уверяют, что Арташир произошел от любовной связи между женой кожевника и простым солдатом. Вторые ут­верждают, что он происходил от одной ветви древних пер­сидских царей, хотя время и несчастья мало-помалу низвели его предков до скромного положения простых граждан. В качестве законного наследника монархии он заявил свои права на престол и задался благородной целью освободить персов от гнета, под которым они томились более пяти столе­тий со смерти Дария. Парфяне были разбиты в трех больших сражениях. В последнем из этих сражений их царь Артабан был убит, и воинственный дух нации навсегда угас. Власть Арташира была торжественно признана на большом собра­нии, проходившем в городе Балке, в Хорасане. Два юных принца из царского дома Аршакидов были в числе сатрапов, преклонявшихся перед победителем, но третий, помышляв­ший не о настоящей минуте, а о прошлом величии, попытал­ся удалиться с многочисленной толпой вассалов к своему родственнику, королю Армении; этой небольшой армии, состоявшей из дезертиров, был отрезан путь, и она была ист­реблена благодаря бдительности победителя, который сме­ло возложил на себя двойную корону и принял титул царя царей (или шахиншаха), по примеру своего предшественника. Впрочем, эти пышные титулы не служили для него удовлетворением тщеславия, а напоминали ему его обязанности и разжигали в его душе честолюбивое намерение восстановить во всем их блеске и религию и империю Кира.

I.   Во время продолжительного рабства Персии под маке­донским и парфянским игом народы Европы и Азии заимст­вовали друг у друга религиозные суеверия и извращали их разными примесями. Правда, Аршакиды исповедовали религию магов, но они примешали к ней различные языческие понятия, заимствованные от иностранцев. Имя древнего персидского пророка и философа Заратуштры еще чтили на Востоке; но устарелый и таинственный язык, на котором на­писана Зенд-Авеста открывал обширное поле для споров между семьюдесятью сектами, которые различно объясняли основные правила своей религии и служили предметом на­смешек для неверующих, не признававших божественного призвания и чудес пророка. Арташир задумал уничтожить идолопоклонство, примирить раскольников и доказать заблуждение неверующих путем непогрешимого решения об­щего собора и с этой целью созвал магов из всех частей свое­го государства. Эти священнослужители, так долго томивши­еся в пренебрежении и неизвестности, приняли приятное для них приглашение и в назначенный день собрались в числе почти восьмидесяти тысяч человек. Но так как столь шумное сборище не могло подчиняться в своих прениях голосу разу­ма и так как не было возможности проводить в нем какие-либо политические идеи, то число членов персидского синода было постепенно низведено до сорока тысяч, до четырех ты­сяч, до четырехсот, до сорока и, наконец, до семи магов, пользовавшихся самым большим уважением за свою уче­ность и благочестие. Один из них, по имени Эрдавираф, еще молодой, но уже прославившийся своею святостью прелат, получил из рук своих сотоварищей три чаши со снотворным вином. Он выпил их и мгновенно впал в продолжительное и глубокое усыпление. После своего пробуждения он рассказал царю и толпе верующих о своем путешествии на небеса и о своей интимной беседе с Божеством. Это сверхъестественное доказательство заглушило все сомнения, и все статьи веры Заратуштры получили одинаковый авторитет и определен­ность. Мы считаем не лишним сделать краткий очерк этой знаменитой системы не только для того, чтобы уяснить ха­рактер персидской нации, но и для того, чтобы пролить более яркий свет и на ее мирные сношения с Римской империей, и на происходившие между ними войны.

Главная и основная статья этой системы содержит в себе знаменитое учение о двух принципах; это была смелая и не­благоразумная попытка восточной философии согласовать существование нравственного и физического зла с атрибута­ми благого Создателя, управляющего Вселенной. Высшее и самобытное существо, в котором или благодаря которому су­ществует Вселенная, называется в писаниях Заратуштры беспредельным временем; впрочем, следует признаться, что это беспредельное существо более похоже на метафизиче­скую абстракцию ума, нежели на реальный предмет, одарен­ный самосознанием и обладающий нравственными совер­шенствами. Это беспредельное время, очень напоминающее хаос у греков, породило от века веков - неизвестно, актом ли сознательной воли или бессознательно, - два второстепен­ных, но активных принципа Вселенной, Ахура-Мазду и Аримана, каждый из которых обладает творческой силой, но по своей неизменяемой натуре склонен пользоваться этой си­лою для различных целей. Принцип добра вечно объят све­том, принцип зла вечно погружен в мрак. Мудрая благость Ахура-Мазды сделала человека способным к добродетели и обильно снабдила его красивое жилище тем, что необходимо для его счастья. Его бдительная предусмотрительность на­правляет движение планет, поддерживает порядок времен года и гармонию элементов. Но зложелательство Аримана давно уже проникло в яйцо Ахура-Мазды или, другими словами, нарушило гармонию между его творениями. Со време­ни этого пагубного вторжения самые мелкие частицы добра и зла попеременно примешиваются одна к другой и приходят в брожение; самые сильные яды появляются среди самых благотворных растений; наводнения, землетрясения и действие огня свидетельствуют о происходящей в природе борьбе, а крошечный мир, в котором живет человек, беспрестанно по­трясается от пороков и бедствий. В то время как весь осталь­ной человеческий род несет цепи рабства, наложенные на него безжалостным Ариманом, только один верный перс воз­дает религиозное поклонение своему другу и покровителю Ахура-Мазде и сражается под его знаменем света в полной уверенности, что в последний день будет участвовать в славе его триумфа. В этот решительный момент блестящая муд­рость благости доставит власти Ахура-Мазды превосходство над яростной злобой его соперника. Ариман и его последова­тели будут обезоружены, покорены и погрузятся в свой природный мрак, а добродетель навсегда упрочит мир и гар­монию Вселенной.

Теология Заратуштры казалась туманной иностранцам и даже большинству его последователей; но философская про­стота персидского культа поражала даже самого поверхност­ного наблюдателя. "Этот народ, - говорит Геродот - отвер­гает употребление храмов, алтарей и статуй и смеется над безрассудством тех народов, которые воображают, что боги произошли от людей или что они имеют какое-нибудь сход­ство с человеческой натурой. Персы совершают свои жерт­воприношения на вершинах самых высоких гор. Их богослу­жение заключается главным образом в гимнах и молитвах; Высшее Существо, наполняющее обширные небесные пространства, есть тот предмет, к которому они обращаются". Однако греческий писатель в то же время обнаруживает склонность к политеизму, так как приписывает персам по­клонение земле, воде, огню, ветрам, солнцу и луне. Но пер­сы во все века протестовали против этого и старались объяс­нить свой двусмысленный образ действий, подавший повод к таким обвинениям. Они относились с религиозным уважени­ем к названным элементам, и в особенности к огню, свету и солнцу, которое они называли Митрой, потому что счита­ли их за самые чистые символы, за самые благородные про­изведения и за самых могущественных агентов Божествен­ной Власти и Природы.

Всякая религия тогда только производит глубокое и проч­ное впечатление на человеческий ум, когда она развивает в нас привычку к повиновению, предписывая такие правила благочестия, причина которых нам непонятна, и тогда толь­ко внушает нам уважение, когда налагает на нас нравствен­ные обязанности, соответствующие внушениям нашего соб­ственного сердца. Религия Заратуштры вполне удовлетворя­ла первому из этих требований и в значительной мере второ­му. Лишь только верующий перс достигал возмужалости, на него надевали таинственный пояс как залог божеского по­кровительства, и с этой минуты все его действия, даже самые неважные или вызванные необходимостью, освящались особыми мотивами, возгласами и коленопреклонениями, и если бы он, при каких бы то ни было обстоятельствах, не испол­нил этих, обрядов, он впал бы в грех не менее тяжкий, чем нарушение нравственного долга.

Впрочем, и нравственные качества, как-то: справедли­вость, милосердие, щедрость и пр., также требовались от вся­кого последователя Заратуштры, который желал избавиться от преследований Аримана и жить с Ахура-Маздой в бла­женной вечности, где степень счастья будет в точности со­размеряться с добродетелями и благочестием верующего.

Впрочем, местами Заратуштра откладывает в сторону роль пророка и, принимая на себя роль законодателя, обнаружи­вает такую великодушную заботливость о счастье каждого и об общественном благе, которая редко встречается в низких или химерических теориях суеверия. Пост и безбрачие - эти обычные способы приобретения божеских милостей - он с от­вращением осуждает, усматривая в них преступное отрече­ние от лучших даров Провидения. Религия магов требует от благочестивого человека, чтобы он производил на свет детей, разводил полезные деревья, истреблял вредных животных, проводил воду для орошения сухой почвы Персии и вообще достигал спасения своей души путем земледельческих заня­тий. Мы можем цитировать из Зенд-Авесты следующее муд­рое и благотворное правило, вознаграждающее нас за мно­жество встречающихся в ней нелепостей: "Кто засевает зем­лю вниманием и усердием, совершает более важную религи­озную заслугу, нежели тот, кто повторяет десять тысяч мо­литв". Весной ежегодно устраивалось празднество, которое должно было напоминать о первобытном равенстве людей и о теперешней их взаимной зависимости. Тогда гордые цари Персии меняли свою пустую пышность на более существен­ное величие, смешиваясь с самыми незнатными, но самыми полезными классами своих подданных. В этот день все зем­ледельцы без различия могли садиться за стол царя и его сат­рапов. Монарх принимал их прошения, выслушивал их жа­лобы и беседовал с ними как с равными. "От ваших трудов, - говорил он им (и говорил если не искренно, то правдиво), - вы получаете ваши средства существования, а ваше спо­койствие вы получаете от нашей бдительности; стало быть, мы взаимно необходимы друг для друга; будем же жить, как братья, в согласии и любви". В богатой и де­спотически, управляемой стране такое празднество, конечно, должно было походить на театральное представление, но по крайней мере это была комедия, достойная царского присут­ствия и способная служить хорошим уроком для молодого го­сударя.

Если бы все предписания Заратуштры отличались таким же возвышенным характером, его имя могло бы быть постав­лено в ряд с именами Нумы и Конфуция, а его система впол­не заслуживала бы тех одобрений, с которыми относились к ней некоторые из наших богословов и даже некоторые из на­ших философов. Но в его разноцветном произведении попе­ременно отражаются то здравый смысл, то страсти, то вос­торженность, то личный расчет и к самым полезным и воз­вышенным истинам примешиваются самые отвратительные и опасные суеверия. Число магов, то есть членов жреческого сословия, было чрезвычайно велико, так как их собралось на собор - как мы заметили выше - восемьдесят тысяч. Их влия­ние усиливалось еще тем, что между ними господствовала строгая дисциплина. Правильно организованная иерархия имела своих представителей во всех провинциях Персии, а архимаг, имевший постоянное местопребывание в Балхе, пользовался общим уважением в качестве видимого главы церкви и законного преемника Заратуштры. Маги имели в своем распоряжении очень значительные денежные средст­ва. Кроме того, что они владели большим количеством самых плодородных земель Мидии, они собирали налог со всех имений и продуктов промышленной деятельности персов.

"Хотя бы ваши добрые дела, - говорит корыстолюбивый пророк, - превосходили числом древесные листья, капли до­ждя, небесные звезды или песчинки на морском берегу, они не принесут вам пользы, если их не одобрит дестур, то есть жрец. Чтобы получить одобрение этого путеводителя всех жаждущих спасения, вы должны аккуратно уплачивать ему десятую часть со всего, что вам принадлежит, - с ваших имуществ, с ваших земель и с ваших капиталов. Если дестур бу­дет доволен, ваша душа избавится от адских мучений, вы бу­дете удостоены похвал в этой жизни и будете счастливы в будущей, потому что дестуры - руководители в религии; им все известно, и они - избавители всех людей".

Эти правила покорности и слепой веры маги, без сомне­ния, с тщанием старались запечатлевать в умах юношества, так как в их руках было воспитание и им поручали даже ко­ролевских детей. Персидское духовенство, отличавшееся спекулятивным умом, изучало тайны восточной философии и, путем ли высшего знания, или путем высшего искусства, приобрело репутацию, что оно хорошо знакомо с некоторы­ми тайными науками, получившими свое название от слова "магия". Те из членов этого сословия, которые были более деятельны, проводили время в светском обществе при дворе и в городах; даже в делах управления Арташир большей час­тью руководствовался советами жреческого сословия, кото­рому он возвратил его прежний блеск или из политических расчетов, или из благочестия.

Первый совет, который маги дали Арташиру, был согласен с духом нетерпимости, которым отличалась их религия, с привычками прежних царей и даже с примером их законо­дателя, который пал жертвою религиозной войны, возбужденной его собственным не выносившим иноверия усерди­ем. Эдиктом Арташира было строго запрещено исповедо­вать какую бы то ни было религию, кроме религии Заратуштры. Храмы парфян и статуи их обоготворенных монархов были с позором ниспровергнуты.

Меч Аристотеля (это было название, данное на Востоке политеизму и философии греков) был без труда разбит в кус­ки; пыл преследования скоро настиг самых непреклонных из всех - евреев и христиан; не были пощажены даже ере­тики, принадлежавшие к персидской национальности и ис­поведовавшие персидскую религию. Величие Ахура-Мазды, не терпевшего соперников, нашло себе подмогу в деспотизме Арташира, не терпящего людей непокорных, и еретики ско­ро были низведены в его обширных владениях до незначи­тельного числа - восьмидесяти тысяч. Этот дух преследова­ний набрасывает пятно бесчестья на религию Заратуштры, но так как он не вызывал никаких внутренних потрясений, то он способствовал усилению новой монархии, соединив всех разнородных жителей Персии узами религиозного рве­ния.

II.  Благодаря своему мужеству и своей энергии, Арташир вырвал скипетр Востока из рук древнего парфянского цар­ского дома. Но ему предстояла более трудная задача - ввести на всем обширном пространстве Персии однообразную и сильную администрацию. Слабые и кроткие Аршакиды роздали своим сыновьям и братьям главные провинции и высшие государственные должности в качестве наследственных вла­дений. Витаксы, или восемнадцать самых могущественных сатрапов, имели право носить царский титул, а пустое тщес­лавие монарха находило для себя удовлетворение в номи­нальном господстве над столькими вассальными царями. Да­же жившие среди гор варварские племена и рассчитывавшие на прочность своих стен греческие города Верхней Азии неохотно признавали над собой власть Арташира и редко ей подчинялись; а Парфянская империя представляла собой живое подобие феодальной системы, впоследствии преоб­ладавшей в Европе. Но деятельный завоеватель лично обо­шел все провинции Персии во главе многочисленной и хоро­шо дисциплинированной армии. Победы над самыми отваж­ными мятежниками и взятие самых сильных крепостей распространили славу его оружия и подготовили мирное признание его верховенства. Упорное сопротивление конча­лось гибелью вождей, но с их приверженцами победитель об­ращался милостиво. Добровольное подчинение награжда­лось почестями и богатствами, но осторожный Арташир ни­кому не дозволял носить титул царя и уничтожил всякую посредническую власть между троном и народом. Его владе­ния, почти равнявшиеся объемом современной нам Персии, ограничивались со всех сторон морями или большими река­ми - Евфратом, Тигром, Араксом, Оксом, Индом, Каспий­ским морем и Персидским заливом. В прошедшем столетии в этой стране насчитывалось пятьсот пятьдесят четыре горо­да, шестьдесят тысяч деревень и около сорока миллионов жителей. Если мы сравним управление Сасанидов с управ­лением государей из рода Сефи, а политическое влияние ре­лигии магов с политическим влиянием мусульманской рели­гии, то мы придем к тому выводу, что государство Арташира заключало в себе по меньшей мере столько же городов, дере­вень и жителей. Но при этом следует заметить, что во все ве­ка недостаток портов на приморских берегах и редкость све­жей воды внутри страны очень препятствовали развитию торговли и земледелия персов, которые при вычислении на­селения, как кажется, прибегали к мелочным, но весьма обыкновенным хитростям для удовлетворения своего нацио­нального тщеславия.

Лишь только честолюбивый Арташир сломил сопротивление своих вассалов, он стал угрожать соседним государствам, безнаказанно оскорблявшим Персию во время продолжи­тельной дремоты его предшественников. Он одержал не­сколько легких побед над дикими скифами и изнеженными индийцами, но, чтобы отомстить за оскорбления, которые не раз наносились Персии римлянами, ему пришлось употребить в дело все свои военные силы. После завоеваний Тра­яна наступил сорокалетний мир, плод его мужества и уме­ренности. В промежуток времени между вступлением на престол Марка Аврелия и царствованием Александра Севера два раза вспыхивали войны между империями Римской и Парфянской, и, хотя все военные силы Аршакидов боролись только с одной частью военных сил римлян, успех постоянно был на стороне последних. Правда, император Макрин, вследствие осознания непрочности своего положения и вследствие своей трусости, купил мир ценой почти двух мил­лионов ф.ст. на наши деньги, но военаначальники Марка Аврелия, император Север и его сын получили немало по­бедных трофеев в Армении, Месопотамии и Ассирии. Так как описание их подвигов некстати прервало бы нить расска­за о более важных переворотах, совершившихся внутри Рим­ской империи, то мы расскажем только о неоднократных бедствиях, которым подвергались два важных города - Селевкия и Ктесифон.

Селевкия, находившаяся на западном берегу Тигра, почти в сорока пяти милях к северу от древнего Вавилона, была главным городом македонских завоеваний в Верхней Азии. После того как могущество македонян пришло в упадок, Се­левкия в течение многих столетий все еще сохраняла суще­ственные особенности греческих колоний - любовь к искусст­вам, военные доблести и любовь к свободе. Эта независимая республика управлялась сенатом, состоявшим из трехсот представителей высшего сословия; народ состоял из шести­сот тысяч граждан; городские стены были крепки, и пока различные сословия жили во взаимном согласии, они отно­сились с презрением к могуществу парфян; но ожесточение политических партий иногда доходило до того, что они обра­щались к помощи общего врага, стоявшего почти у самых во­рот города. Парфянские монархи, подобно могольским мо­нархам Индостана, вели бродячий образ жизни своих пред­ков скифов, и императорский лагерь нередко разбивался в равнине Ктесифона на восточном берету Тигра, на расстоя­нии только трех миль от Селевкии. Роскошь и деспотизм привлекали ко двору массу людей, и маленькая деревушка Ктесифон незаметно разрослась до размеров большого горо­да. В царствование Марка Аврелия римские полководцы доходили до Ктесифона и Селевкии. Греческая колония при­нимала их как друзей, и, когда они нападали на место пребы­вания парфянских царей, они не переставали относиться дружески к обоим названным городам. Но разорение и сожжение Селевкии и избиение трехсот тысяч ее жителей запят­нали славу римского триумфа. Селевкия, и без того уже обессиленная соседством слишком могущественного сопер­ника, не могла оправиться от гибельного удара; но Ктеси­фон в такой мере восстановил свои силы через тридцать три года, что был в состоянии выдержать упорную осаду против императора Севера. Впрочем, город был в конце концов взят приступом; царь, лично участвовавший в его обороне, спасся бегством, а сто тысяч пленных и богатая добыча были наградой римским солдатам за их усилия. Несмотря на эти бед­ствия, Ктесифон заменил Вавилон и Селевкию в качестве одной из самых больших восточных столиц. В летние месяцы персидский монарх наслаждался в Экбатанах освежающими ветрами, дувшими с гор Мидии, а для своей зимней резиден­ции он предпочитал Ктесифон из-за мягкости его климата.

Из этих успешных вторжений римляне не извлекли для се­бя никаких существенных или прочных выгод; впрочем, они и не пытались удержать за собой такие далекие завоевания, отделявшиеся от провинций империи обширными степными пространствами. Завоевание Осренского царства было менее блестящим военным подвигом, но принесло им гораздо более существенную пользу. Это маленькое государство занимало северную и самую плодородную часть Месопотамии между Евфратом и Тигром. Его столица Эдесса находилась почти в двадцати милях по ту сторону первой из этих рек, а ее насе­ление, со времен Александра, состояло из смеси греков, ара­бов, сирийцев и армян. Слабые осренские государи, нахо­дясь на окраине двух враждебных одна другой империй, бы­ли по склонности привязаны к парфянам, но превосходство римского могущества вынудило их покориться, о чем до сих пор свидетельствуют их медали. После окончания парфян­ской войны при Марке Аврелии предусмотрительность заставила римлян запастись каким-нибудь надежным ручательст­вом в их преданности. С этой целью были построены в раз­личных частях страны форты, а в укрепленном городе Нисибине был поставлен римский гарнизон. Во время беспоряд­ков, вспыхнувших после смерти Коммода, осренские владе­тели попытались свергнуть с себя иго, но твердая политика Севера упрочила их зависимость, а вероломство Каракал­лы довершило это легкое завоевание. Последний эдесский царь Абгар был отправлен в Рим в цепях, его владения были обращены в провинцию, а его столица была удостоена назва­ния колонии; таким образом, за десять лет до падения Пар­фянской монархии римляне достигли прочного господства по ту сторону Евфрата.

И благоразумие, и жажда славы могли бы служить оправ­данием для воинственных замыслов Арташира, если бы его намерения ограничивались защитой или приобретением вы­годной границы. Но честолюбивый перс открыто признавал­ся в стремлении к более обширным завоеваниям и считал се­бя способным поддержать свои чрезмерные притязания и до­водами разума, и силою оружия. Он ссылался на то, что Кир первый завоевал всю Азию - до Пропонтиды и Эгейского мо­ря, а его преемники долго владели этими землями; что во время их царствования провинции Кария и Иония управля­лись персидскими сатрапами и весь Египет до пределов Эфиопии признавал над собой их власть. Пользование их пра­вами было временно прервано продолжительной узурпа­цией, но эти права не были уничтожены, и, лишь только он благодаря своему происхождению и мужеству надел на свою голову персидскую корону, он счел первым своим долгом восстановить прежние границы и прежнее величие монар­хии. Поэтому великий царь (таким высокопарным слогом выражались его послы, отправленные к императору Алек­сандру) приказывал римлянам немедленно удалиться из всех провинций, принадлежавших его предкам, и, уступив персам господство над Азией, довольствоваться бесспорным господством над Европой. Исполнение этого дерзкого пору­чения было возложено на четырехсот самых высоких и са­мых красивых персов, которые должны были заявить о вели­чии своего повелителя красотою своих коней, великолепием своего оружия и богатством своей одежды. Такого рода по­слание скорее походило на объявление войны, нежели на предложение вести переговоры. Тогда и Александр Север и Арташир собрали все свои силы и ввиду важности предстояв­шей борьбы сами приняли начальство над своими армиями.

Если верить свидетельству, которое, по-видимому, досто­вернее всех исторических повествований, а именно той до­шедшей до нас речи, которую сам император произнес в се­нате, то мы должны допустить, что победа Александра Севера ничем не уступала тем победам, которые были одержаны над персами сыном Филиппа. В армии великого царя было сто двадцать тысяч лошадей, покрытых стальной броней, семьсот слонов, на спине которых были прикреплены башни, наполненные стрелками, и тысяча восемьсот колесниц, воо­руженных косами. О такой громадной армии еще ни разу не упоминалось ни в летописях Востока, ни даже в восточных сказках; тем не менее она была разбита в большом сраже­нии, в котором Александр выказал себя и неустрашимым солдатом, и искусным военачальником. Великий царь обра­тился в бегство, а громадная добыча и завоевание Месопота­мии были непосредственными плодами этой победы. Таковы были подробности этого блестящего и неправдоподобного со­общения, которое, как это видно слишком ясно, было внуше­но тщеславием монарха и бесстыдным раболепием льстецов, но было принято без возражений отдаленным от места дейст­вия и рабски покорным сенатом. Но мы не только не ве­рим, чтобы армия Александра одержала какую-либо значительную победу над персами, а даже имеем основание подо­зревать, что весь этот блеск воображаемой славы прикрывал случившуюся на самом деле неудачу.

Наши подозрения подтверждаются авторитетом одного современного историка, отзывавшегося о добродетелях Алек­сандра с уважением, а о его недостатках с беспристрастием. Он сначала рассказывает, в чем заключался благоразумный план ведения войны, задуманный Александром. Три рим­ские армии должны были вторгнуться в Персию в одно время различными путями. Но хотя военные операции были хоро­шо задуманы, они не были ведены с искусством и успехом. Лишь только первая из этих армий вступила в болотистые равнины Вавилонии и приблизилась к искусственному слия­нию Евфрата с Тигром, она была окружена превосходящи­ми в числе силами и уничтожена неприятельскими стрела­ми. Вторая римская армия могла легко проникнуть в самую середину Мидии благодаря союзу с королем Армении Хосроем и благодаря гористой местности, в которой персидская кавалерия не могла действовать. Эти храбрые войска опусто­шили соседние провинции и благодаря некоторым военным успехам как будто оправдали тщеславие итератора. Но отступление этой победоносной армии было дурно направлено или по меньшей мере неудачно. При обратном переходе че­рез горы множество солдат погибло от трудности пути и от сурового зимнего холода. Было решено, что в то время, как эти два больших отряда проникнут в противоположные око­нечности персидских владений, главная армия, находившая­ся под начальством самого Александра, поддержит их напа­дение и вторгнется в самую середину царства. Но неопытный юноша, находившийся под влиянием советов своей матери, а может быть, и под влиянием своих собственных опасений, покинул свои храбрые войска и отказался от надежды вос­торжествовать над противником; проведя лето в Месопота­мии в бездействии, он отвел назад в Антиохию армию, уменьшившуюся числом вследствие болезней и раздражен­ную неудачей. Совершенно иначе вел себя Арташир. Быстро переезжая от холмов Мидии к болотистым берегам Евфрата, он повсюду лично руководил обороной и при всех переменах фортуны соединял с искусством самое непреклонное мужест­во. Однако в нескольких упорных битвах с ветеранами рим­ских легионов персидский монарх потерял цвет своей армии. Даже его победы лишь истощали его силы. Он не умел вос­пользоваться ни отсутствием Александра, ни беспорядками, вызванными смертью этого императора. Вместо того чтобы выгнать римлян из Азии, как он намеревался, он даже не был в состоянии вырвать из их рук небольшую провинцию Месопотамию.

Царствование Арташира, продолжавшееся со времени пос­леднего поражения парфян только четырнадцать лет, состав­ляет достопамятную эпоху в истории Востока и даже в исто­рии Рима. Его характер, по-видимому, носил на себе отпеча­ток отваги и энергии, которыми вообще отличаются госуда­ри, достигающие верховной власти не по наследству, а путем побед. До самого последнего периода Персидской монархии его свод законов лежал в основе гражданского и религиозно­го управления Персии. Некоторые из высказанных им мнений дошли до нас. В особенности одно из них доказывает его проницательность в том, что касается системы управле­ния. "Власть государя, - сказал Арташир, - должна опираться на военную силу; эта сила может быть поддерживаема толь­ко при помощи налогов; все налоги в конце концов падают на земледелие, а земледелие может процветать только под покровительством справедливости и умеренности". Арташир завещал свою новую империю и свои честолюбивые замыслы против римлян сыну своему Шапуру, который не был недостоин своего великого отца; но эти замыслы были слишком обширны для могущества Персии и лишь вовлекли обе нации в длинный ряд разорительных войн и обоюдных бедствий.

Персы, давно уже цивилизовавшиеся, вовсе не были одаре­ны ни той воинственной любовью к независимости, ни той душевной и физической неустрашимостью, которые достави­ли северным варварам владычество над Европой. Военные науки, составлявшие главную силу Греции и Рима, точно так же как они составляют в наше время главную силу Евро­пы, никогда не делали больших успехов на Востоке. Персам вовсе не были знакомы те основанные на дисциплине воен­ные эволюции, которые придают единство громадной массе людей и которые влагают в нее одну душу. Они были одина­ково несведущи и в возведении правильных укреплений, и в осаде их, и в обороне. Они полагались на свою многочислен­ность более, нежели на свою храбрость, и более на свою храбрость, нежели на свою дисциплину. Их пехота была не что иное, как плохо вооруженная, бездушная толпа собран­ных наскоро крестьян, которых привлекала под знамена приманка грабежа и которые разбегались так же точно после победы, как и после поражения. Монарх и его вельможи пе­реносили в лагерь блеск и роскошь сераля. Их военным опе­рациям много мешали сопровождавшие их женщины, евну­хи, лошади и верблюды; сверх того, нередко случалось, что среди удачной военной кампании персидская армия должна была разделиться на части или совершенно гибла от неожи­данно постигшего ее голода.

Однако привыкшие к роскоши и к деспотизму персидские аристократы отличались личной храбростью и глубоким чув­ством национального достоинства. С семилетнего возраста их учили говорить правду, стрелять из лука и ездить верхом; в особенности в этих двух последних занятиях они отлича­лись необыкновенным искусством. Самые способные юноши воспитывались на глазах своего монарха, занимались своими телесными упражнениями внутри его дворца и во время своих продолжительных и утомительных занятий охо­той приучались к хладнокровию и повиновению. В каждой провинции сатрапы содержали этого рода школы, развивавшие в молодежи воинские доблести. Персидские вельможи (так свойственно человеческой натуре понятие о феодальной зависимости) получали от щедрот царя земли и дома с обяза­тельством служить ему в случае войны. Они были готовы по первому призыву сесть на коня и в сопровождении воинст­венной и блестящей свиты из своих приверженцев присоеди­ниться к многочисленным отрядам гвардейцев, набиравших­ся со строгой разборчивостью между самыми сильными раба­ми и самыми отважными авантюристами Азии. Эти армии, состоявшие из легкой и из тяжелой кавалерии, были страш­ны столько же стремительностью атаки, сколько быстротой своих движений и висели, подобно грозной туче, над восточ­ными провинциями приходившей в упадок Римской импе­рии.