ИСТОРИЯ ВЕЛИКОГО, ТРАГИЧЕСКОГО И СМЕШНОГО
ИСТОРИЯ ВЕЛИКОГО, ТРАГИЧЕСКОГО И СМЕШНОГО
Как-то непроизвольно возникали в этой книге, написанной на основе сугубо научного подхода, ироничные эпиграфы и заголовки. Может быть, сама тема исследования, главным предметом которого являются материальные обстоятельства, условия жизни и быта советских писателей, к этому предрасполагает. Но, скорее всего, методы изучения истории повседневности вдруг еще раз со всей очевидностью обнаруживают: от великого до смешного — один шаг. А до трагического — еще меньше. Хотя трагизм судеб «инженеров человеческих душ» в основном остается за рамками этой книги. Он лишь незримо присутствует рядом, или, воспринимая беспристрастный характер направленного на него исследования, иногда вторгается в поле повествования в виде вечных констант человеческого бытия.
История повседневности в последние годы выделяется в самостоятельное научное направление, главный объект исследования которого — человек во всем многообразии его жизненных проявлений. Это — отрадная примета времени, потому что реконструкция человеческого опыта особенно важна для дальнейшего осмысления нашего прошлого, особенно советской эпохи. Ведь не секрет, все мы ощущаем, что во многом устаревшие методология и методика изучения истории советского общества не позволяют пока в полной мере переосмыслить многие важнейшие и внешне противоречивые культурно-исторические явления минувшего столетия. Учет повседневных реалий исторического процесса, воссоздание образа жизни людей — их труда и быта, радостей и горестей — дает возможность преодолеть существующий разрыв между тем, как отражается история общества в трудах исследователей и как представлен в них человек.
Уже сейчас формирующаяся методология истории повседневности позволяет, например, вопреки устоявшейся позиции историков «тоталитарного направления»[1], сделать вывод о том, что в советское время функции государственного контроля были отнюдь не всесильны, а общество — не таким уж уступчивым. При написании настоящей книги автор учитывал мнение целого ряда исследователей отечественной истории, которые считают, что никакой режим, включая сталинский, не мог существовать в социальном вакууме. Сталинская политика не только опиралась на определенные социальные группы, но и формировалась под их воздействием, в том числе и под влиянием интеллигенции[2]. Естественно, свободу и независимость отдельных социальных слоев нельзя абсолютизировать — государство в советской действительности играло особую роль. Точнее будет сказать, что шел непрерывный процесс заключения своеобразных договоров между государством и социальными группами. А в рамках этого процесса просматриваются и многообразие способов приспособления людей к существующим условиям, и их представления о возможной цене сделки с властью.
Учет этих особенностей составляет специфику методологической основы изучения истории повседневности в тех хронологических рамках, которых придерживается автор книги. Но, прежде чем перейти к теме, остановимся еще на нескольких необходимых, но отнюдь не сложных научных абстракциях. Отечественная наука еще не выработала строгого и единого понятия повседневности, хотя в некоторых серьезных исследованиях такие попытки делаются[3]. Как известно, у человека существует три вида взаимосвязанных базовых потребностей: биологические, социальные и духовные. Исходя из этого, автор рассматривает повседневную жизнь как комплекс прагматических усилий индивида, направленных на удовлетворение биологических, социальных и духовных потребностей, а также на преобразование внешних условий существования человека. В реальной жизни человека все эти компоненты тесно переплетаются. Например, его биологическая потребность в питании превращается в материальную. Удовлетворение этой потребности зависит от уровня доходов человека, от социальной среды, образования, нередко от религиозных и эстетических взглядов. Материальное положение человека влияет на его социальное положение и наоборот, принадлежность к той или иной социальной группе дает возможность приобщиться к определенным материальным благам. Вполне обоснованным выглядит вывод, что материальные потребности — это точка пересечения всех базовых потребностей человека, связанных с вещественным миром и отношением к нему.
При анализе повседневности рассматривается, как правило, жизненная практика тех или иных социальных и профессиональных слоев общества. Излишне говорить, что советские писатели представляют собой особую социально-профессиональную группу уже в силу специфики своей деятельности. В нашей книге понятия «писатель» и «литератор» используются как синонимы. Причем надо принять во внимание, что популярный вопрос, надо ли иметь писательское удостоверение для того, чтобы быть писателем, в исследуемый нами советский период (с начала тридцатых до середины пятидесятых годов) носил чисто риторический характер. Членский билет писательской организации нужно было иметь обязательно. Он давал возможность обладать статусом писателя официально, публиковать свои произведения, пользоваться теми или иными благами и привилегиями. Поэтому для исследования повседневности мы посчитали целесообразным выделить членов Союза советских писателей (ССП) в отдельную группу, так как их быт имел специфику по сравнению с теми, кто занимался литературной деятельностью, но не входил в эту организацию.
В работе над книгой автор опирался на большое количество исследований, касающихся деятельности Союза советских писателей, Литфонда, условий творчества литературной интеллигенции. Сюда можно отнести как фундаментальные труды по истории экономической, политической, социальной жизни советского общества, в которые вошли разделы, относящиеся к деятельности организаций советских писателей, так и работы по отдельным вопросам литературного процесса в СССР.
Труды, непосредственно посвященные истории повседневности, появились относительно недавно. Работы, вышедшие в рамках нового направления — исторической антропологии, помогли автору в проведении сравнительного анализа некоторых аспектов повседневной жизни различных социальных групп советского общества, включая, естественно, и литераторов.
В ряду использованной литературы особо хотелось бы выделить монографию Ш. Фрицпатрик «Повседневный сталинизм. Социальная история советской России в 30-е годы: город», посвященную широкому кругу вопросов по истории советской повседневности[4]. В работе исследованы материально-бытовые аспекты жизни различных социальных слоев, роль неформальных отношений в экономической жизни, семейные проблемы и положение женщины, влияние политики на повседневность. Этот труд базируется на малодоступных для российских ученых источниках, например, используются в нем материалы Гарвардского проекта. Ш. Фрицпатрик одна из первых применила в своих исследованиях методологию истории повседневности по отношению к советскому обществу, но макрообъяснительная модель советского строя, к которой она прибегает, не позволяет раскрыть взаимоотношения и взаимодействия власти и общества. В результате власть имущие и рядовые граждане оказываются как бы в «параллельных мирах» — живут бок о бок, но не влияют друг на друга.
Представляет интерес монография Н. Лебиной «Повседневная жизнь советского города: 1920–1930 годы»[5], в которой сопоставляются дореволюционные и советские нормы жизни. С переходом к новой политической системе «традиционные» социальные аномалии, такие, как пьянство, преступность, проституция, не исчезли сами по себе, как это предполагалось, и в борьбе с асоциальными проявлениями власть прибегла к политической риторике, пытаясь давать им классовые оценки. В тридцатые годы подобный подход распространился даже на отношение к проблемам взаимоотношения полов. Сделанный Н. Лебиной вывод о своеобразии представлений советского общества о норме и аномалии помогает нам понять видимые противоречия между самосознанием и образом жизни писателей, их отношением к труду как к служению высшим идеалам и отнюдь не безупречным поведением в быту.
Характерные особенности повседневной жизни в периоды нэпа и хрущевской оттепели исследуются в книге, написанной Н. Лебиной в соавторстве с А. Чистиковым[6].
Проблемам повседневности позднего сталинизма посвящена монография Е. Зубковой. Рассматривая социально-психологические аспекты послевоенной жизни, автор приходит к выводу, что «война сформировала другого человека и другое общество, с иными демографическими и структурными характеристиками, с высокой степенью мобильности»[7]. Воспоминания литераторов подтверждают, что изменения общественных настроений, в том числе и в писательской среде, действительно произошли.
Предлагаемая читателю книга построена на широкой и многообразной источниковой базе. Правда, информация, содержащаяся в архивных фондах организаций, деятельность которых рассматривается в работе, часто отличается фрагментарностью. Поэтому автор постоянно прибегает к попыткам выявить взаимосвязь между документами различных учреждений и источниками личного происхождения. Активное использование в исследовании элементов институционального подхода, в первую очередь изучение материалов деятельности Союза советских писателей и его руководящих органов, позволяет более полно реконструировать повседневную жизнь литераторов. Именно в этих целях был обработан уникальный массив документов Российского государственного архива литературы и искусства (РГАЛИ): протоколы и материалы заседаний, постановления Президиума и секретариата Союза писателей, переписка его руководящих органов и отдельных писателей с руководящими лицами партии и государства, данные о материально-бытовых и жилищных условиях литераторов, о состоянии их здоровья.
Автором использовались хранящиеся в РГАЛИ документы Литературного фонда СССР, а также личные фонды некоторых писателей. Личные фонды неоднородны: некоторые из них содержат только рабочие материалы писателей и варианты их произведений, в других есть дневниковые записи и коллекции писем. Особый интерес представляли документы, непосредственно связанные с повседневной жизнью и бытом: переписки по квартирным и дачным вопросам, различные справки и выписки.
Среди использованных опубликованных источников следует упомянуть партийно-государственные нормативные акты, о существовании которых до недавнего времени знал только ограниченный круг лиц[8], статистические сборники[9], содержащие данные по экономической и социальной истории СССР, часть из которых уже обработана исследователями[10].
Многие источники личного характера отличаются субъективизмом авторов и отражают их стремление представить себя в лучшем свете. Наиболее свойственно это профессиональным литераторам, прекрасно владеющим пером и мастерством выстраивания сюжетов. Надо сказать, что повседневная жизнь в мемуарах крупных представителей советской литературы отражена довольно скупо — куда более информативны воспоминания менее известных и популярных литераторов, а также родственников писателей, прежде всего их жен.
При написании книги автор изучил материалы периодической печати, прежде всего публикации «Литературной газеты» — официального органа Правления Союза советских писателей. Особенно широко страницы этого издания отражали разные стороны повседневной жизни писателей в тридцатые годы. Со второй половины сороковых годов, по мере того как газета становилась массовым изданием, подобных сюжетов в ней поубавилось.
Важное место отведено анализу писем в Союз советских писателей, записей в дневниках дежурств в Правлении писательской организации. Это позволяет не только выявить круг жизненных потребностей и запросов писателей, но и предоставляет нашим читателям возможность самим сделать выводы о характере социальных и материальных амбиций тружеников пера, о том, насколько адекватны их претензии конкретным историческим условиям.