1. Ким Чен Ир: «Не ждите от меня изменений»

1. Ким Чен Ир: «Не ждите от меня изменений»

По своей ментальности Ким Чен Ир прочно связан с кимирсеновской эпохой, с кимирсеновской идеологией, с кимирсеновскими методами и практикой управления обществом. «Великий полководец» мало что видел вне пределов КНДР, редко выезжал за границу. Ничего путного, кроме «отцовской классики», не читал. Американские боевики, которые он любил смотреть в молодости, да, говорят, и сейчас не прочь это делать, вряд ли могли «широко раздвинуть» кругозор нового северокорейского диктатора.

Первым советским (российским) официальным лицом, которому «посчастливилось» встретиться с Ким Чен Иром, был выдающийся дипломат и ученый М. С. Капица. В ноябре 1984 года во главе правительственной делегации М. С. Капица прибыл в Пхеньян для парафирования договора о границе между СССР и КНДР. Вот его характеристика будущего «великого полководца». «Ким Чен Ир — плотный, крепкий человек среднего роста, несколько полноватый. Лицо круглое, голова покрыта хорошей шевелюрой. Одет в серый френч, такие же брюки, носит очки в легкой оправе. Взгляд несколько мрачноватый, но держится приветливо, вопросы задает деликатно, внимательно выслушивает собеседника. Хорошо образован, речь чистая и ясная. Говорит негромко. Реагирует на шутки, добродушно смеется».[90]

Насколько известно, не понравился данный пассаж северокорейцам. Они считали, что их «вождь» заслуживает более «высоких» характеристик и эпитетов типа «великий, выдающийся, непревзойденный».

Как человек наблюдательный и опытный, М. С. Капица усмотрел в «полководце» главное — «мрачноватый взгляд». Это верно подмечено. Мрачноватость была уже в начале 80-х годов, когда Ким Чен Ир еще только входил в роль «великого» при живом отце.

Что касается образованности Кима, то здесь Михаил Степанович слукавил. Видимо, было неудобно дать иную характеристику на этот счет.

А приветлив — это верно. С иностранными гостями бывал приветлив, даже угодлив, когда стоял за спиной отца. А став «великим», позволяет себе хамство и в отношении иностранных граждан.

Ким-младший — не публичный политик. Он, в отличие от отца, не очаровывает собеседника. Более того, может достаточно грубо поговорить со своими партнерами, с иностранными гостями. Зато все высшие северокорейские чиновники начинают разговор с иностранцем о том, как «велик, непобедим и могуч» их новый «вождь». Иногда диву даешься, как это второе или третье лицо в северокорейском государстве вместо обсуждения серьезных проблем начинает славословить Ким Чен Ира, подчеркивать его суперталант в различных сферах жизни. Что это? Искренняя любовь к своему руководителю или что-то другое? Думается, это стремление обезопасить себя, не сказать ничего лишнего, что было бы истолковано соответствующими службами как отход от линии партии и «вождя». Это также стремление избежать неприятного разговора на ту или иную тему. Ведь последнее десятилетие Северная Корея постоянно ставит в «неловкое положение» своих соседей и союзника. То ядерная проблема КНДР, то ракетная проблема той же КНДР, то голод и стихийные бедствия приковывают внимание к этой стране.

Смерть «вождя» «выбила из седла» «любимого руководителя» на целых три года. Три годаКим Чен Ир вел затворнический образ жизни, не появлялся на публике, не произносил речи (а произносить он не любит их и сегодня). По конфуцианским канонам сын соблюдает траур по отцу в течение двух лет. Но Ким Чен Ир превзошел установленные конфуцианством традиции и продлил траур еще на один год.

В первые годы после смерти Ким Ир Сена «полководец» был в растерянности. Многие писали и говорили, что он действительно переживал и топил свои переживания в вине. Длительные запои не позволяли реально оценить сложившуюся непростую ситуацию. Страна погрузилась в психологическую бездну, экономика продолжала разрушаться. Этот период совпал с неурожаями, наводнениями. Разбушевавшаяся природная стихия добавила бед северокорейскому населению. И в это же время в пропагандистский оборот вбрасывается ставшая судьбоносной фраза «любимого руководителя: «Не ждите от меня изменений». Сейчас трудно определить, когда Ким Чен Ир ее произнес — в порыве пьяного загула или после похмелья. Может быть, он вообще ее не произносил. За него это сделал пропагандистский аппарат. Во всяком случае, это была маленькая победа тех, кто выступал против даже намека на отход от ортодоксального кимирсеновского курса на строительство «корейского социализма» на основе «идеологии чучхе».

В первые посткимирсеновские годы пропаганда только и твердила, что Ким-младший — самый последовательный борец за великое дело, которому отдал всю без остатка жизнь «великий вождь» Ким Ир Сен. Однако, кроме идеологического визга и музыкальных маршей, не было ничего заметного в северокорейской жизни. Хмурые люди, полуголодные глаза детей, еле передвигающиеся по улицам старики — реальная картина Северной Кореи середины 90-х годов. А темными ночами, когда практически на улицах не было прохожих, северные корейцы десятками вывозили своих родственников, умерших от голода. Власти делали все возможное, чтобы живые не знали о постигшей страну трагедии. Сами корейцы задавали себе вопрос: «Как могло случиться, что после смерти вождя его наследник не смог накормить народ?». И не могли ответить на него. Отвечала пропаганда — открытая и закрытая. Опять обвинялся во всем империализм, главным образом, американский и, конечно, природная стихия.

Когда в феврале, в день рождения Кима-младшего, поют птички и где-то на солнышке расцветает чиндалле (богульник), северокорейские пропагандисты уверяют людей в том, что даже природа радуется рождению «великого полководца». А когда стихия уничтожает рисовые посевы, смывает хлипкие чипы (домики), то пропагандистский аппарат молчит и оправдывает неурожаи и голод разгулом стихии. А ведь корейцам из истории известно, что в древние времена неурожаи, голод — это признак недовольства богов царствованием того или иного вана (короля), его неспособностью и неумением отвести гнев богов от своего народа. И были случаи, когда корейская аристократия отстраняла от власти такого вана и даже физически уничтожала его.

Неурожайные 1995–1997 годы привели к массовому мору населения. По оценкам международных экспертов, более двух миллионов северокорейских граждан умерли от голода. А что было бы, если бы международное сообщество не оказало КНДР срочную продовольственную помощь? Северокорейский режим под давлением обстоятельств был вынужден обратиться к международным организациям с призывом оказать немедленную помощь продовольствием. Организация Объединенных Наций, ее специализированные органы, неправительственные институты, отдельные государства ежегодно поставляли в Северную Корею по 1 млн т продовольствия, что позволяло спасать от голода до 8 млн человек (одну треть населения страны).

Несмотря на острую нехватку продовольствия, северокорейский режим предпочел использовать небольшие собственные ресурсы не на закупку риса и других продуктов питания, а на расширение военного производства, укрепление армии и подразделений специального назначения. Нельзя не признать, что гуманитарные поставки продовольствия зачастую не доходили до голодающего гражданского населения, а переправлялись военным. Довольно часто «гуманитарка» продавалась на рынках. Очевидцы рассказывали, что неоднократно встречали солдат, умолявших дать им что-нибудь поесть. А на вопрос, почему же Верховный главнокомандующий не накормил их, следовал невразумительный ответ насчет того, что «полководец» очень занят большими государственными делами.

Стране удалось пережить тяжелейшие 1995–1997 годы, хотя многие потеряли своих родных и близких. Смерть косила в основном стариков и детей. Наверное, настанет такой период в жизни КНДР, когда ее народу скажут правду о том, как могло случиться, что от голода умерло от одного до двух миллионов человек, кто виновен в этом. Думается, что и сегодня многие люди знают об истинных причинах голода, знают виновных, но боятся вслух говорить об этом, опасаясь за собственную жизнь, за жизнь своих близких и родных. Во всяком случае, известно, как жиреет на народном горе партийная и военная бюрократия. Ей есть, что терять, если вдруг грянет гром и народ выйдет на улицу. Поэтому режим ублажает бюрократический аппарат. Так называемые кадры кушают хорошо и по несколько раз в день. Они живут в благоустроенных квартирах с отоплением и водоснабжением, ездят на мерседесах. Кстати, в Северной Корее принято, что «полководец» «дарует» новые автомобили высшим чиновникам. Внутри автомобиля есть табличка, гласящая о том, что это — подарок «великого полководца». По случаю праздников многие чиновники получают автомобили. Это было при Ким Ир Сене, это практикует и Ким Чен Ир. Добываемое в стране золото (в лучшие годы до 30 т в год, сейчас значительно меньше — 8—10 т) обменивается на новейшие иномарки. Чиновничий аппарат в Северной Корее немал. На 23 млн населения приходится 1 млн кадров различного уровня, а с учетом членов семей около 3–3,5 млн человек. И всех их нужно кормить, причем хорошо кормить.

В голодные годы страна напоминала «замкнутое застывшее существо». С экранов телевизоров славился только полководец. Заслуженный ансамбль песни Корейской армии (личный военный ансамбль Верховного) часами исполнял музыкальные произведения о полководце, призывая народ и партию грудью защитить «любимого руководителя». А по радио, с газетных полос и с телевидения звучал ответ тем, кто где-то в душе надеялся, что страна встанет в ряд «нормальных государств». «Не ждите от меня изменений», курс Ким Ир Сена незыблем, — твердила северокорейская пропаганда. «Любимый полководец» — гарант и продолжатель «великого чучхейского дела».