Шестой день Круглый стол

В качестве «докладчиков» шестого, последнего дня («Круглый стол» – свободная дискуссия) выступили Эудженио Баттисти (Милан), Чарльз Уилсон (Кембридж), Эрик Машке (Гейдельберг), Карло Пони (Болонья).

Доклад Э. Баттисти был посвящен проблеме «иконографии труда» в архитектуре, скульптуре и других видах изобразительного искусства эпохи Возрождения (на материале Италии). Докладчик отметил конкретные различия в формах выражения темы труда в искусстве разных городов (Флоренция, Пиза и др.), связав эту специфику с особенностями экономического, политического и культурного развития каждого из рассматриваемых центров.

Баттисти сопоставил изменения в трактовке изобразительным искусством темы труда с изменениями в музыке (в частности появлением многоголосия), фольклоре, в картине культурной жизни в целом. Он указал на наличие подобной же эволюции в искусстве других западноевропейских стран (Франции, Германии, Испании и т. д.). Главный тезис докладчика – о высвобождении искусства из плена окостеневших форм, тем и трактовок. Изменились идеи, и вместе с ними изменился «язык искусства», его символика[1430].

Председательствующий Ван-Ут, высоко оценив доклад, подчеркнул, что он заполнил «лакуну» в проблематике конференции[1431].

Ч. Уилсон сделал доклад о роли благотворительности в развитии производительного труда в Англии XVII–XVIII вв. Особенно конструктивной он считает частную благотворительность купцов в отношении детей, способствовавшую росту ученичества и совершенствованию профессионального ремесленного мастерства. Докладчик рассмотрел также систему публичных институтов, которые обеспечивали бедных работой. Промышленная революция ускорила и расширила применение наемного труда. II salariato в итальянском смысле (т. е. наемный работник физического труда) становится в это время типичной фигурой[1432].

Э. Машке посвятил свое выступление роли женщины в мире труда. Еще на предыдущем заседании эту тему затронул в прениях Де Мадалена. Машке отметил, что в немецкой литературе второй половины XX в. изучается процентный состав женщин в числе работников физического (ручного) труда. Он коснулся таких аспектов темы, как социальное обеспечение вдов, участие женщин в торговле (сбыт продукции, изготовленной мужчинами), в банкирском деле (Фуггеры) и т. п. Из приведенных примеров Машке заключает, что следует говорить не только о физическом, но и об умственном труде женщин. Вообще их роль, по мнению докладчика, была больше, чем принято думать. Кроме ума, они располагали еще и шармом, что имело значение и в сфере труда[1433].

К. Пони подвел научные итоги конференции, дав обзор основных проблем, поднимавшихся в докладах и при их обсуждении. Специальное внимание он уделил проблеме заработной платы, поставив вопрос о соотношении зарплаты и цены продукта труда. В Болонье ткачи стремились сами продавать отходы производства – остатки материала (les dechets) – и конкурировали на этой почве с купцами[1434].

После Пони выступил председательствующий Ван-Ут. Он заявил, что роль сидящих за «Круглым столом» («рыцарей Круглого стола») состоит, в частности, в том, чтобы заполнить некоторые лакуны, образовавшиеся в ходе конференции. К сожалению, сказал Ван-Ут, мы не могли выслушать в понедельник сообщение, относившееся к Нидерландам[1435]. Председатель «Круглого стола» решил сам сделать сообщение на эту тему. Он отметил, что наемный труд и цехи часто и не вполне правомерно противопоставляются. В Нидерландах цехи как автономные единицы существовали уже в XIV в., и хотя отдельные отрасли промышленности и торговли (пищевая, текстильная, экспорт) имели цеховое устройство, цеховые мастера (maitres des corporations) могли выступать одновременно в роли наемных работников, оплачиваемых купцами, ибо не всегда мастера располагали достаточными капиталами для того, чтобы вести дело совершенно самостоятельно. Некоторые крупные предприниматели использовали других цеховых мастеров как своих подчиненных. Кроме того, они эксплуатировали женщин (например, вдов, девушек), являвшихся членами цеха (о чем упоминал в своем выступлении Э. Машке). Подобная картина была особенно типична для текстильной промышленности.

Во Фландрии наблюдалось распространение мелкого рассеянного производства, практически не охваченного цеховой организацией. В Амстердаме цехов не было почти совсем. Весьма слабое применение получили они в деревенской среде, где, однако, существовал наемный труд. Компании были главными производителями только в сфере металлургии. Деревня поставляла на соседний городской рынок такие товары, как хлеб, булки, гвозди и т. п. Они производились людьми, зависимыми от купца, который оплачивал их работу сдельно, или поштучно (a la piece). Докладчик подчеркнул, что этот деревенский нецеховой труд базировался на непосредственной зарплате. Говоря о доцеховой (или предцеховой) основе наемного труда, Ван-Ут ссылается на уставы немецких городов второй половины XIII в., предписывающие соблюдать принятые нормы заработной платы, дабы обеспечивать работников достаточным доходом. В качестве одного из мотивов организации цехов в городах выступает стремление гарантировать подмастерьям заработок – получение трудовых доходов (proteger la revenue de travail des compagnons). Экономическое развитие в ????-?IV вв. привело к кризису социальной структуры вообще и городского строя в частности. Стали делаться попытки сохранить рентабельность предприятий за счет сокращения зарплаты. Развернулась борьба между цехами за лучшие условия сбыта товаров и за «лучшие куски» (gateaux) зарплаты. Центральная власть проводила политику замораживания зарплаты производителей в интересах купцов[1436].

После Ван-Ута слово взял С. Асдрахас, который подверг критике концепцию зарплаты, намеченную в докладе К. Пони. Асдрахас понял докладчика в том смысле, что тот имел в виду «salaire», говоря о поштучной оплате труда ткачей. Этот термин имеет вполне современное содержание, обозначая зарплату (преимущественно повременную) работников физического труда[1437].

Пони возразил, сказав, что у него речь шла не о «salaire», а о «gain» (заработок или барыш = вознаграждение). Этот терминологический нюанс подчеркивает разницу между зарплатой капиталистического периода (которую Пони справедливо считает не равной «цене труда») и «заработком», как бы отражающим цену произведенного товара. Пони предлагает строго отличать поденную зарплату от сдельной[1438].

В связи с этим Ф. Бродель задал вопрос о годовой зарплате[1439]. Пони ответил, что не сталкивался с такими случаями. В текстильной промышленности Болоньи большинство рабочих оплачивалось сдельно, причем рабочий, по мысли Пони, продавал не свою рабочую силу (force de travail), как говорил Маркс, а продукцию, которая и определяла цену труда (prix de travail)[1440]. Ван-Ут на это сразу же отреагировал: «Ну, конечно, цена труда!»[1441]Ответ Пони: «И так, и не так». Он пояснил: рабочий продавал не труд, а продукт труда. Маркс, согласно Пони, считал поштучную плату характерной только для капитализма, но это неверно, так как она существовала и до капитализма[1442]. Рабочие, получавшие поштучную плату, продавали не свою рабочую силу, а результат труда, полагает Пони[1443]. Такая трактовка означает прямое отступление от марксизма. Маркс показал, что «поштучная заработная плата есть не что иное, как превращенная форма повременной заработной платы, точно так же как повременная заработная плата есть превращенная форма стоимости, или цены, рабочей силы»[1444].

Пони ссылается на американского профессора Билла Реди, который привел пример покупки паровой машины рабочими текстильной фабрики. Они оплачивали стоимость машины, и тем самым их зарплата являлась как бы ценой продукта, а не рабочей силы[1445]. Однако, если разобраться в этом случае, то окажется, что капиталист все равно получал прибавочную стоимость, и деньги, уплаченные рабочими за машину, являлись своеобразной «данью» капиталисту. Отступая от марксистского понимания зарплаты как стоимости рабочей силы, Пони вместе с тем отмежевывается и от чисто буржуазного толкования зарплаты как цены труда. Он несколько раз подчеркнул, что поштучная зарплата – это оплата не труда, а продукта труда[1446].

Асдрахас предложил вместо термина «salaire» термины «paiement» (плата), «profit» (прибыль) или «revenue» (доход). Два последних термина Пони решительно отверг, указав, что «profit» – понятие, характерное для периода капитализма, a «revenue» обозначает доходы феодального сеньора. Он повторил свою мысль о наибольшем соответствии положению вещей термина «gain». Асдрахас заявил, что главная мера труда – время, а не продукт. Пони ответил, что время несущественно, важен готовый продукт[1447].

Ван-Ут указал на практику поденной оплаты труда каменщиков, для которых до конца XV в. не делалось различия между летней и зимней зарплатой. Годовая зарплата существовала на Западе обычно для прислуги, а не для рабочих[1448].

Асдрахас коснулся специфики оплаты труда в Оттоманской империи, где цеховой рабочий был лишен возможности выступать в роли простого товаропроизводителя. В этих условиях «труд» и «продукция» находились лишь в частичном соответствии между собой[1449].

Де Мадалена остановился на модификации форм труда в период Возрождения и Нового времени. Развитие представлений об индивидуальном труде, изживание анонимности в искусстве – все это вело к изменениям и в оплате труда. Выступавший подчеркнул, что меняются формы труда, но не сам труд. Данная серия замечаний относилась к докладу Баттисти. Де Мадалена дополнил также наблюдения Ван-Ута. В XVI–XVII вв. промышленность выходит из города в деревню, так как там дешевле рабочая сила. Роль наемного труда увеличивается. Формы труда и их оплату следует соотносить с общим уровнем цивилизации[1450].

В ответном выступлении Ван-Ут обратил внимание на длительность ученичества при сравнительно простой технологии производства[1451].

Ч. Уилсон связал изменения в формах труда и предпринимательства с появлением избыточного труда (женщин и детей) и наплывом колониальных товаров. Эти обстоятельства приводили к неустойчивости экономического положения предпринимателей, которые часто находили легкий выход в омертвлении капитала[1452].

Ж.-П. Пах (Будапешт) в своем выступлении сказал, что Пони прав, говоря о зарплате, а не о прибыли или доходах рабочих. В то же время он подчеркнул верность тезиса Маркса о продаже рабочей силы в капиталистический период. Пах остановился подробнее на переходных формах труда в сельском хозяйстве Венгрии XVI–XVII вв. и отметил сходство здешней ситуации с положением в Польше и Литве. Эволюция домениальной системы обусловила своеобразный характер применения наемного труда, в котором значительную роль играло внеэкономическое принуждение (укажем, что о подобном же элементе принудительности наемного труда в шведском городе говорилось в докладе А. А. Сванидзе). Развитие наемного труда проходило в обстановке упадка феодального хозяйства, изменений в составе ренты под влиянием внутренних причин и революции цен[1453].

С. М. Каштанов выступил по вопросу о сроках найма в России XVII в. Опираясь на материал так называемых «жилых записей», проанализированных в статье Н. А. Горской (1963 г.)[1454] и отчасти в его собственных обзорах актов XVI–XVII вв.[1455], Каштанов упомянул о постепенном сокращении сроков найма. Наличие длительных сроков характеризует распространенность переходных форм наемного труда, отягченного феодальными путами[1456]. В этом плане выступление Каштанова оказалось созвучным с выступлением Паха.

Выступивший вновь Пони не вполне согласился с той критикой его точки зрения, которая содержалась в речи Паха[1457].

Р. Шпрандель повернул дискуссию в несколько иную сторону, обратившись к вопросу о роли женщины в истории труда (соотношение мужского и женского труда в XIX в.)[1458]. Э. Машке отреагировал на выступление Шпранделя замечанием относительно нового общеевропейского явления в историографии: женщины стали писать о женщинах, хотя их труд направлен на изучение роли женщин в исламских странах[1459]. Валлерстейн подал реплику на эту тему, сказав, что дело не ограничивается изучением исламского мира. Он отметил процветание женского труда в сфере производства и торговли в современной Западной Африке[1460].

По поводу докладов Баттисти и Пони выступил Р. Вергани. Он подчеркнул важность темы «искусство и труд», прозвучавшей в докладе Баттисти. В связи с идеями Пони дискутант привел пример оплаты труда шахтеров в зависимости от качества добываемой руды. Были две категории руды: богатая и бедная. Качеством руды непосредственно определялась зарплата (по крайней мере, выдаваемая натурой). Отсюда вывод: мера стоимости труда – размер добычи, т. е. сам труд. Фактически это означает, как нам кажется, поддержку мнения Пони о том, что труд оплачивался по продукции[1461].

В ответном слове Баттисти коснулся тех сторон труда в искусстве, которые связаны, например, с трудностью обработки материала (в скульптуре), с наличием работ, средних между искусством и ремеслом (производство копий) и, наконец, с оплатой труда («Микель Анджело тоже оплачивался!»)[1462].

В связи с докладом Ван-Ута слово взял Верлинден. Относительно организации текстильной промышленности во Фландрии он считает, что поштучно оплачивались обитатели мелких местечек, члены общин. Организаторами производства были ткачи, а не купцы. Документация об этом сохранилась с XII в. Есть показания хроник второй половины XI в., свидетельствующие о каких-то радикальных переменах в одежде или ее производстве. Об этом говорится и в одной поэме конца XI в. Продукция находилась в руках тех людей, которые ее производили. На основании русских источников А. Пиренн привел в свое время сведения о том, что из этой продукции попадало в Новгород, напомнил Верлинден. При перемещении промышленности в деревню город все же хотел осуществлять свой контроль над процессом производства тканей в деревне. Таким образом, Верлинден, несколько ослабив вывод Ван-Ута о влиянии купечества на организацию ремесла, вместе с тем усилил мысль о связи города с деревней и влиянии города на деревню в условиях перемещения промышленности в сельскую округу[1463].

Выступивший в конце заседания председатель Научного комитета Международного института «Франческо Датини» Ф. Бродель объявил XIII Международную «неделю» по экономической истории закрытой. Он признал ее одной из интереснейших «недель», проведенных за все время существования этого научного форума[1464].

Конференция явилась значительным вкладом в разработку многих вопросов истории труда как в Западной, так и Восточной Европе (и частично Америке) XIII–XVIII вв. Прочитанные на ней доклады и состоявшаяся дискуссия носили творческий и в общем и целом сугубо научный характер. Во время конференции выявились различия идей и подходов к изучению экономической истории.

Участие советских ученых в XIII Международной «неделе» по экономической истории было весьма плодотворным в научном отношении. Желательно и впредь обеспечивать участие российских исследователей в конференциях по экономической истории в Прато. К сожалению, в последние годы это участие свелось к минимуму, если не к нулю.